«Тени листвы на потёртом кофейном подносе...»
Амираму в подарок,
с благодарностью за стихи и дружбу.
Тени листвы на потёртом кофейном подносе,
привкус прибоя в дешёвой твоей сигарете.
Кто тебя спросит, зачем ты приехал, а спросят -
что тут ответить?
Походя бросишь: не знайте, не слышьте, не верьте,
но не твердите ни слова о родине – это
просто такая земля, где закопано света
больше, чем смерти.
Взгляд, обездвиженный розовым цветом айланта,
губы, которые помнят, сказать не умея:
так отличают в прибрежном кафе Одиссея
от эмигранта.
Вот он вернулся, мятущимся полный пространством,
в этот свой город, где незачем спрашивать «где я?»,
где шелестит в палисаднике вечным пасьянсом
бабка Медея.
•
Смарагда
«Неловкий ангел»
Кузнечик-время пойман колпаком
из голубого, с золотом, бисквита*.
Шипит и кипятится молоко,
опять на скатерть свежую пролито –
неловкий ангел учится ходить,
но путает шаги и перелёты.
Он привыкает быть – совсем один,
вникая в повседневные заботы:
уютен светлый дом, ухожен сад –
терновник да боярышник охраной,
и то, что совершалось невпопад,
не кажется теперь смешным и странным.
Пока во мне живёт он – я живу.
… А бес лежит в крапиве у забора
и бабочек сажает на траву,
как будто бы цветам нужна опора.
__________
* Бисквит (здесь) – неоглазуренный фарфор.
•
Ксения Бардо
«яблочный шум»
тыква сбросила мякоть и семечки
сад осенний сквозь яблочный шум
озирается неуверенно
как за пальцы схваченный врун
ветер треплет лоскутные простыни
и летит высоко самолет
в самом сердце яблочной осени
от любви и печали печёт
•
Графиня Монте-Кристо
«Есть только одиночество»
Он попусту скитался – и устал,
достал этюдник, карандаш и ластик:
распались глубина и высота,
два близнеца сиамских, синей масти
под грифельным заточенным ножом,
и между ними, на черте разреза,
был нарисован сад, а после – дом,
заполненный приятным и полезным.
Когда же становилось на душе,
когтисто по-кошачьему и голо,
он наспех делал из папье-маше
гостей любого возраста и пола,
вязал табачным дымом кружева
в гостиной под каминными часами,
и сам за всех придумывал слова –
и отвечал чужими голосами,
потом, наскучив болтовнёй, бросал
в печной огонь докучливых болванов –
и отводил старательно глаза
от сморщенной обуглившейся раны.
Истёрся ластик до лохмотьев, и
сточился карандаш до самых дёсен.
Он тщетно рисовал портрет любви
по памяти – не вышло, сдался, бросил,
и, твёрдо зная: всё предрешено,
давно уже привыкший спать при свете,
из-за гардин заглядывал в окно –
а там всё то же.
Ночь. Пустыня. Ветер.
•
Маргарита Белова
«День и Ночь»
Докуривает трубку старый День. Кряхтя, ворчит, что чай опять несладкий.
Душицей пахнет…
– Ночь, а сахар где? Рассыпала… Я ж говорил: заплатки поставить нужно.
Да что с женщин взять? Им всё б мечтать о принцах…
Серы угли…
Стежок к стежку ложится моря гладь. День спит, а Ночь рисует пальцем смуглым на запотевших стеклах паруса, и сахарные звезды сыплет…
– Где ты, мой юный День?
…по серым волосам старухи Ночи луч скользит рассветный…
•
Чен Ким
«Возвращение»
Возвращаться из космоса страшно
На безлюдный пустой космодром.
И трибуна стоит не покрашена.
Лишь дежурным сигнальным костром
Освещенный старик в телогрейке
Потихоньку навстречу идет.
Из-за севшей почти батарейки
Мало света фонарик дает.
Экипаж достает сигареты,
Чтобы дать старику закурить.
Из обрывка какой-то газеты
Понимают: не стоит спешить...
Их не ждут. Их почти что забыли.
Только ветхий безумный старик
Отряхнет от космической пыли
Командиру его воротник.
Будут возле буржуйки тесниться,
Что не греет – топи не топи.
И привычно заплачет волчица
В непроглядной казахской степи..
•
Серёжа Серафимов
«Тавро»
Подла коррида.
Мирного быка
Убьют.
И даже не похвалят мяса.
И в свежести предутреннего часа
Ему, увы, не вырваться из пут…
Обставят дело с помпой.
Матадор
Побрит, надушен и набриолинен…
В чем, кроме жизни, черный бык повинен?
Мне стыдно.
Отвожу печальный взор.
Заносит шпагу рыцарь в болеро.
Скорее!
Бандерильи нестерпимы…
Как будто мне вонзили жало в спину.
Все умерло.
Теперь на мне тавро.
•
Светлана Холодова
«Ангелы»
Листвы полночные молитвы,
глухие таинства дворов,
на сонных улицах размытых
раскрыты окон алфавиты
слепым касаниям ветров
лепечут липы глуше, глуше,
вся ночь – раздольный тихий пруд,
в нём косяками рыбы-души,
и вкруг него, по кромке суши,
два серых ангела бредут,
небесный невод опуская
в глубины чёрных смутных снов,
и суета сует мирская,
печаль людская, боль людская -
невыразимый их улов
(все «никогда», «прощай» и «поздно»)
...и в предрассветной синеве
крылом колеблют росный воздух
и золотые сыплют звёзды
на корм разборчивой плотве.
•
