– Дорогая Катарина, вам придётся ещё немного попутешествовать! Надеюсь, это вас… не обременит? – она показала, что нет, – Сожалею, но по независящим от меня причинам не смогу сопровождать вас лично. Но, надеюсь, вы меня поймёте и простите! Впрочем, разговаривать мы сможем! Молодёжь, давайте. – обратился он к огонькам.

Катарина с интересом наблюдала, как невесомый сияющий кокон вновь собирается вокруг неё. Вот он и готов. Но они стоят на месте… В чём дело?

– Ох, забыл сказать… Первый шаг всё же должны сделать вы – это как бы говорит о вашем согласии… Пожалуйста, прошу вас. – конечно, она не могла отказать ему.

Не зная, увидятся ли они снова, она на всякий случай ещё раз улыбнулась ему и шагнула вперёд. Карл Фридрих Рудольф тоже мило улыбался ей вслед, хотя в глазах его – она могла бы поспорить на что угодно – было и сожаление: сожаление по тем временам, когда он лично мог общаться с женщинами во плоти, ну, или хотя бы сопроводить даму в путешествии по родовому гнезду, будучи пусть уже лишь бесплотной тенью…

Жаль, что этот достойный рыцарь вынужден последние сто пятьдесят лет находиться в столь жалком и замкнутом пространстве. Может, можно ему как-то помочь?..

Вновь её несло сквозь землю, камни, и скалы фундамента.

На этот раз, впрочем, недалеко – она узнала один из боковых подземных ходов, который они с Пьером обследовали лишь несколько часов назад. Господи, кажется что это было чуть ли не месяцы назад! Психология – странная вещь.

– Посмотри внимательно, и запомни, где ты находишься, – сказал издалека голос барона, – Запомнила? – она согласно кивнула, – Теперь не удивляйся! Гляди!

Медленно и торжественно, прямо сквозь боковую каменную стенку этого хода, оказавшуюся очень тонкой, её внесло в небольшую каморку с каменными же стенами.

Вся она была заставлена старыми, полусгнившими сундуками, сквозь щели которых и трухлявые доски на пол кое-где повытекли драгоценные ручейки содержимого: золотые монеты, необработанные драгоценные камни, серебро – в монетах и церковной утвари, вроде крестов и чаш, мелкие ювелирные изделия – цепочки, кольца, броши…

Катарина с интересом огляделась.

Сундуков оказалось пять. Наполненными были только два. Но каждый был не меньше бочки доброго вина – то есть объёмом около кубического метра. Получалось, что здесь собраны колоссальные богатства: стоимость золота, камней и драгоценных украшений было трудно себе вообразить. И это при том, что наследнику всего этого подчас нечем было дать взятку, или купить зерна на зиму себе и своим людям!..

– На всякий случай напоминаю, что мой папочка участвовал в одном из первых и весьма удачных крестовых походов, – раздался несколько ехидный голос: он явно почуял ее удивление! – А я при строительстве использовал только три сундука. Уж старался быть рачительным сыном…

Так вот. Я прошу тебя принять мой подарок. Отныне всё это – твоё!

Сказать, что Катарина была поражена – значило ничего не сказать.

На какие-то мгновения растерялась даже она. Как же ей быть?!

– Позвольте, уважаемый господин барон! Ведь у вас есть законные наследники. Они гораздо больше меня достойны владеть всем этим. Ведь это – Ваше фамильное наследие! И использовать его надо на благо Вашей династии!

– Я знал, что вы так скажете, милая леди моего сердца! – раздался довольный голос, – Так вот. Объясняю ситуацию: это наследие великого Эрнста-Гуннара. И оно принадлежит мне, и только мне! И я волен оставить его тому, кого считаю достойным такого дара. Тому, кто не пустит его пылью по ветру в бессмысленных тратах на роскошь и пустые наслаждения. Тому, кто знает цену этому золоту и употребит его с пользой для себя и близких. Тому, наконец, кто больше всех сделал для восстановления чести фонХорстманов, доброго имени Гертруды Гессель, и безопасности всех, кто живёт и, даст Бог, будет жить в Кирхштайне! – торжественность в голосе не позволяла усомниться в твёрдости решения.

– Кроме того… Ну, ладно, там – мой родной сын. Заточив меня здесь, он… Ах, он-то уже получил своё. – голос барона передавал всю сложную гамму его эмоций, хотя самого его здесь и не было. Некстати ей подумалось, что из него вышел бы отличный диктор на радио. Бедняга, для его обид не существовало трёхсотлетнего временного барьера. – Но я очень сердит на Карла и его отца. Тоже мне – интриганы-крючкотворы выискались! Балбесы самонадеянные! Ох, простите. Вырвалось!..

ФонХорстманы никогда не присоединяли чужих владений с помощью женитьбы! Только мечом! И вот они, мои потомки, без боя и чести, в зале суда, теряют половину родовой вотчины… Позор! Позор! Лично я считаю это оскорблением… хм… Памяти доблестных предков.

Поэтому – прошу вас, не будем больше об этом говорить. Мне это неприятно. Мои потомки, не прошло и трёхсот лет, выродились в жалких интриганов! Какое пятно на священном родовом гербе!

– Но дорогой барон, ведь они хотели как лучше!

– Вот именно, что хотели! А что вышло?

На это ей нечего было ответить. (Хотя она не могла не вспомнить и знаменитую фразу современного ей политика – о той же проблеме желаемого… И получившегося.) Ведь она сама видела и Гертруду, и сгоревшие дома в брошенных селениях, и полупустые подвалы со скудными запасами в замке… Она вздохнула.

– Да, я знаю – вы умны, любезная Катарина. Вы сами видите, что я прав, и имею все основания сердиться на своих нерадивых потомков. Поэтому прошу вас – нет, заклинаю на коленях (хоть мне и неудобно из-за ревматизма!): примите этот дар, и распоряжайтесь, как найдёте нужным!

– Умоляю вас, дорогой барон, немедленно поднимитесь! Ах… Я не могу отказать такому рыцарю, как вы! Поэтому благодарю вас за столь щедрый подарок и принимаю его! – она ведь чувствовала, что Призрак делает свой дар от чистого сердца, и не хотела обижать его.

Кроме того, разве то, что золото будет её, помешает ей помочь «хорошему парню», как его назвал предок-тёзка, да и себе самой? Она ещё успеет подумать, как лучше распорядиться нежданно свалившимся богатством.

– Вот и прекрасно! Я знаю, что более достойного владельца для этих фамильных сокровищ мне не найти, хотя бы я прождал ещё триста лет. Вы здесь несомненно лучший мужчина – простите, Бога ради! – и никаких глупостей не наделаете.

– Ах, милый барон, как вы мне льстите! – Катарина рассмеялась. Ей было легко и уютно, – Скажите, – тон её вновь стал серьёзным, – Могу ли я в свою очередь сделать что-нибудь, приятное Вам? Ну, может, какие-то средства могут снять этот… Наговор? Или вам что-нибудь нужно для… э-э… того, чтобы последовать за Гердой в… Более счастливые места?

Последовало долгое молчание. Катарина уже начала опасаться, что контакт с бароном утрачен. Но затем, тяжко, словно по лесу пронесся порыв осеннего ветра, вздохнув, он всё же отозвался:

– Благодарю тебя, благородная дочь Анриетты де Буа-Трасси! Благодарю от всего сердца! Ещё никто не спрашивал меня о таком! Ты растрогала несчастного призрака до глубины моей истерзанной души, обречённой никогда не вкусить вечного успокоения! Да будут радостны дни твоей жизни! Как повезёт рыцарю, которому ты станешь супругой…

Ах, Катарина, Катарина!

К сожалению, дорогая моя, даже вы ничем не можете мне помочь. Ведь я проклят! А наложивший проклятие – мёртв. Я обречён вечно скитаться по бренной земле, лишённый тела и покоя.

А насчёт наговора… Снять его возможно, но это очень, очень сложно и опасно. Необходимы некоторые предметы, которые… Хм. Лучше не будем говорить об этом – неподготовленный человек, пытаясь снять это заклятье, может погибнуть, или сойти с ума – а я не хочу, чтобы вы подвергали себя такой опасности. Поэтому прошу вас – не будем больше об этом говорить. Вы и так слишком добры к несчастному призраку!

– О нет, мессер барон, добры как раз вы! Я очень тронута вашим щедрым подарком!

– Я очень рад это слышать! Владейте же всем этим, дорогая моя, и не будем больше к этому возвращаться – все это ваше и только ваше по праву! – немного помолчав, барон добавил, – Мне вы очень понравились. Такая красота – редкость в наших краях. Ваша красота – больше внутренняя… Она жизнерадостная, открытая, извините за грубость, я бы сказал – прямая, без фиглярских вывертов, как у наших чопорных и жеманных фрау. Не будет ли наглостью с моей стороны… Когда-нибудь снова пригласить вас, чтобы просто повидаться?