На самом деле она была еще в пижаме и только что выбралась из постели. И пока даже не удосужилась позавтракать. Она ощутила себя ветреной кокеткой из романа эпохи Регентства. Правда, у ветреных кокеток нет морщин в уголках рта и сердце у них не падает, когда им попадаются журнальные статьи, где рассказывается о том, что забеременеть на пороге сорокалетия не так-то просто.

Софи вспоминает одну женщину со своей первой работы, которая сидела за соседним столом и, вводя в компьютер данные, произносила через равные промежутки времени: «Опля! Ты забыла обзавестись семьей? Забей на это, милая!» Очень подходит для Софи.

Она вновь погружается в книгу. Героиня из романа эпохи Регентства остроумно пикируется со своим неотразимым поклонником.

Может быть, Софи все-таки следует попытаться завязать знакомство по Интернету. Возможно, все дело в том, что она слишком уж романтичная. И считает свою жизнь долбаной сказкой, как выразилась однажды ее подруга Клэр, когда обе они хорошенько выпили. «Софи, твоя проблема в том, что ты смотришь на жизнь как на долбаную сказку. Ты же у нас такая, на хрен, оптимистка и не видишь, что стакан наполовину пуст. Тебе кажется, будто он целиком заполнен… розовым шампанским! А на самом деле это вовсе не так. Очнись, Софи: он же наполовину пустой!» Клэр в подпитии часто повторяла «долбаный» и «на хрен». Это было забавно. Но на следующий день она все отрицала.

Софи вяло жует сэндвич, почти не чувствуя его вкуса. Надо напрямик сказать Элу, что ей жутко надоела семга с листовым салатом и она хочет чего-нибудь пикантного, вроде яйца со спаржей под соусом карри. Она застряла в наезженной колее, и касается это не только ланча. Опостылевшие сэндвичи – символ жизненного пути, ведущего в никуда.

Ах, как она могла забыть? И ничего она не застряла в колее. Она сейчас стоит на перепутье. Ее жизнь действительно похожа на сказку, а тетя Конни – добрая фея. Софи откладывает книгу и достает из сумки письмо, чтобы перечитать его, наверное, в сотый раз. Страшно интригующе читать, так сказать, послание с того света.

Можно ожидать, что письмо от древней старушки будет написано бледными чернилами на почтовой бумаге, надушенной лавандой. Но письмо от тети Конни – и это вполне в ее духе – напечатано на компьютере и выглядит вполне современно. Вероятно, в восемьдесят лет она занималась на компьютерных курсах.

Софи пытается представить себе Конни, сидящую за компьютером. Она вспоминает прямую седоволосую женщину, с тонкой желтоватой кожей, изящным удлиненным лицом и умными карими глазами, словно предостерегающими: не смейте обращаться со мной как со старухой! Некоторые пожилые люди выглядят так, словно всегда были старыми, а Конни смотрелась как сильно состарившаяся молодая женщина. Хрупкая с виду, она двигалась медленно, но порывисто, будто управляла автомобилем, не способным развить большую скорость. Можно было догадаться, что во время оно эта женщина ни минуты не могла усидеть на месте.

Однажды летним днем Томас повез Софи в гости к родителям. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Софи была настроена беспечно и легкомысленно, а Томас, напротив, был необычайно серьезен, что заставляло ее упрямиться как подростка. Томас вообще не слишком любил навещать родных на Скрибли-Гам, он предпочитал, чтобы они сами приезжали в Сидней. «Добраться туда – целое событие», – говорил он, бывало, словно ему предстояло штурмовать гору. За время их романа Томас привозил Софи на остров всего два или три раза, хотя и знал, что ей там очень нравилось.

Сначала они пообедали с его родителями, Марджи и Роном. А потом Маргарет сказала, что неплохо бы им перед отъездом заглянуть к тете Конни и засвидетельствовать ей свое почтение. Тем более что муж Конни, Джимми, умер за пару месяцев до этого. Томас, будучи хорошим, послушным сыном, не возражал, но стремился поскорее исполнить свой родственный долг и уехать с острова.

– Когда я остаюсь здесь надолго, то чувствую себя как в ловушке, – заявил он тогда Софи, пока они спускались с холма к дому тети Конни. – Этот остров такой маленький. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем, – ответила Софи, глубоко вдыхая соленый воздух.

Конни приняла их благосклонно, если не сказать – с распростертыми объятиями. Она приготовила гостям тосты с корицей и с неподдельным интересом беседовала с Томасом, у которого было две излюбленные темы: федеральная политика и крикет. Софи чувствовала, что Конни сильно горюет по мужу, хотя и не показывает этого. Под глазами у нее залегли лиловые тени. Повсюду по-прежнему ощущалось присутствие Джимми: кардиган на спинке стула, пара заляпанных грязью ботинок на крыльце, вставленные в рамку статьи, которые он написал, включая, конечно, и историю про тайну младенца Манро.

Конни не спеша провела Софи по дому. Похоже, она оценила восторженные замечания гостьи, не скупившейся на комплименты, которые, надо сказать, были абсолютно искренними. Софи сразу очаровал этот старый дом, и она подумала: «Я бы все отдала, чтобы жить здесь».

«Господи, – мучится сейчас Софи, – а вдруг я тогда случайно сказала об этом вслух тете Конни?» Но тут же успокаивается: нет, конечно, она старушке ни на что такое даже не намекала.

Она просто искренне влюбилась в этот дом, сразу и бесповоротно. И теперь, после того как Томас сообщил ей про завещание, она каждый раз, вспоминая очередную подробность, испытывает ликование. Увитая жасмином арка в начале садовой дорожки, ведущей к входной двери. Гигантская зеленая ванна с львиными лапами. Медового цвета половицы. Красно-зеленые витражи, в которых играет вечернее солнце. Окна с видом на сверкающие воды реки. Маленькая винтовая лестница, ведущая в спальню. Кресло у окна, где можно уютно расположиться с романом эпохи Регентства и коробочкой рахат-лукума. Настоящий дом из сказки.

Но может быть, ей все-таки следует отказаться? Софи еще раз перечитывает письмо, стараясь быть объективной, пытаясь посмотреть на себя со стороны, глазами тети Конни. Помедлив над постскриптумом, она старается не принимать его всерьез. Разумеется, ничего из этого не выйдет. Это всего-навсего шутка. Маленькая шутка для поднятия настроения.

Звонит мобильник, и, продолжая размышлять о постскриптуме, Софи отвечает с набитым ртом:

– Да?

– Софи, это Вероника.

Софи проглатывает комок в горле.

– А-а, привет! – произносит она с фальшивым оживлением, чувствуя себя виновной чуть ли не в убийстве.

– Хочу поставить тебя в известность: мы собираемся опротестовать завещание тети Конни. Все члены семьи ужасно обижены тем, что ты сделала.

Софи отодвигает мобильник от уха. Вероника всегда разговаривает по телефону слишком громко, а когда злится, то и вовсе орет.

– Напомни мне, что такого я сделала?

– Ха! Знаешь, я гордилась тем, что хорошо разбираюсь в людях, но, оказывается, ошибалась. Никогда не думала, что ты на такое способна! Так манипулировать беззащитной старушкой! А я-то считала тебя подругой! Даже близкой подругой! Но теперь вижу тебя насквозь. И не надейся, что все такие лопухи, как Томас. Я только что звонила нашей кузине Грейс, и она с трудом могла об этом говорить – настолько была потрясена твоим поступком.

– Неужели?

По какой-то причине мысль о том, что Грейс, которую Софи едва знает, плохо о ней думает, расстраивает ее больше, чем мнение старой подруги Вероники, уверенной, что коварная Софи бессовестно манипулирует старушками. Софи встречалась с Грейс один лишь раз, несколько лет назад, на свадьбе Вероники, но была буквально очарована ею. Грейс красива – невероятно, абсурдно красива. На такую непозволительную красоту смотришь с мучительным удовольствием. К тому же это замечание по поводу Грейс в письме тети Конни…

– Передай Грейс, чтобы не расстраивалась из-за меня, – беспечно произносит Софи. – Скажи, что я вношу немалую лепту в ее авторские гонорары, поскольку всегда покупаю ее книги для подарков крестникам!

С тех пор как Вероника рассказала, что Грейс сочиняет и иллюстрирует серию детских книжек про злого маленького эльфа по имени Габлет, Софи действительно покупает ее произведения и дарит их детям своих друзей. Великолепные подробные иллюстрации несут в себе интригующий оттенок угрозы, который очень нравится детям, особенно непослушным. Эти книги о Габлете еще больше подчеркивают загадочность Грейс.