— Со мной все в порядке, — ответила она. — Вам не о чем беспокоиться.
Мистер Лиам О'Коннор, местный адвокат, выступал в качестве коронера, возглавившего судебное расследование причин смерти Минервы Гвендолен Стэндиш, графини Дунвейл.
Расследование происходило в темном зале коронерского суда в здании Дворца правосудия города Корка, административного центра графства.
Жюри присяжных из шести человек сидело по правую руку О'Коннора. Все — местные жители, которым случилось тем утром проходить мимо здания суда и которых остановил и собрал вместе представитель судебной власти.
Коронер сказал:
— А теперь, лорд Дунвейл, прежде чем я выслушаю показания сержанта полиции Макнамары, патологоанатома и остальных, возможно, вы смогли бы дать суду какое-то представление о душевном состоянии покойной в период времени, непосредственно предшествовавший ее трагической кончине. Можете говорить с места. Сейчас нет необходимости выходить на место для дачи показаний.
— Мы с женой жили отдельно и намеревались развестись, — ответил Энтони ясным и на удивление сильным голосом. — Вследствие сказанного она выехала из Клонлуглина и поселилась в Уотерфорде. В последнее время она довольно часто навещала Клонлуглин, и за прошедший месяц я начал замечать, что ее характер сильно изменился. Она стала в значительной степени неуправляемой и даже порой буйной — что проявлялось как в ее словах, так и поступках. Я начал испытывать все большее беспокойство за ее умственное здоровье.
— Покойная никогда не говорила о самоубийстве? Случалось ли ей в припадках ярости угрожать, что она покончит с собой? — спросил коронер.
— Нет, — ответил Энтони еще тверже. — Более того, я хочу со всей определенностью заявить, что я не верю, чтобы моя жена могла совершить самоубийство, в каком бы состоянии духа она ни находилась. У нее был совсем другой характер. Я убежден, что она погибла в результате несчастного случая.
Коронер задал еще несколько вопросов по поводу поведения умершей, и, пока Энтони отвечал, Дэзи не сводила глаз с коронера. Лиам О'Коннор был маленьким, подвижным человеком с изборожденным глубокими морщинами лицом. Выглядел он довольно мрачно, но она отметила его добрые умные глаза и испытала некоторое облегчение. Она была уверена, что Лиам О'Коннор не потерпит в суде никаких глупостей и станет скрупулезно придерживаться буквы закона. Дэзи почувствовала в нем справедливого человека.
Пока коронер продолжал неофициальный допрос Энтони, она украдкой бросила взгляд на Эдвину. Та сидела напряженная, как натянутая струна, и Дэзи испугалась, что она в любую минуту может упасть в обморок. Дэзи крепко сжала ей руку, пытаясь внушить ей силу и уверенность.
— Благодарю вас, лорд Дунвейл, — произнес коронер. — Леди Дунвейл, возможно, вы смогли заметить какие-нибудь странности в поведении вашей невестки непосредственно перед ее смертью?
Эдвина явно не ожидала услышать свое имя. Она вздрогнула, задохнулась и, не в силах произнести ни слова, уставилась на коронера. Ее начала бить дрожь. Дэзи еще крепче сжала ей руку и прошептала:
— Эдвина, не бойся. И пожалуйста, дорогая, ответь что-нибудь судье.
Эдвина долго откашливалась и наконец произнесла сильно дрожащим голосом:
— Мин… то есть моя невестка, была… была в расстроенных чувствах последние несколько недель. Да, все так. — Эдвина вдруг замолчала, словно подавившись словами, и слезы потекли из ее глаз при мысли о смерти молодой женщины, которую она любила как родную дочь. После долгих и мучительных колебаний Эдвина наконец прошептала:
— Боюсь, она… она… много пила в последнее время. По крайней мере, за последний месяц она неоднократно приезжала в Клонлуглин в нетрезвом виде. Бриджит, то есть… мисс О'Доннелл, экономка моего сына… то есть лорда Дунвейла… — Эдвина снова запнулась, бросила взгляд на Бриджит и продолжила:
— Совсем недавно мисс О'Доннелл пришлось уложить мою невестку спать в Клонлуглине в комнате для гостей. Я хорошо помню тот случай. Мисс О'Доннелл сказала мне, что боится отпускать леди Дунвейл ехать на машине в Уотерфорд в таком состоянии — она могла попасть в аварию.
Эдвина проглотила стоявший в горле комок. У нее пересохло во рту, и она не могла больше продолжать. К тому же попытка говорить связно и демонстрировать хоть какое-то самообладание совсем лишила ее сил. Она откинулась на спинку стула с лицом белым как мел и покрытым капельками пота.
— Благодарю, леди Дунвейл, — сочувственным тоном произнес коронер. Он надел очки, заглянул в лежащие перед ним бумаги, затем поднял голову, снял очки и оглядел собравшихся. — Мисс О'Доннелл, не могли бы вы поподробнее рассказать о том случае, который только что упомянула графиня Дунвейл?
— Конечно, сэр. — Бриджит подалась вперед и в присущей ей краткой, ясной манере подтвердила рассказ Эдвины, а также некоторые из случаев безобразного поведения Мин, упомянутые Энтони.
Слушая ее, Дэзи отметила, что лучшего свидетеля трудно представить. Поразительное внимание к мельчайшим деталям, редкостная, буквально фотографическая память.
— А вам, мисс О'Доннелл, покойная никогда не говорила, что может сделать что-нибудь себе во вред? — Проницательные глаза коронера изучающе смотрели поверх его сплетенных пальцев на экономку.
Очевидно, у Бриджит О'Доннелл ответ был наготове:
— О да, сэр. И не единожды за последнее время. В зале раздались приглушенные вскрики.
— Не может быть! — весь напрягшись, воскликнул Энтони. Он начал подниматься на ноги, но Джон Кроуфорд остановил его и заставил замолчать, перехватив строгий взгляд коронера.
Тот добился тишины в зале, и тревожное перешептывание прекратилось.
— Пожалуйста, расскажите поподробнее о таких случаях, мисс О'Доннелл, — велел он.
— Да, сэр, — не колеблясь отозвалась она, но, прежде чем продолжить, бросила быстрый взгляд на Энтони.
Дэзи, не отводившей глаз от лица Бриджит, показалось, что она увидела в этом ее взгляде раскаяние.
Бриджит О'Доннелл вновь обратилась к коронеру:
— В последние недели своей жизни графиня стала на себя не похожа, как уже говорил его светлость. Неоднократно в моем присутствии она устраивала истерики и как-то наедине пожаловалась мне, что ей незачем жить и что лучше бы ей умереть. В последний раз она угрожала свести счеты с жизнью примерно за неделю до смерти. Как-то днем она приехала в Клонлуглин, но, кроме меня, никто ее не видел. Его светлость уехал из поместья вместе с мистером Ламоном, а графиня Дунвейл находилась в Дублине. Так или иначе, сэр, ее светлость очень расстроилась и все время повторяла, что хочет умереть. В тот день она беспрерывно плакала, и, хотя я пыталась успокоить ее, она ударила меня по лицу. В тот же миг она, похоже, опомнилась и рассыпалась в извинениях. Я заварила чаю, и мы какое-то время сидели на кухне и разговаривали. Именно тогда она кое в чем мне призналась. Она сказала, что величайшая трагедия ее жизни — отсутствие детей. — Бриджит замолчала, чтобы перевести дух, после чего продолжила:
