Возможно, именно сознание того, что он снова пребывает в любимой метрополии, заставило Фредди позабыть точившую его сердце тайную муку и разразиться неблагозвучным пением. Он одновременно разбрасывал брызги и пускал трели.
Недовольство лорда Эмсворта усилилось, и он начал раздраженно постукивать кончиками пальцев друг о друга. Но тут его лоб разгладился, и довольная улыбка разлилась по лицу. Он тоже вспомнил.
А вспомнил лорд Эмсворт вот что: в прошлом году, глубокой осенью, соседнее с Бландингом имение было снято американцем по имени "мистер Питерс". У это человека было много миллионов, хроническая диспепсия и прелестная дочь, Алина. Фредди и Алину познакомили, и всего несколько дней назад объявили их помолвка. Для лорда Эмсворта это означало, что единственный изъян в этом лучшем из миров устранен.
Да, он был рад, что Фредди оказался помолвлен с Алиной Питерс. Ему нравилась Алина. Ему нравился мистер Питерс. Он испытывал такое облегчение, что обнаружил в себе чуть ли не симпатию к Фредди, как раз выскочившему из ванной в розовом банном халате и обнаружившему, что отцовский гнев иссяк и что папаша, так сказать, опять пребывает в мире с миром.
Так или иначе, Фредди не стал тратить слишком много времени на одевание. Пристутствие отца всегда действовало на него болезненно, и сейчас он мечтал оказаться как можно дальше отсюда, причем -- как можно скорее. Он так энергично впрыгнул в брюки, что чуть не упал, запутавшись в штанине. Пока Фредди пытался освободиться, он припомнил кое-что еще.
-- Кстати, пап, я тут встретил вечером одного старого приятеля и пригласил его приехать в Бландинг на неделе. Это ничего? Его зовут Эмерсон, он американец. Он говорит, что хорошо знает Алину -- вроде как еще с детства.
-- Не припомню, чтобы у тебя был друг по имени Эмерсон.
-- Честно говоря, я с ним только вчера познакомился. Но это ничего, он хороший парень и все такое.
Лорд Эмсворт был настроен слишком благожелательно, чтобы выразить протест, каковой наверняка выразил бы в менее солнечном настроении.
-- Конечно, пусть приезжает, если хочет.
-- Спасибо, пап.
Фредди завершил свой туалет.
-- У тебя есть планы на утро, пап? Я подумывал перекусить чем-нибудь и потом побродить там и сям. Ты уже завтракал?
-- Два часа назад. Я надеюсь, что среди всех твоих брожений ты найдешь время позвонить Питерсам и съездить повидать Алину. Я сам отправлюсь туда сразу после ланча. Мистер Питерс хотел показать мне свою коллекицию... э... кажется, он назвал это "скарабеями".
-- Хорошо-хорошо, заскочу, не беспокойся! В крайнем случае, позвоню старикану и передам приветик. Все, я, пожалуй, буду двигаться в направлении перекуса... -- а?
В голове лорда Эмсворта вознико сразу несколько замечаний по поводу последнего монолога. В первую очередь, он не одобрял манеры Фредди называть одного из королей американской торговли "стариканом". Во-вторых, поведение сына не казалось ему идеальным поведением молодого человека по отношению к нареченной невесте. Здесь как будто недоставало тепла. С другой стороны, подумал лорд, может быть, в этом еще раз проявляется дух современности; в любом случае, беспокоиться не стоило, поэтому лорд воздержался от критики.
Что же до Фредди, то он навел блеск на башмаки шелковым платочком, платочек аккуратно спрятал в руках и спустился вместе с отцом в центральный холл отеля. Здесь они расстались -- Фредди направился перекусывать, лорд -убивать время до ланча, слоняясь по улицам. Лондон всегда был испытанием для графа Эмсвортского. Его сердце принадлежало деревне; городу было нечего предложить лорду.
* * *
На одном из этажей одного из зданий по одной из улиц, круто спускающихся от Стрэнда к набережной Темзы, находится дверь, которой совсем не повредила бы пара мазков краски. На ней красуется, возможно, самая скромная в Лондоне надпись из всех надписей подобного рода. На пыльном матовом стекле здесь проступают слова:
"Р. ДЖОНС"
И ничего больше. Простота надписи поражает. Глядя на эту надпись, вы задаетесь вопросом -- если у вас есть время задаваться подобными вопросами, -- кем бы мог быть этот Джонс и какие дела он мог бы вести при такой сдержанности характера.
Честно говоря, все эти вопросы уже мелькали в полных подозрения умах сотрудников Скотланд-Ярда, некоторое время немало интересовавшихся Р. Джонсом. Однако кроме того, что этот человек скупал и продавал антиквариат, подрабатывал букмекером в сезон скачек и давал деньги в рост, Скотланд-Ярд не смог ничего узнать об этом человеке и перестал о нем думать вообще.
По теории, дарованной миру Уильямом Шекспиром и гласящей, что опасны люди тощие, с холодным блеском в глазах, тогда как "тучные, прилизанные и крепко спящие ночью" безобидны, Р.Джонс был бы должен пребывать вне подозрений (4). Он был бесспорно самым толстым человеком в центрально-восточном Лондоне. Он был человек-шар, он хрипел, когда поднимался по лестнице (что происходило нечасто), и дрожал, как желе, если бестактному приятелю доводилось неожиданно похлопать его по плечу с целью привлечь к себе внимание. Последнее, впрочем, случалось еще реже, поскольку в окружении Р.Джонса неожиданное похлопывание по плечу считалось худшей из всех возможных форм нарушения этикета. По мнению этого окружения, такие вещи стоит оставить на долю тех, кому за них платит государство.
Р. Джонсу было около пятидесяти. Седоволосый, с лицом розовато-лилового оттенка, в кругу друзей он был жизнерадостен, а с некоторыми случайными знакомыми -- даже чересчур. Завистливые друзья даже подсчитали, что жизнерадостность Джонса с некоторыми случайными знакомыми -- особенно с молодыми людьми, обладающими большим кошельком и маленьким мозгом, -приносила ему сотни фунтов в год. В его уютной внешности и жизнерадостной манере общения было нечто, привлекавшее определенный тип молодых людей. На его счастье, этот тип молодых людей был особенно привлекателен с финансовой точки зрения.
Фредди Трипвуд попал под обаяние Джонса в период своего короткого, но насыщенного пребывания в Лондоне. Первая их встреча произошла в Дерби, и с тех пор Р.Джонс укрепился в сознании Фредди как ментор, философ и друг -равно как и в сознании столь многих молодых людей той же породы.
