Холм учтиво отвечал на приветствия. Его вежливость превратилась в твердую валюту, ценность которой была для него очевидна. «Вначале это было искренне!» — подумал он.

Караульный отдал ему честь и пропустил в апартаменты Феруна (Холм не выносил отнимающих время церемоний в своем отделе, но допускал их в итрианском).

Внутреннее помещение было самым типичным: удобная мебель, несколько строгих украшений, скамья, письменный стол и техника снабжены орнитологическими приспособлениями. Стена не была прозрачной, но из огромного окна открывался прекрасный вид на Грей и сверкающие вдалеке воды залива. Ветерок, влетающий через него сюда, был насыщен ароматом садов.

Ферун добавил к имеющимся в кабинете вещам несколько сувениров с других планет, книжные полки, заставленные фолио — копиями образцов земной классики, которую он читал для развлечения в оригинале на трех языках.

Он был маленьким, с темными перьями, лицо его напоминало лик с иконы.

Его чос, Миствуд, всегда был одним из самых прогрессивных на Авалоне. По части механизации он не уступал человеческим общинам, результатом чего являлось его успешное развитие.

У него не оставалось особого времени на поддержку традиций, религии и всего, что было связано с консерватизмом.

Все формальности он сократил до минимума, потому что не смог отказаться от них совсем, но никогда не скрывал того, что они ему не нравятся.

Сорвавшись со своего насеста, он стремительно подбежал к Холму и, по земному обычаю, пожал ему руку.

— К-р-р, рад тебя видеть, старый разбойник! — он говорил на планхе: итрианское горло приспосабливается к другим языкам хуже, чем человеческое (хотя, конечно, ни один человек никогда не сможет произносить звуки языка итриан совершенно правильно). А Ферун не хотел говорить на англике, который хорошо знал, из-за своего гротескного акцента.

— Как поживаешь? — спросил Холм.

Ферун поморщился, если так можно сказать о птицеподобном. Расположение его перьев было не только более сложным, по сравнению с оперением земных птиц, но они плотнее прилегали к мускулам и нервным окончаниям, и движение их помогало его лицу принимать множество выражений, недоступных человеку. Раздражение, беспокойство, обескураженность — все эти, связанные друг с другом чувства, одно за другим выразило его тело.

— Понятно! — Холм подошел к сконструированному специально для него стулу и сел. Он ощущал во рту привкус табака. — Рассказывай!

Ногти-когти зацокали по прекрасному полу. Ферун стал расхаживать по комнате.

— Я дам вам полный отчет, — сказал он. — Вкратце: дела обстоят хуже, чем я мог предположить. Да, они пытаются установить единое командование и вбить в голову каждого офицера мысль о необходимости полного подчинения. Но они не имеют ни малейшего понятия о том, как это сделать.

— Бог свидетель, — воскликнул Холм, — что мы пытались поладить с ними эти последние пять лет! Реорганизания нашего флота проходит очень медленно и далека от завершения.

— Так оно и есть! Непомерная гордость, ссоры из-за пустяков — вот в чем беда! Мы, итриане, — по крайней мере, наша доминирующая культура, — не слишком подготовлены для полной централизации. — Ферун помолчал. — Действительно, — продолжал он, — самым сильным аргументом против реорганизации нашей отдаленной, с плохо связанными между собой частями планеты по подобию Земли является то, что Земля располагает гораздо большими силами, и держит под контролем куда большие пространства, чем Доминион. Если они нападут на нас, мы погибнем.

— Ха! А этим сумасшедшим на Итри не приходило в голову, что Империя не так глупа? Если Земля нападет, то это будет война, начатая не Землей, а сектором, находящимся близко к нашим границам.

— Мы обнаружили очень мало признаков того, что в ближайших системах могут быть сосредоточены силы.

— Конечно! — Холм ударил кулаком по ручке кресла. —  Неужели они бы так просто обнаружили себя? А вы бы на их месте? Они будут собираться в космосе, в нескольких парсеках от любой звезды. Между местом сбора флота и любой планетой, до которой могут добраться наши разведчики, движение должно быть минимальным. Через несколько световых лет от нас они могут тайно собрать такую силу, чтобы легко нанести нам удар с воздуха.

Ты говоришь это уже не первый раз, — сухо сказал Ферун. — Я об этом думал, вычислял возможные варианты. — Он перестал шагать. Некоторое время в комнате царило молчание. Желтый свет Лауры бросил на пол тень в форме листа. Они вздрогнули.

— В конце концов, — сказал Ферун, — наши методы ведь спасли нас в период волнений.

— Нельзя сравнивать войну князьков, пиратов, жалких забияк, варваров, никогда не выходящих за пределы стратосферы, если только у них нет самоуправляемых кораблей. Нельзя сравнивать все это жаждущее крови ничтожество с Имперской Землей.

— Я знаю, — ответил Ферун. — Суть в том, что итрианские методы хорошо служили нам, потому, что они согласуются с итрианской натурой. Во время моей последней поездки я начал думать, что мы можем превратиться в бледную тень соперника. Попытка делается, пойми — получишь все, но это может ничего не дать. Я решил, что раз уж Авалон должен затратить много усилий на подготовку к войне, он может, в то же время, рассчитывать на помощь извне.

И снова наступила тишина.

Холм посмотрел на своего начальника, старинного, испытанного годами друга, и не в первый уже раз он подумал о том, до чего же они разные.

Он поймал себя на мысли, что смотрит на Феруна так, как будто встретился с итрианином первый раз в жизни.

В стоячем положении марчверданин имел около 120 сантиметров роста, если считать от ступней до конца грудной клетки. Высокая особь имела рост приблизительно 140 сантиметров, доходя Холму до середины груди. Поскольку тело несколько выдавалось вперед, истинное расстояние между клювом и хвостом было несколько больше. Весил он килограммов двадцать. Максимальный вес итрианина не достигал и тридцати килограммов.

Голова его казалась вылепленной скульптором. Так как лоб был довольно низким, верхняя и затылочная ее части были несколько увеличены, чтобы вместить объемный мозг. Вниз от ноздрей шел почти скрытый перьями выступ-: Под ним виднелся подвижный рот, полный острых белых клыков с алым языком.

Небольшой подбородок переходил в сильную шею. Особое внимание привлекали к себе большие, цвета меди глаза, и густой хохолок перьев, растущих изо лба и сбегающий по голове до шеи. Частично он предназначался для аэродинамических целей, частично использовался для шлема на тонком черепе.

Выдающееся вперед туловище имело две руки, ни по размеру, ни по форме не похожие на руки человека. Они были лишены перьевого покрова, и кожа их была или темно-желтой, как у Феруна, или коричневой, а то и черной, как у многих итриан. Но в особенности не похожими на человеческие были ладони. Каждая имела по два пальца по краям и еще по три между ними, а у каждого пальца было на сустав больше, чем у человека. Ноготь правильнее было бы назвать когтем, а на внутренней поверхности кистей росли небольшие дополнительные когти. Ладони казались слишком большими по сравнению с руками и неожиданно, мускулистыми. То были настоящие хватательные инструменты, помощники зубов. Удивительной формы хвост из перьев был достаточно тверд, чтобы при необходимости поддержать тело.

Но в данный момент огромные крылья Феруна были сложены и опущены вниз, исполняя роль ног. В средней части каждого крыла выступало вогнутое «колено». Во время схватки эти кости могли смыкаться вместе. В воздухе они охватывали крылья кольцами, укрепляя их этим, одновременно увеличивая их чувствительность. Три остальных пальца, оставшиеся этим особям в наследство от предков—орнитоперов, были спаяны воедино, выступая сзади более чем на метр. Сверху они были покрыты перьями, снизу кожа была белой и загрубевшей. Они тоже были хорошей опорой при отдыхе.

Гребень Феруна выступал выше, чем у женских особей, а по белому хвосту шли черные полоски. У итрианских женщин он был черным и блестящим.