Он пошел за ней. Женщины провожали их взглядом.
Она вошла в маленькую хижину, повернулась к нему. Наконец-то они одни, совсем одни, укрытые от чужих глаз. Она почти упала ему на руки.
— Сын мой… сын мой… — всхлипывала она.
Мэби обнял ее, крепко прижал к себе.
— Мама, — прошептал он по-английски.
Прошло много времени, прежде чем она высвободилась из его рук и торопливо утерла глаза.
— Я так боялась, — прошептала она.
— Чего ты боялась, мама?
— Что белые отберут у меня сына.
— А теперь?
— По глупости я боялась. Ты все равно мой сын. Большой человек, но все равно мой сын. — У нее снова хлынули слезы, слезы радости.
— Милая ты моя, — шепнул он по-английски и снова притянул ее к себе.
— Обед подгорит, — тоже шепотом сказала она.
2
Мэби протянул руки к огню. Он и забыл, какие холодные бывают здесь ночи. Взглянул на Удомо, сидевшего рядом с вождем по другую сторону костра. Поразительно, как быстро Удомо сумел расположить их к себе. Он изменился: приобрел выдержку, научился скрывать свои мысли, научился обращаться с людьми. Просто удивительно, как благотворно подействовала на него власть. Он стал хладнокровен, рассудителен и прячет все это под маской беззаботной приветливости. Он просто обворожил тут всех.
Удомо прилетел рано утром. Когда он выходил из самолета, у него был очень усталый вид. Но он тут же стряхнул с себя усталость, знаменитая улыбка осветила его лицо. Вслед за Удомо из самолета вышел Томас Лэнвуд, которого никто, кроме Мэби, не заметил. И весь день, и на всех собраниях и встречах Том оставался в тени, никем, кроме Мэби, не замечаемый. Но даже Мэби не мог подбодрить его: ему нужно было быть рядом с Удомо.
Удомо и вождь сидели, обняв друг друга за плечи, и смеялись. Да, он действительно постиг искусство покорять людские сердца. Они еще ни разу не оставались наедине. И слава богу! Пока они борцы за общее дело, за Африку — все в порядке. Но, оставшись с глазу на глаз, он может заговорить о прошлом. А это ни к чему хорошему не приведет.
«Заискивать перед ним я не стану», — твердо решил Мэби.
Но что это с Лэнвудом? Огонь, который горел в нем, погас. А как он был возбужден, как счастлив, когда они с Мхенди три месяца тому назад покидали Лондон. И вот он здесь. У него потухший взгляд, он подавлен и кажется сильно постаревшим. Что случилось? Конечно, известную роль играет языковой барьер. Но дело не только в этом.
Он повернулся к Лэнвуду. Лэнвуд сидел, сгорбившись, безучастно глядя в огонь. Он даже не пытался поговорить со старейшиной, сидевшим рядом. Ни рокот барабанов, ни голоса людей, по-видимому, не трогали его.
— Том!
Лэнвуд повернул голову и через силу улыбнулся.
«До чего постарел», — подумал Мэби. Он вдруг почувствовал к нему острую жалость.
— Что случилось, Том? Вы чем-то расстроены?
— Мне здесь нет места, Пол…
— Не выдумывайте ерунды. — Мэби сел поближе к Лэнвуду, обнял его за плечи. — Просто все это слишком непривычно для вас. Погодите немного. Вы ведь очень долго жили в чужих краях. Чтобы привыкнуть, нужно время.
_ Я уже стар, Мэби. Не то что все вы… Я…
— Глупости! Просто вы не знаете, с чего начать, вот и пали духом. И без языка вам, должно быть, очень трудно. Пройдет два-три месяца, и вы будете смеяться над собой.
— Если бы у меня было дело, как у всех вас… — Он посмотрел туда, где сидел Удомо.
Мэби прочел в его глазах отчаянную мольбу.
— у вас здесь очень много дел, Том. Не говорите глупостей. Не забывайте, вы — Том Лэнвуд, человек, который вот уже четверть века борется против империализма…
— Я здесь не нужен, Пол. Я не так глуп, чтобы не понимать этого.
О черт! Ну что на это ответишь?
Удомо бросил на них быстрый взгляд, улыбнулся, кивнул и снова повернулся к вождю. Мэби почудилась в его взгляде ирония.
Женщины принесли еще еды и вина. Юноши подбросили сучьев в огромный костер. Били барабаны, смеялись и пели люди. Ярко горели звезды — казалось, здесь они были ближе к земле, чем на равнине. Дул холодный ветер.
— Я даже Мхенди завидую, — хрипло сказал Лэн-вуд. — Он опять среди людей, которые нуждаются в нем.
— А как с книгой, о которой вы говорили?
— Кому она здесь нужна? Только белые и будут читать ее.
Утешить его было невозможно.
— Вы говорили с Удомо?
— Он старается найти для меня что-нибудь поспокойнее.
— Ну тогда…
— Он все утешает меня, говорит, что книга моя совершенно необходима.
— Она и правда нужна, вы сами знаете.
— Нужна? Вы так думаете?
— Конечно. Что с вами, Том?
— Ну а что случится, если я ее не напишу? Ровным счетом ничего! Все будет идти по-прежнему… Вот если бы вы не приехали сюда и не сплотили горцев вокруг Майка, то мог бы разразиться правительственный кризис. Мог бы! Значит, вы нужны для единства страны, для ее будущего. Так же, как Майк, как Эдибхой, как Мхенди у себя в Плюралии.
— А идеологическая работа, Том? Вопросы философии? То, чем вы занимались в Лондоне. Ведь в конечном счете это гораздо важнее, чем все остальное. Честное слово.
— Вы ошибаетесь, Пол. Две недели я езжу с Майком по стране. И убедился, что настоящая Африка совсем не похожа на ту, о которой я писал в своих книгах. Мне сейчас очень тяжело, Пол, и не надо меня утешать. Вы нужны. А я нет. Я ничего не понимаю в племенном укладе. И не хочу понимать. Майк прав. Слишком долго я жил в Европе… Я очень устал, Пол.
Как вы думаете, я не нарушу этикета, если уйду сейчас?
— Конечно, нет, Том, — мягко сказал Мэби.
Он подозвал одного из юношей.
— Отведи гостя к моей матери. Скажи ей, что он будет спать на моей постели. А мне пусть постелют на полу…
Они встали. К ним подошел Удомо.
— Том устал, — сказал ему Мэби.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Лэнвуд.
— Конечно, — кивнул Удомо. — Мне очень жаль, Том, что поездка получилась такой утомительной. Новы сами понимаете, я должен объяснить людям принципы государственного управления. А времени у меня так мало. Где вы будете ночевать?
— У меня, — сказал Мэби.
— Очень хорошо. Вам надо поспать перед дорогой. Не уверен, что мне это удастся: я ведь ночую у вождя. Мы вылетаем завтра рано утром. Надеюсь, наш летчик будет не слишком пьян.
— Спокойной ночи, — сказал Лэнвуд, уходя вслед за юношей.
Они проводили его взглядом. Молодая женщина предложила им фрукты. Удомо взял апельсин и поцеловал ее в лоб.
«Все продумано — каждый поступок, каждый жест», — подумал Мэби. Он увидел веселый огонек в глазах Удомо.
— Ты тоже от этого никуда не денешься… Том жаловался тебе?
— Да.
— Я так и думал. Поездка доконала его. Что с ним было, когда мне омыли кровью ноги в одном селении! Его чуть не стошнило. Он никак не может с этим примириться.
— Что же мы будем делать с племенным укладом?
— Пока ничего. Если сегодня я выступлю против него, завтра я уже не буду премьером. Вот так! Оставим пока все как есть, а сами поведем наступление с тыла. Это единственно возможный для нас путь. Вот почему я так нажимаю на тяжелую промышленность. Вот почему мне до зарезу нужны белые специалисты из Плюралии. Мхенди меня понимает, а Том и Эди нет. Том — потому что он вообще в панике от всего увиденного, Эди — потому что в душе все еще верен племенному строю! А на стороне Эди и Селина, и весь исполнительный комитет партии.
— Понимаю.
— Очень рад. Все не так просто, как кажется. Мне необходимы сейчас образованные люди — люди, которые сбросили с себя путы племени и в то же время хорошо представляют себе силу племенных законов, люди, которые могли бы очень тонко и осторожно подойти к этому вопросу. Могу сказать тебе прямо — между мной и Эди идет из-за этого борьба. Не открытая, нет, но тем не менее нешуточная. Между прочим, именно поэтому я и предоставил им с Селиной думать, что только благодаря их настоянию я вызвал тебя и предложил тебе пост в правительстве. Очень важно, чтобы меня поддержал человек, которого они считают своим.