На её «наивный» вопрос, мессер Джон не краснея объяснил, что он и является чем-то вроде полуофициального посла – разрешает мелкие дипломатические проблемы, или ведёт предварительные переговоры о крупных «разборках» власть имущих, когда им самим статус не позволяет вступать с врагами в прямые контакты. То есть старается мирным путём утрясти то, что без его дипломатичных усилий могло бы вылиться в вооружённое противостояние, или даже войну.

Этакий получился челночный дипломат-миротворец, усмехнулась про себя Катарина.

Как же, поверит она. Скорее, он напоминает местного Джеймса Бонда. Он, несомненно, очень умён и ловок. Отлично тренирован, и владеет, наверняка, любым оружием. А если к этому присовокупить неотразимую внешность и море обаяния в комплекте с прекрасными манерами, он должен пользоваться неограниченным доверием у этих самых власть имущих при выполнении разных «деликатных» поручений, и бешеной популярностью у женщин любого круга, могущих оказаться полезными при выполнении таких поручений. Словом, помесь Бомарше и Казановы. Не поддаться на его чары могла бы только… Мужчина.

Короче, говоря современным ей языком, они встретили Шпиона. Агента. Киллера.

И, похоже, всё в одном лице. А ещё более вероятно, что это он их встретил.

       35

Эта мысль не удивила её, так как была вполне естественна и логична.

Ведь шпионы, авантюристы и искатели приключений были во все времена. Просто ей, как, впрочем, и обычно – не стоит расслабляться и болтать лишнего в его обществе, даже случись у них роман. Эта последняя мысль тоже всплыла у неё так естественно, что она поразилась самой себе – она готова? О, да, она вполне готова. К роману. Особенно с ним.

И даже мысль о том, что она может являться очередным заданием этого средневекового ноль ноль семь, не останавливала её, а, напротив, придавала остроты, и заставляла кровь быстрее струиться по венам – от чувства постоянной близости к опасности гипофиз вырабатывал повышенные дозы адреналина, и обострение всех чувств и мышления похоже, ей нравилось.

Оказывается, она сама авантюристка ещё та. Она прямо-таки жаждала приключений на свою прелестную… Хм. Но – только с ним!

Здравое размышление, впрочем, говорило о том, что вряд ли такой резидент получит столь мелкое задание, как она. Скорее, для него это будет просто мелким приятным дорожным происшествием. Даже если он и слышал когда-то о Катарине Бланке де Пуассон, то только в связи со скандалом о покушении. А связать путешествующую к дяде баронессу с мятежной мстительной графиней у него нет никаких оснований. Вроде бы.

Так что она слушала и расспрашивала, стараясь теперь не выглядеть такой заинтересованной, а, скорее, уже слегка скучающей, о внутренней и внешней политике покинутой второй родины, не забывая использовать стандартный набор провинциальной, и поэтому слегка наивной, обольстительницы.

То, что она узнала, было, несомненно, полезно. События, в освещении и с комментариями мессера Джона, приобретали глубину и смысл, явно указывая, какие имперские Цели преследует король. И как он этого добивается…

Так вот, его Величество Филипп четвёртый, прозванный за выдающуюся внешность Красивым, управлял страной с 1285 года железной безжалостной рукой. Он всемерно стремился укрепить свою власть, и сосредоточить все рычаги в своих руках. (Глядя на те безобразия, которые творили местные феодалы в своих и чужих владениях в разобщённой Австрии, и нищету, являвшуюся прямым следствием этого, Катарина не могла не признать грамотность такого подхода, и достоинства централизации на данном этапе полудикого неграмотного общества, для пользы бизнеса и роста могущества страны.).

Однако средства и способы, которые король применял для этого, были довольно… круты.

Он обложил всех «трудящихся» непомерными налогами и безжалостно подавлял любые народные бунты, возникающие из-за голода и нищеты. Однако он же дал крестьянам возможность выкупить себе личную свободу, хотя и за огромные – разумеется, для крестьянства! – деньги. Для короля признать за крестьянством даже возможность быть свободным – уже, по её мнению – первый шаг к демократии, пусть и навязываемой сверху. С другой стороны, что свободные, что нет – работали и платили налоги…

Жена Филиппа, королева Жанна, принесла ему, помимо королевства Наваррского в приданном, трёх сыновей и дочку-красавицу. Можно было не сомневаться, что этой дочкой король воспользуется грамотно. В смысле, для пользы государства. Воевать он тоже не стеснялся. Так что границы Франции были расширены и укреплены.

Похоже, больше из принципиальных соображений, Филипп регулярно воевал и с пресловутой Фландрией. И хотя реальных доходов с этого пока не имелось, престиж страны укреплялся, и в Европе, пожалуй, сейчас сильнее Франции, страны не было.

Всячески король поощрял и торговлю, этот суперисточник прибыли страны. Привлечённые разными льготами и заманчивыми обещаниями и гарантиями свободного ведения любых дел, крупнейшие итальянские торгово-ссудные конторы спешили открыть во Франции свои филиалы. Их хозяева – так называемые ломбардцы – прочно обосновались здесь, и глубоко запустили свои золотые сети в хозяйственный механизм страны. Приток денег, которыми они ссужали дворянство и даже центральную власть, реально делал Францию и её жителей богаче – пусть даже и в долг. Ну вот и зачатки кредитно-банковской системы…

Процветало рыцарство – Катарина не без удивления узнала, что ещё проводятся крестовые походы: настоящие, а не пропагандистские – эти прикрытые красивыми словами и высокими идеалами чисто грабительские набеги на богатые восточные страны. Так, последний, состоявшийся всего несколько лет назад, принёс небезызвестным рыцарям-тамплиерам сказочную добычу, а казна ордена хранилась тоже во Франции. Этот огромный даже по теперешним меркам «золотой запас» надёжно покоился в кладовых мрачной громады здания ордена, дворца Тампля, прямо в центре Парижа. Разумеется, такая финансовая подстраховка и такой контингент кадровых военных ни одному государству повредить не могут – враги поостерегутся от провокаций и конфликтов.

Но всё же главное достижение короля, конечно, состояло в том, что он жестокой и твёрдой рукой обуздал, наконец, произвол мелких феодалов: любые междуусобные войны и разборки подавлялись безжалостно и неотвратимо. Законы и налоги устанавливались едиными для всех. Государство из рыхлой каши, в которую оно «растеклось» после кончины небезызвестной исторической личности Карла Великого, за несколько лет превратилось в единый могучий монолит, способный справиться с любым внешним и внутренним врагом.

Вот и верь после этого бреду, который она учила в школе, о том, что, дескать, всем историческим процессом управляют народные массы… Ни фига они за предыдущие двести лет не управляли, пока не пришёл сильный и амбициозный руководитель, который всё сделал, как хотел, и чихать хотел на «социальные» процессы и народные протесты.

И ещё поневоле вспомнился великий и «нерушимый» Советский Союз: пока все были вместе, никакой внешний враг ничего не мог сделать. А стоило прийти к власти только одному безвольному болтуну… Который вместо решительных действий по обузданию центробежных поползновений всё создавал «Комиссии»…

Проехали. Время собирать камни, и время разбрасывать камни. Каждый забрал свой маленький камушек, и думал, что – вот, сейчас, он из него кашу-то сварит… Сварил? Возможно, так и будет, но ценой каких жертв и страданий опять-таки – кого?

Тех самых народных масс.

Впрочем, эк, куда её завело…

Она, тряхнув в очередной раз гривой (своей, а не коня), задала очередной вопрос.

В Италии происходило почти то же, что и в Австрии и Германии: не существовало единой центральной власти, как при римлянах, а был непрочный союз отдельных независимых провинций, или, скорее, городов, которые постоянно грызлись между собой в нескончаемой гражданской войне. И часто по пустяковому поводу. Но чаще – из-за торговых прибылей, путей, и преимуществ.