— Не слишком велики, — произнес он. — Я бы попытался сказать несколько слов, но боюсь, что у меня ужасный акцент.

— Он чертовски хорошо успевает, — сказала Табита и прижалась к нему.

Обняв ее рукой за талию, Рошфор заявил:

— Я не имею ни малейшего намерения передавать ваши планы своим собратьям, гражданин… я хотел сказать, Кристофер Холм! Но мне лучше прояснить свою позицию. Я — на стороне Империи. Когда я получал офицерский чин, я принял присягу, и сейчас не собираюсь отрекаться от своего чина.

— Хорошо сказано, — одобрила Айат. — Так мог бы сказать мой нареченный!

— Что значит честь для землянина? — фыркнул Драун. Табита бросила на него полный ярости взгляд. Прежде, чем она смогла ответить, очевидно, не понявший сказанной на планха фразы, землянин продолжал:

— Я думаю, что после войны поселюсь на Авалоне. Каким бы ни был конец войны. Но я верю в то, что он может быть только одним. Кристофер Холм, прежде, чем влюбиться в эту леди, я влюбился в ее планету! Смогу ли я заставить вас понять, что вы заняли неверную позицию, прежде чем ужас опустится на Табби и Авалон?

— Нет, — ответил Аринниан.

— Я так и думал, — вздохнул Рошфор, — О’кей! Я пойду погуляю. Часа будет достаточно?

— О, да, — сказала на англике Айат.

Рошфор улыбнулся:

— Я люблю весь ваш народ!

Айат кивнула Аринниану:

— Я вам нужна? — спросила она. — Ты собираешься объяснить идею в целом. Я ее уже слышала. — Она издала свистящий звук, обозначающий на планха смешок. — Вы знаете, как жены ускользают от насмешек своих мужей.

— Гм?… — сказал он.—Что же ты собираешься делать?

— Побродить с Ф… Фи-дипп Хроаш Фор, — сказала она с итрианским акцентом. — Он бывал там, где сейчас Водан.

„И ты тоже?“ — подумал Аринниан.

— Он — мужчина Хрилл, наш друг, — добавила Айат.

— Иди, если хочешь, — сказал Аринниан.

— Значит, час — Коготки постукивали, шелестели перья, когда Айат шла по полу за землянином. Она догнала его и взяла за руку, — Идемте, нам нужно о многом поговорить, — сказала она на своем певучем англике.

Он снова улыбнулся, поцеловал Табиту и повел итрианку из дома. Когда они исчезли, установилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев. Аринниан не двинулся с места. Драун глумливо усмехался. Табита порылась в трубках, выбрала одну и закурила. Казалось, все ее внимание привлечено именно к этому занятию.

— Не нужно меня винить, — сказал Драун: — Если бы не Табита, я бы обошелся с ним так же, как и с его товарищем. Известно ли тебе, что она не позволила превратить его череп в кубок?

Табита окаменела.

— Что ж, скажи мне, когда ты устанешь от его приставаний, — продолжал Драун. —Я вспорю ему живот на итрианском алтаре.

Она решительно повернулась к нему. Шрам на ее Щеке белел, как кость.

— Ты напрашиваешься на то, чтобы я положила конец нашей дружбе? — спросила она. — Или же хочешь, чтобы я тебя вызвала?

— Табита Фалькайн имеет право сама устраивать свою жизнь, Драун, — вмешался Аринниан.

— Ак-р-ркх, может быть, я сказал не то, что хотел, — проворчал тот. Перья его встопорщились, голова склонилась на бок. — Но сколько еще мы должны сидеть в этой клетке из земных кораблей?

— Столько, сколько будет нужно, — ответила Табита, все еще бледная и дрожащая. — Ты что, хочешь умереть из-за собственной спеси, как герой какой-нибудь саги? Или вызвать такую бомбардировку, которая уничтожит целый континент?

— Почему бы и нет? Наконец-то все умрет! — усмехнулся Драун. — Какой бы получился грандиозный фейерверк! Лучше бы, конечно, было послать Землю в адские ветры, но коль скоро мы не можем этого сделать…

— Я бы предпочла скорее проиграть войну, чем убить планету, любую планету, — сказала Табита. — И тем сильнее было бы это мое желание, чем гуще населена была бы планета. — Она понизила голос и прямо посмотрела на итрианина. — Твоя беда в том, что старая вера усиливает желание покончить с войной, которая так будоражит тебя… но ты не имеешь возможности это сделать!

Выражение лица и тела Драуна говорило: „Возможно, по крайней мере, с врагами я не церемонюсь“. Но вслух он ничего не сказал. Табита не хотела смотреть на него. Вместо этого она обернулась к Аринниану:

— Ты можешь что-то изменить? — спросила она. Улыбка ее была почти робкой.

Он не улыбнулся ей в ответ.

— Да, — ответил Аринниан. — Позволь мне объяснить, что мы имеем в виду…

Поскольку орнитоиды не привыкли уходить на большие расстояния, а во время полетов продолжительные разговоры невозможны, Айат вначале повела Рошфора на конюшню. За последнюю неделю она была здесь не раз и хорошо знала дорогу. Там жило несколько цирраукхов и лошадь Табиты. Она была меньше, чем ее соседи, и походила на них только тем, что тоже была теплокровной, хотя использовали их для одних и тех же целей.

— Вы смогли бы снарядить вашего скакуна? — спросила она.

— Теперь, когда я пожил здесь некоторое время, да. Раньше мне приходилось видеть лошадь разве что в зоопарке. — Рошфор вежливо улыбнулся. — А не следует ли нам попросить разрешения?

— Зачем? Люди чоса должны уважать обычаи своих гостей, а во Вратах Бури не принято спрашивать, когда находишься в кругу друзей.

— Теперь мне хочется, чтобы мы действительно ими были.

Айат подняла руку и мягко провела концом крыла по его щеке. Они сели в седла и поскакали рядом по тропе. Морской бриз шелестел листьями. В этом ясном свете они казались серебристыми. Цокали копыта, но сырой воздух не давал подниматься пыли.

— Ты так добра, Айат, — сказал наконец Рошфор несмело. — И многие добры ко мне. Больше, чем того заслуживает военнопленный и, боюсь, больше, чем были бы добры земляне в подобной ситуации.

Айат подыскивала нужные слова. Она часто говорила на англике — и ради практики, и из уважения к собеседнику. Но сейчас ей не удавалось найти нужные слова.

— Война есть война! — это была единственная пришедшая ей на ум фраза.

— Это помогает. Если ты человек, конечно, — сухо ответил он. — И этот Драун…

— О, он не ненавидит тебя… Он всегда такой с врагами. Я чувствую… жалость?… к его жене. Нет, не жалость! Это значило бы, что я думаю о ней, как о стоящей ниже меня, а я считаю ее выносливой.

— Почему она остается с ним?

— Из-за детей, конечно, и, возможно, она не несчастна. У Драуна должны быть хорошие черты, раз он дружит с Хрилл, и все же я буду в браке гораздо счастливее!

— Хрилл… — Рошфор покачал головой. — Боюсь, что я навлек на себя ненависть вашего… э… брата Кристофера Холма.

Айат вздохнула.

— Ясно видно, что он хотел идти туда, куда ты пришел первым. Его рана так велика, что слышно, как капает кровь.

— Ты не ревнуешь? Ведь вы так близки!

— Конечно, я не радуюсь его переживаниям. Но он справится с ними. Кроме того, боюсь, что она могла слишком сильно, его привязать. („Лучше не говорить об этом, девочка“ — подумал он.) — Айат посмотрела на человека. — Мы болтаем о том, что нас не касается. Я хотела расспросить тебя о звездах, которые ты видел, о пространстве, которое пересекал, о том, что значит быть воином там.

— Не знаю, — сказала Табита. — Звучит весьма неопределенно.

— Ты можешь предложить что-то другое? Можешь найти стратегию, которая никому не казалась бы стратегией? Удачен мой план или нет — нам все равно надо менять формы борьбы, — ответил Аринниан. — Но то, что я предлагаю, сулит нам новые возможности. Подумай — у Империи не будет причины для бомбежек, и Авалон будет спасен. — Он посмотрел на Драуна.

Тот рассмеялся.

— Желаю я этого или нет, акх? — сказал он. — Что ж, думаю, любой план прекрасен, если он позволяет лично убивать землян.

— Ты уверен, что они приземлятся там, где нужно? — поинтересовалась Табита.

— Нет, конечно, мы не можем быть уверены, — отрезал Аринниан. — Мы сделаем то, что сможем, чтобы эта территория была их логическим выбором. Среди прочего, мы организуем несколько случаев дезертирства. Земляне не смогут заподозрить, что они спровоцированы нами, потому что уйти от этой планеты будет для них действительно нелегким делом. Ее защита предназначена для того, кто приближается к ней извне.