Зюзя уже заводил «козлика». Выруливая с поляны, они видели, как мужчина в плаще поливает вертолет из канистры. Взрыв они услышали, когда ехали по едва заметной дороге. Из-за сосен виднелось высокое оранжевое пламя.

«Сиротина никогда не найдут, – подумала Аня, – даже если вертолет обнаружат, подумают, что это пилот разбился. Кто там станет кости обгорелые изучать? Это только в сериалах показывают… Светлая память Алексею Иванычу…»

Она сама удивилась своим мыслям. Что-то на сантименты потянуло, не в ее это характере. Ладно, не время сейчас расслабляться, сейчас забот полно…

На заднем сиденье Аня с отвращением скинула с себя грязную майку и рваные шорты, пахнущие чужой кровью и потом. Им приготовили сменную одежду – не новую, но вполне приличную – джинсы, рубашку. Аня расчесала волосы и с трудом стерла с лица синяк и грязные разводы. Не слишком приятный вид, но хотя бы на улице никто на нее оглядываться не будет.

Перед выездом на шоссе Лис с Зюзей поменялись местами, ребята тоже переоделись в чистое, а грязную одежду свернули в тюк и выбросили в овраг.

Ехали молча, все жутко устали. Аня едва не клевала носом.

– Лис, – сказал через некоторое время Зюзя, поглядывая в зеркало, – чтой-то мне та синяя машина не нравится, давно уже за нами едет как приклеенная.

– Да уж вижу, – буркнул Лис, – не слепой.

Тут синяя машина свернула на заправку.

– Показалось? – Зюзя вопросительно поднял брови.

– Не знаю…

Аня и сама сомневалась, знала, что не бывает в их делах таких совпадений, каждое совпадение нужно трактовать как сигнал бедствия. Кто может за ними следить? Неужели уже Басаргина ищут? Быстро они, очень быстро…

Хотя странно: этот рыжий специалист вроде бы не полный дурак, должен хотя бы на время затаиться, землекопы небось лежат уже вусмерть пьяные, с них какой спрос. Пока полиция на выстрелы приедет, тот мужичок в темных очках уже небось все там подчистит, оставит только трупы бандитов, так что никто не удивится – может, у них там разборка была.

– Нужно машину сменить, – сказал Лис, – я в город на «козле» не поеду, приметный очень.

– Меня на конечной у метро высадите, – встрепенулась Аня, – я уж сама как-нибудь…

– Ну, бывай, – сказал Лис и сунул ей полоску бумаги с рядами цифр, – твоя доля.

– Обращайся, если что надо… – скупо кивнула Аня и пошла не оглядываясь.

Она верно угадала, когда схлынет поток пассажиров с ближайшей электрички, и села в пустой вагон. Оглянулась незаметно, кроме нее, в вагоне были тетка с тележкой, набитой кабачками и помидорами, парень в наушниках и потертый мужичок с красным носом.

Вроде бы все обычные, безопасные люди. Все-таки Аня в последний момент вышла из вагона и пересела в следующий поезд. Никто не тронулся за ней.

В метро она немножко попетляла – привычка. Вышла на предыдущей станции, села на маршрутку и опять-таки вышла раньше, чтобы подобраться к своему дому незаметно, дворами.

Квартира ее выходила прямо в подворотню – бывшая дворницкая. Мать заработала ее тяжелым трудом, все мела да чистила, горбатилась во дворе зимой и летом.

Жили они втроем – она, мать и брат. Отца Аня не помнит – кажется, замерз где-то по пьяни, когда она была совсем маленькой. Брат пошел по стопам отца – быстро спился и помер в больнице. Но это уж потом, когда Аня выкупила дворницкую и сняла мать с работы – отдыхай, мол, живи на всем готовом. Не помогло, недолго мать протянула, умерла тихо, ни на что не жалуясь, как и жила.

Аня тогда думала, что все у нее позади – нищее голодное детство, тяжеленная лопата со снегом, рваные резиновые сапоги вместо зимней обуви – все прошло и никогда не вернется. И подворотню эту, куда выходит дворницкая, она тоже забудет как страшный сон, уедет отсюда навсегда и даже никаких мелочей не возьмет на память. Нечего ей вспоминать.

Не получилось. Не вышло вылезти из дворницкой. Тут теперь ее жизнь.

А как здорово все начиналось… Какие успехи делала она в спорте! Ее быстро заметили, и понеслось. Сначала соревнования по стране, третье место, потом второе, потом международный чемпионат, турниры всякие. В общем, совершенно другая жизнь – спорт, дальние поездки, незнакомые города, рядом свои, родные ребята, никто никому не завидует, все стараются.

И Аня не то чтобы расслабилась, но уверовала в чудо. Что она, простая девчонка, не слишком умная, не слишком красивая, не имеющая ничего за душой и никакой поддержки от родных, способна на многое. Только нужно работать, тренироваться, а там все пойдет отлично. Будут и слава, и деньги. И любовь…

Как же она хотела любви! После безрадостного своего детства, после матери, которая так изработалась, что не могла уже дать ребенку никакой нежности, после злых подзатыльников старшего брата как же Ане хотелось, чтобы появился в ее жизни человек, который ее полюбил бы просто за то, что она есть.

Нашла ее любовь.

Поверила в это Аня и была счастлива недолгое время. Точнее, четыре месяца, две недели и пять дней. Пока не случилось самое страшное в ее жизни. Но – стоп! Про это она вспоминать себе запретила. Что случилось – то случилось, и она поставила на этом точку. Большую и жирную, так что вспоминать незачем.

После того, что случилось, она сама приняла твердое решение уйти из большого спорта. Такую она себе назначила кару. Но про это никто не узнает, пока она, Аня, жива.

Вот и ее дверь. Аня прошла мимо, вошла во двор и нашла дверь в подвальную кладовку. Только она знала, как ее открыть без ключа – потянуть слегка на себя, потом поднять вверх и дернуть. Замок остался еще с тех пор, как мать тут хранила свои метлы и лопаты. Новый управдом только жильцам пыль в глаза пускает, а замок поменять ему и в голову не придет.

В кладовке Аня пошарила за старым ящиком, в котором мать когда-то держала песок, и вытащила ключи от своей квартиры. Не с собой же на дело их таскать, и оставлять никому не хочется, кроме Агнии. Но той вечно дома нет.

Теперь, когда Аня осталась одна, когда операция была позади и доза адреналина в крови сократилась, ей стало худо, как наркоману, лишившемуся привычной дозы.

Так бывало с ней каждый раз после завершения серьезной операции, но сейчас было особенно тяжело. Стоило ей закрыть глаза – как она видела лагерь археологов, буквально залитый кровью и заваленный трупами, слышала тихий голос умирающего Сиротина, отвратительный треск сломанной шеи Федора…

Она далеко не первый раз участвовала в таких операциях и прежде относилась к ним просто как к своей работе, к работе, которую нужно было сделать, сделать и забыть.

Но на этот раз забыть не получалось.

Войдя в свою квартиру, Аня бросила вещи посреди комнаты и отправилась под душ. Она пустила такую горячую воду, что едва могла ее терпеть, потом – ледяную, снова горячую – и снова ледяную. Обычно такой контрастный душ помогал ей привести свою голову в порядок после самых тяжелых, самых кровавых операций, и сейчас это проверенное средство тоже подействовало. На душе стало легче, жуткие картины предыдущих дней потускнели и растаяли. Можно было возвращаться к рутине повседневной жизни.

Аня насухо растерлась жестким махровым полотенцем и вернулась в комнату.

Она не любила беспорядок. Ей казалось, что беспорядок в доме напрямую связан с беспорядком в голове его обитателей, поэтому в ее собственном доме царила спартанская подчеркнутая простота, граничащая с предельной пустотой армейской казармы.

У нее было мало вещей, но все они должны были находиться на своих местах, и сейчас она первым делом разобрала сумку, валявшуюся посреди комнаты.

Сумку эту отдал ей Лис, в ней было кое-какое рабочее оборудование, которое Аня взяла с собой, собираясь на дело, но пришлось оставить все у ребят, поскольку она работала под прикрытием. Сейчас она убрала в стенной шкаф мощный компактный фонарь, армейский нож, пистолет, нунчаки, моток веревки и на дне сумки наткнулась на небольшой тяжелый сверток.

Это была та ладанка, которую отдал ей перед смертью Сиротин. Ладанка мертвого викинга.