Он продолжал: «Но на самом деле я вовсе не аккуратист, а, наоборот, неряха, каких поискать. Я восстал против своей фамилии».[2]

«Ну, тут нечем гордиться», – сказала Грейс строго, но в то же время кокетливо, с удивлением отметив, что держится с ним иначе, чем с прочими мужчинами.

В тот момент она ни за что не поверила бы, что когда-нибудь они будут ссориться из-за мокрого полотенца, оставленного на кровати, или что вид немытой тарелки с остатками хлопьев вызовет у нее желание биться головой о стену. Теперь, когда Грейс слышит предназначенную для других шутку Кэллума об «аккуратисте», она лишь криво улыбается. Ха-ха-ха, очень смешно.

Ну а с тех пор как они переехали сюда, в дом на острове Скрибли-Гам, где прошло ее детство, все стало еще хуже.

Даже несмотря на то, что ее мать Лаура сейчас находится очень далеко, в тысячах милях отсюда – совершает тщательно спланированное турне по миру, – Грейс постоянно ощущает ее присутствие. Она ловит себя на том, что подносит стаканы к свету и, прищурившись, смотрит, нет ли на них разводов. Раз в три дня она надевает длинные желтые резиновые перчатки и, встав на колени, яростно отскабливает кухонный пол.

– Ноги! – резко бросает она Кэллуму, едва тот открывает дверь, и смущенно ждет, когда муж сбросит ботинки.

– Думаешь, мамаша сотрет тебя в порошок, если мы оставим в доме следы своего пребывания? – спросил он недавно.

– Вот именно, – кивнула Грейс. – Ты же знаешь, она просто помешана на аккуратности.

– По-моему, – сказал тогда в ответ Кэллум, – нам не стоит здесь жить, если это доставляет тебе неприятности. Давай снимем квартиру.

– Не глупи. – Грейс заставила себя рассмеяться. – Зачем платить за аренду, когда этот дом пустует?

Грейс и Кэллум строят в Голубых горах дом своей мечты. («Уж поверьте мне, затеять подобное строительство – самый верный путь к разводу», – оптимистично объявил им один доброжелательный приятель, после того как супруги подписали все бумаги.) Когда Лаура предложила дочери и зятю во время своего отсутствия пожить на острове, это оказалось как нельзя кстати. Грейс была беременна, и они с Кэллумом много времени проводили за кухонным столом с калькулятором, подсчитывая, насколько увязли в долгах. Так что с ее стороны было бы безумием отказаться. В общем-то, самое обычное дело: мать предлагает помощь, а дочь ее принимает.

– Просто фантастика, – сказал тогда Кэллум. – Вот уж повезло, так повезло!

– Скрибли-Гам не самое удобное место для жизни, – предупредила мужа Грейс.

– Да, но зато бесплатно, – бодро отозвался он.

Для Кэллума в семейных делах все просто и ясно. А вот Грейс не может объяснить даже самой себе упорное нежелание принимать услуги от матери. Казалось бы, теперь они вполне терпимы друг к другу. Иногда они даже вместе смеются – правда, всего несколько секунд, а потом обычно наступает неловкое молчание, но все же. Подумать только, их отношения стали настолько нормальными, что в аэропорту, провожая мать, Грейс чуть не сказала: «Я буду скучать». Но вовремя спохватилась, вспомнив лицо матери, когда та с легкой улыбкой, напевая что-то, смотрела сквозь тринадцатилетнюю Грейс, в отчаянии молотившую по краю стола руками и умолявшую: «Пожалуйста, мама, ну пожалуйста, больше не надо!» Поэтому Грейс не сказала: «Я буду скучать», и мать тоже этого не сказала.

Разумеется, Кэллум полагал, что жизнь на острове Скрибли-Гам будет удивительным приключением: он вообще воспринимает как приключения все новое, будь то дегустация нового сорта кетчупа или рождение ребенка.

– Спит сном младенца, – возвращаясь на кухню, сообщает он сейчас. Кэллум впервые за две недели надел рубашку и галстук, а потому выглядит каким-то незнакомым и повзрослевшим. – Думаю, ты его не услышишь еще часа два.

Глядя на мужа, Грейс понимает, что Кэллум на работе будет скучать по сыну. В отличие от нее, у него отцовский инстинкт проявляется в полной мере.

– Ты поедешь на «Вике»?

– А на чем же еще! Единственный веселый момент в возвращении на работу.

Когда они только переехали на остров, Грейс показала Кэллуму катер Лауры: маленький, с подвесным мотором.

– Как называется судно? – спросил он тогда.

– Никак, – ответила Грейс. – Это ведь не яхта, а просто жестянка.

– Жестянка – это банка пива, – возразил муж. – А у катера должно быть имя. Давай назовем его хотя бы «Виктория Биттер», в честь лучшего в мире пива. Сокращенно – «Вик».

Так что теперь их старенький катер гордо именуется «Вик», и Грейс удивляется, как это ей прежде в голову не пришло придумать ему название.

– Если пойдет дождь, садись на паром, – говорит она мужу.

– Под дождем будет весело.

– Сомневаюсь. Уж поверь моему опыту.

– Ладно, островитянка. – Он целует ее на прощание. – Постараюсь вернуться пораньше.

– Хорошо, – отвечает Грейс. – Ну пока, у меня куча дел.

Первое, что она делает, – в течение полутора часов тупо таращится на пакет с молоком.

Нет, Грейс вовсе не собиралась заниматься этим на протяжении девяноста минут. Просто так получилось. После ухода Кэллума дом словно оказывается под свинцовым покровом тишины. Тишина отдается каким-то странным звоном.

«Итак, – громко произносит Грейс про себя, делая вид, что не замечает тишины, – мне надо переделать кучу дел, пока не проснулся ребенок. Пункт первый – мраморный пирог».

Жить на острове – значит исполнять определенные обязанности, участвуя в семейном бизнесе, и сегодня Грейс проводит экскурсию по Дому Элис и Джека. Тетя Конни настаивала, чтобы экскурсию проводил человек, имеющий личное отношение к тайне младенца Манро. Они с тетей Розой в свое время обнаружили брошенного младенца. Бабушка Энигма была тем самым ребенком. Тетя Марджи и Лаура, мать Грейс, – родные дочери младенца Манро, а Грейс и Вероника с Томасом (это ее двоюродные брат и сестра) – внуки Энигмы.

Грейс уже давно не проводила экскурсию, но надеется, что не забыла текста. «Придется взять с собой Джейка, – вздрогнув, вдруг вспоминает она. – Настоящего живого ребенка!» Кстати, покойная тетя Конни предложила Грейс качать Джейка в кроватке Энигмы, чтобы придать экскурсии достоверность. «Спорю на последний доллар, что какой-нибудь придурок обязательно спросит, а не тот ли это самый ребенок», – фыркнула она, хлопнув себя по ноге иссохшей рукой.

Одна из обязанностей экскурсовода – приготовление мраморного пирога, который должен лежать на кухонном столе. Теоретически его следует выпекать по оригинальному рецепту Элис, однако каждый член семьи слегка видоизменяет его на свой лад. Бабушка Энигма добавляет в тесто две столовые ложки меда, а тетя Роза – чайную ложку молотого мускатного ореха. Томас кладет одно яйцо, Вероника – два, а Грейс – три. Никто из них, даже Лаура, ни за что не осмелится использовать покупную готовую смесь.

«Да, мраморный пирог, – думает Грейс. – Надо прямо сейчас заняться его приготовлением».

Но продолжает сидеть, уставившись на пакет с молоком, который Кэллум достал, когда ел на завтрак хлопья, и, разумеется, оставил на столе.

Грейс тщательно обдумывает порядок действий.

Встать.

Взять пакет с молоком.

Подойти к холодильнику.

Открыть холодильник.

Поставить молоко в холодильник.

Закрыть дверцу холодильника.

Однако, чтобы сделать все это, ее мозг должен послать импульсы ногам и рукам, но, похоже, мозг отказывается помочь. Грейс знает про эти импульсы, потому что их школьный учитель естествознания однажды для наглядности разложил на полу костяшки домино в форме человеческого тела. Суть состояла в том, чтобы показать, каким образом мозг передает импульсы через нервные клетки. «Вот, ребята, как мы двигаемся!»

Однако неподатливые нервы Грейс не рассыпаются, словно костяшки домино, и ее мозг на время отключается. Вполне возможно, у нее там опухоль.

Ей нужно взять пакет с молоком. Нужно заняться делами. «Я очень занята, мистер Калахан». Так звали учителя естествознания. В ее памяти уроки мистера Калахана всегда происходили зимой. Он носил джемперы ярких расцветок и часто заходился сухим, отрывистым кашлем, вызывая отвращение у девочек из их класса. «Мистер Калахан, может быть, вы примете лекарство? Потому что это ужасно!»