— Не знаю, — сказал Мхенди. — Она считает, что ты слишком осторожен.
— Прекрасно! Великолепно! Я проявляю прямо-таки чудеса храбрости, а она считает, что я слишком осторожен. Великолепно!
Мхенди набил трубку и закурил. Вошел слуга и принес виски для него и фруктовый сок для Удомо.
— Мне сейчас нужно одно — время, — глядя куда-то вдаль, задумчиво сказал Удомо. — Время — и больше ничего.
— Сколько тебе нужно времени?
— Десять лет. В самом крайнем случае — пять, но за десять лет все можно сделать спокойно, без спешки… А теперь давай поговорим о тебе. Где твой лагерь? Как вы прошли через джунгли? Расскажи мне все подробно. Нужно бы как-нибудь съездить к тебе.
— Для этого тебе придется девять дней идти через джунгли.
Удомо хлопнул себя по колену и расхохотался.
— Уж не думаешь ли и ты заодно с Селиной, что я тут совсем изнежился?
— Ты человек занятой.
— Объясни мне, как найти твой лагерь, а там посмотрим, приеду я к тебе или нет. Проверь, умею ли я держать слово.
— Ладно. Только я считаю, что так рисковать собой — безумие. Дай мне лист бумаги.
Удомо достал бумагу и карандаш и сел рядом с Мхенди. Мхенди стал набрасывать план местности, одновременно давая пояснения.
— Потайная тропа через джунгли начинается здесь, неподалеку от деревушки. Ты знаешь эту деревушку. Она последняя на вашей стороне — за ней начинаются джунгли. Тропа все время поворачивает вправо. Вот тут ты выйдешь из джунглей. На бумаге все это, конечно, просто. Но чтобы попасть к нам, надо девять дней пробираться сквозь джунгли, не видя солнца. Здесь расположен наш лагерь. Со стороны Плюралии его можно найіи вот по этим четырем деревьям. Они выше всех остальных. Мы превратили наш лагерь в огромный зеленый шатер. Дождь туда не проникает, и можно разводить костер, не боясь, что дым будет виден. Даже если силы закона и порядка явятся искать меня, найти лагерь им будет очень трудно. Кроме того, я всегда услышу их и сумею вовремя скрыться. Хотя вряд ли они обнаружат лагерь.
— По-твоему, это невозможно?
— По-моему, да.
— Это хорошо… Ну, а я тебя найду. Оставь мне эту бумажку. Я ведь серьезно собираюсь побывать у тебя. Так что жди… А теперь рассказывай, что ты собираешься делать дальше.
Мхенди повторил все, что говорил Селине. Когда он кончил, Удомо вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Господи! Как бы я хотел быть с тобой. В борьбе, которую ты ведешь, все ясно. А я хитрю, изворачиваюсь, заключаю сделки с людьми, которых ненавижу лютой ненавистью. Я должен рассыпаться в любезностях даже перед вашими белыми из Плюралии. Будь они прокляты! — Лицо его вдруг исказилось от ярости. — Если бы ты знал, Мхенди, как я все это ненавижу! — Потом он взял себя в руки, пожал плечами и виновато улыбнулся, как бы устыдившись своей вспышки.
Мхенди стало жаль Удомо. Ему захотелось обнять его, сказать что-нибудь утешительное.
— Такова цена свободы, Майк, которую приходится платить нашему поколению.
Удомо улыбнулся вымученной улыбкой.
— А те, кто придут нам на смену, будут судить нас, и судить строго, — задумчиво сказал он. — Ты это понимаешь, Мхенди? А теперь скажи мне, что бы ты сделал на моем месте или на своем, если бы перед тобой был выбор — пожертвовать одним человеком и удержать все завоеванное тобой — а может, приобрести и еще кое-что — или пожертвовать делом своей жизни? Скажи откровенно.
«Ага, значит, тебе действительно приходится туго, — подумал Мхенди. — Меня твой спокойный тон не обманет. Дело, видно, серьезное».
— В свое время мне пришлось сделать выбор, — тихо сказал он. — Я в ответе за гибель многих людей.
Удомо обнял Мхенди за плечи.
— Как всякий офицер в бою.
— Это все равно. Мундир и высокая цель дела не меняют.
— А как бы ты поступил сейчас? — негромко спросил Удомо.
Мхенди вдруг рассердился: «Решай сам! Мне никто не давал советов, когда я должен был делать выбор. И ты решай сам».
— Такой вопрос можно решить только тогда, когда он возникнет, — сказал он.
— Допустим, что он возник. Допусти на минуту — ты узнаешь, что кто-то из твоих людей, кому ты веришь, как себе, способен выдать врагам местонахождение вашего лагеря. Как бы ты поступил?
— Что-нибудь, конечно, предпринял бы.
— Хорошо. Теперь допустим, что этот человек предан тебе, что он не замышлял предательства. Но может, сам того не ведая, привести врага в лагерь. Отдал бы ты приказ застрелить его?
— Это зависит от многих обстоятельств.
— От чего, например?
— Ну хотя бы от того, что случится, если враги найдут лагерь.
— Допустим, что от этого зависит судьба восстания.
Мхенди пожал плечами.
— Тогда я отдал бы приказ. Но зачем ты спрашиваешь об этом?
— А если бы это был твой брат?
— Трудно представить более страшный выбор, но, пожалуй, это ничего не изменило бы. А теперь скажи мне, Майкл, в чем дело.
— Я думаю об Эди. У нас с ним серьезные разногласия. Может, все еще уладится… Как мне хорошо с тобой, Мхенди. Ты все понимаешь. Как бы я хотел, чтобы ты работал со мной, вместо того чтобы рисковать жизнью среди этих белых варваров… Какую бы ты принес пользу! Скажи честно, Мхенди, велика опасность, что тебя поймают?
— Я могу попасть им прямо в лапы, когда вернусь.
— И что тогда?
— Тогда, по всей вероятности, произойдет несчастный случай. Они, конечно, не станут судить меня.
— Понимаю… Кажется, машина Эдибхоя. Ты знаешь, Том уехал.
— Селина говорила мне.
— Уехал в тот самый день, когда мы с ним вернулись. Сел на пароход и уехал, не сказав никому ни слова. Оставил записку. — Удомо встал и пошел к двери.
На пороге появились Мэби и Эдибхой.
Когда прошла первая радость встречи, друзья расселись поудобнее и стали вспоминать Лондон, свою молодость, мечты. Им почти удалось перенестись в ту далекую пору, когда их дружба не была омрачена ничем. Теперь на эту дружбу легли темные тени, и они с деланной небрежностью старались обходить острые углы. Никто ни разу не упомянул имя Лоис и Тома Лэнвуда. И все-таки прежнего искреннего веселья не было.
Тогда они были молоды. Они мечтали о том, что завоюют весь мир, со счастливым безрассудством строили смелые планы. Теперь у троих из них в руках власть. Они несут на своих плечах тяжесть управления государством. И это иногда проскальзывало в их разговоре.
Мхенди думал: «Да, все они изменились, даже Мэби. Только я остался прежним. И теперь у них со мной гораздо больше общего. Но они уже завоевали власть. Они думают о том, как строить, как созидать. А я по-прежнему думаю о разрушении. В этом вся разница между нами».
От этих мыслей Мхенди стало грустно. Мэби, почувствовав настроение друга, подсел к нему. И у Мхенди отлегло от сердца. Ничего не поделаешь. Таковы правила игры, именуемой жизнью. Человек не выбирает себе родины. Человека создает земля, где он родился, среда, в которую он попал, цвет кожи. Всего этого он не выбирает. Его мнения не спрашивают. Человек — пленник. И судить о том, хорош он или плох, следует по его поступкам, по его отношению к людям.
Поздно вечером слуга накрыл на стол. Они съели кур, присланных Селиной, и выпили две бутылки шампанского, специально припасенных для этого случая Удомо. Затем перебрались на веранду, затянутую металлической сеткой, и слушали в темноте звон цикад. Они забыли на время свои расхождения, с нежностью вспоминая далекие, счастливые дни, когда они вместе мечтали о будущем. И поскольку память обладает способностью вводить в заблуждение, убаюкивать, откровенно лгать, она рисовала им картины несравненно более прекрасные, неизмеримо более возвышенные, чем породившая их действительность.
Они расстались, когда полная желтая луна стояла прямо над головой и тишина окутывала землю. Они расстались, унося в сердцах теплое чувство, какое возникает только у близких друзей, без слов понимающих друг друга.
Оставшись один, Удомо быстрыми шагами подошел к телефону и поднял трубку. Глаза его наполнились слезами.