– Кроме одного раза, вероятно…

Александра вздрогнула, осознав, что произнесла это вслух. Впрочем, ничьего внимания она не привлекла – кафе уже наполнилось посетителями. Это были пассажиры первых утренних рейсов, которые торопливо завтракали, готовясь разлететься во все концы света. Японки исчезли, вместо них появилась другая пара, муж с женой, которые довольно громко выясняли отношения. Мужчина был нетрезв, женщина, эффектная блондинка с дорогой сумкой и подкачанными губами, вытирала слезы, впрочем, осторожно, чтобы не размазать макияж. Длинноволосый парень с гитарой, дремавший всю ночь на диванчике напротив того стола, где сидела Александра, растирал мятое покрасневшее лицо ладонями, стараясь прийти в себя. Со стороны зала ожидания появилась большая группа китайцев, которые всю ночь безмятежно проспали на диванчиках. Становилось шумно. Александра расплатилась за кофе, залпом осушила чашку и поднялась из-за стола. Уже объявили номер выхода, откуда должна была начаться посадка на рейс до Амстердама.

«Да, кроме одного раза… Последнего!» Выйдя в зал, Александра остановилась поодаль от нужного выхода. Она не торопилась занять место в очереди. Ручной клади у нее с собой не было, за исключением небольшой брезентовой сумки, которая сопровождала художницу везде и всегда. Беспокоиться, что не хватит места на полке для багажа, не стоило. Александра подошла к панорамному окну и окинула взглядом летное поле. Самолет компании KLM уже стоял у обозначенного выхода, соединенный с ним гофрированной трубой. Женщина зябко повела плечами, хотя в зале ожидания было тепло. Несмотря на свой страх перед посадкой в самолет, она все же предпочитала думать об этом, а не о том, как исчезла Надежда.

История этого исчезновения была очень простой и тем не менее очень странной. Месяц назад на мобильный телефон художницы поступил звонок с незнакомого номера. Александра всегда отвечала на такие звонки, зная, что ее номер могут передавать потенциальным клиентам.

В клиентах же она очень нуждалась как никогда. Особняк на Китай-городе, многие годы служивший ей приютом, ставили на капитальный ремонт и реставрацию через два месяца. Мастерскую предписывалось освободить в самые кратчайшие сроки. Об этом Александру уведомили звонком из Союза художников, где особняк числился на балансе.

– Куда же я денусь? – спросила тогда художница, прекрасно, впрочем, сознавая, что вопрос не имеет смысла.

– Куда хотите! – последовал вполне ожидаемый ответ. – Вы и так занимали эту мастерскую двенадцать лет и платили копейки. А сейчас у нас и самые именитые авторы на самообеспечении…

Александра никогда не числила себя в именитых авторах, тем более что давно уже занималась не столько живописью, сколько реставрацией. Мастерская, расположенная в мансарде ветхого старинного особняка на Китай-городе, когда-то досталась ей по наследству от умершего супруга, художника довольно заметного, но безвозвратно погибшего и забытого еще при жизни. Первый этаж особняка, где провалились полы, хозяйничали крысы и клубился подвальный гнилостный пар, был давно заброшен. Второй и четвертый этажи опустели не так давно. На третьем до последнего времени обитал скульптор Стас, единственный сосед Александры. И хотя их разделял необитаемый четвертый этаж, художнице все же было спокойнее от осознания того, что внизу кто-то живет. И вот он уехал…

Расставание было тяжелым. Александра сама не ожидала, что за долгие годы так привязалась к этому неунывающему пропойце, высоченному кудрявому богатырю, бабнику и горлопану. Даже уродливый шрам, пересекавший лоб скульптора – свидетельство драки с чьим-то обманутым супругом, казался ей теперь родным. Стас с чувством обнял бледную, растерянную женщину:

– Сашка, не унывай! Ты тоже тут недолго задержишься! Знаешь ведь, моя муза ищет тебе мастерскую неподалеку от нас. Пушкино – это ведь не край света! Привыкнешь и там!

– Я привыкла бы везде, – печально отвечала женщина. Возможно, впервые ее не мутило от резкого запаха перегара, неизменно исходившего от соседа. – Дело не в привычке…

– Что касается денег, родная моя, помогу, чем сумею! – пообещал скульптор. – Сейчас, правда, заказов мало… Помирать меньше стали, что ли, или на памятниках экономят?

Стас, будучи очень неплохим скульптором, в периоды безработицы пробавлялся изготовлением бюстов покойников, по которым скорбели зажиточные родственники. Сам он это занятие искренне презирал прежде всего потому, что в силу известных обстоятельств не мог лепить с натуры.

– Делаю с фотографии, шаляй-валяй, а им хоть в лоб, хоть по лбу! – жаловался он, в очередной раз напившись. – Покойник, скажем, смахивал на Хрущева… Я им ваяю что-то вроде Брежнева. Нравится! Вдовы аж плачут! Ничего не понимают… Ничего!

И вот Стас уехал вместе со своей музой, престарелой нянькой и натурщицей, Марьей Семеновной, в Пушкино, где вездесущая старуха, имевшая родственников неподалеку, в Тарасовке, отыскала ему помещение под мастерскую и квартиру. Александра осталась в разрушающемся особняке совершенно одна.

Ее давно не пугало одинокое существование в огромной ветхой мансарде, хотя единственной защитой от возможного нападения извне была входная дверь, обитая ржавыми железными листами и снабженная весьма условными старыми замками. Скрипы, шорохи и стуки, которыми полнился по ночам особняк, давно не волновали ее воображения. В призраков художница не верила, она боялась только людей. Стас со своей «музой» был ненадежной защитой, но все же он был. Теперь она в одиночестве противостояла темноте и страху. Но больше всего женщину пугало другое – как она переедет в несуществующую ее новую мастерскую со всем скарбом, накопившимся за годы? Груды книг, материалов для живописи и реставрации, весь вещественный хлам, которым так быстро и обильно обрастает творческий человек, – куда и, главное, на какие деньги все это перевозить и устраивать по-новому?

Она стучалась во всем двери, соглашалась даже на самую мелкую и невыгодную работу, несколько раз была вынуждена проглотить унизительные отказы и еще более унизительные рабочие предложения, на которые никогда прежде не пошла бы… И вот – незнакомый звонок, раздавшийся в ее мастерской однажды утром, в начале ноября, через несколько дней после отъезда Стаса.

– Могу я услышать Александру Корзухину? – осведомился мужской голос.

– Это я. – Александра поднялась из-за мольберта, на котором стоял готовый к реставрации натюрморт – незначительная работа незначительного художника середины двадцатого века.

– Мы незнакомы, – продолжал мужчина, забыв представиться. – Мне ваш телефон дала племянница Надежды Пряхиной. Вы ведь были знакомы с Надеждой?

– Были? – В желудке у Александры словно возник кусок льда. – Что случилось?!

– Вы, значит, ничего не знаете… – после короткой паузы ответил мужчина. – Она ведь пропала полгода назад. Никто понятия не имеет, где она сейчас.

Александра опустилась на стул, прижимая телефон к уху. У нее подкосились ноги. Она лихорадочно вспоминала, когда в последний раз видела старую знакомую. «Давно… Весной? Да, кажется, в марте. На аукционе. Мы почти не говорили, не было времени, только поздоровались и задали друг другу пару вопросов… Потом она один раз звонила, приглашала на экспертизу, но я не могла приехать…» В ее мысли врезался голос собеседника:

– Вы слушаете меня? Так вот, я говорю, Надежда пропала, и мы беспокоимся. Думаем, не заявить ли в полицию.

– Простите, а вы кто? – опомнилась Александра. – И почему вы обращаетесь ко мне?

– Я муж ее старшей сестры, Анны, – ответил мужчина. – Меня зовут Сергей, извините, не представился сразу. Просто сейчас как-то не до церемоний.

– Сергей, простите за такой вопрос, – Александра окончательно пришла в себя, – но почему вы только сейчас решили обратиться в полицию, если человек пропал полгода назад?

В трубке послышался глухой смешок. Художнице очень хотелось бы думать, что собеседник просто откашлялся, но она не обманывалась – он явственно усмехнулся.