Люциус стал чаще появляться дома и даже сопровождать ее на благотворительные вечера, чего с роду не делал. Он стал приходить в ее спальню. Его внимательный взгляд в отблесках свечей и ее прикрытые веки в ответ. Сложно лгать, когда человек так близко. Сложно лгать, когда и так в ответ на каждое прикосновение в памяти всплывают дрожащие пальцы, касавшиеся ее больше десяти лет назад. И нужно сосредоточиться на том, чтобы с губ не слетело его имя. И нужно не думать, не думать о человеке, который рядом. Так проще. Так правильнее.
В редкие моменты, когда Люциус был занят делами, они с Марисой покидали постылые стены фамильных замков и отправлялись туда, где люди. Туда, где перепуганные магглы видели его в последний раз. Туда, где он мог объявиться. Кто у него остался? К кому он мог пойти?
Северус как-то обмолвился, что ребенок Джеймса Поттера стал крестником Сириуса.
Значит, Хогвартс. Но здравый смысл говорил, что школу защищают, это — невозможно. И этот же здравый смысл ухватился за еще одну реплику Северуса, брошенную в небольшом кафе и повисшую над их столиком. Над клубничным мороженым Марисы и крепким кофе Северуса, над коктейлем Нарциссы, к которому она так и не притронулась.
— Дамблдор в последнее время творит презабавные вещи. Угадайте, кто в этом году преподает защиту?
Мариса ухмыльнулась тому, что Северус вновь «пролетел» мимо должности — он сделал вид, что не заметил издевки.
Нарцисса вопросительно приподняла бровь.
— Ремус Люпин! — Северус почти выплюнул это имя.
Нарцисса удивленно встрепенулась.
— Но он же… о нем столько лет не было слышно.
— Он был старостой Гриффиндора, когда я училась на первом и втором курсе. Так?
Мариса беззаботно подцепила ложечкой клубнику с краешка нарциссиного стакана.
Северус поджал губы. Временами казалось, что в сестре Люциуса его раздражает абсолютно все, начиная от привычки говорить то, что думает, и заканчивая манерой невинно улыбаться, когда уж лучше бы высказалась, чем вот так молча издеваться этой своей мерзкой улыбочкой.
— Полагал, что в семье Малфоев этикету учат с детства, — глядя в потолок, проронил мужчина.
— А у Драко с этим проблемы? — невинно поинтересовалась Мариса, отправляя ягоду в рот.
Северус не ответил, Нарцисса пнула подругу под столом. В отсутствие Северуса Мариса вела себя иначе. Вполне прилично и без подобных провокаций. Видимо, их «любовь» была взаимной и не поддающейся объяснениям и нормам поведения.
— Ремус вернулся?
— И не просто вернулся. Я не понимаю, как Дамблдор может доверять ему учить детей. Он же… — мужчина осекся.
— Он что? — Нарцисса повертела обручальное кольцо.
— Неважно. В общем, мне добавится головной боли.
— Мне казалось, ты к нему в школе вполне сносно относился. Во всяком случае, на первых курсах…
— Он — гриффиндорец. И он был в их компании.
Нарцисса опустила взгляд на свои руки. «Их компании». Их веселой и бесшабашной компании, из которой двоих не было в живых, один провел двенадцать лет в аду, а последний пропал невесть куда.
— Ты читала про Блэка?
Столько лет прошло, а Северус до сих пор произносит фамилию Сириуса, как ругательство. Нарцисса кивнула.
— Что думаешь? — она посмотрела в глаза мужчине, ожидая ответа.
Мариса тоже покосилась на Снейпа. При их беседах она присутствовала скорее для того чтобы не была скомпрометирована Нарциссу, положение которой не позволяло встречаться с посторонними мужчинами наедине. И никому в этом обществе не объяснишь, что школьный друг совершенно не подпадает под категорию «мужчины». Этому миру не было дела до тонкостей. Этот мир не верил в дружбу.
Северус сделал глоток кофе, собрал пальцем рассыпавшийся сахар со столешницы, пощелкал пальцами, ссыпая его обратно, оттягивая ответ.
— Думаю, его поймают. Это вопрос времени.
Нарцисса едва заметно вздрогнула от уверенности его тона.
— Ты сейчас говоришь объективно или по старой памяти?
— Нарцисса, есть приказ. Его поймают. Любой волшебник, увидевший его, обязан сообщить в Министерство. Речь даже не о награде. Он — преступник.
Нарцисса устало откинулась на спинку стула. Втягиваться в спор многолетней давности не хотелось.
— Ты знаешь, что он невиновен.
Северус упрямо дернул подбородком.
Продолжать разговор и ссориться не хотелось. А это произойдет неминуемо, если Нарцисса попытается выяснить, что сделает Северус Снейп при виде Сириуса Блэка…
Северус тоже напрягся. Врать Нарциссе он не умел, а правда в данном случае не сослужит хорошую службу, ибо годы не стерли ненависть, годы лишь сильнее впечатали ее в душу. Если бы не этот проклятый выскочка, то жизнь Северуса могла сложиться по-другому. И его мир не сузился бы до комнат в подземелье, бездарных учеников и необходимости срастись с хладнокровием, сарказмом и сдержанностью. Ведь он не был таким раньше. Его взгляд не заставлял людей цепенеть, а голос впадать в ступор.
Сейчас его боялись и ненавидели ученики… Признаться, он не давал им повода для другого отношения. Почти никому. Его сторонились и подчеркнуто уважали коллеги. Именно в таком порядке. Им он давал повод для другого отношения, но они не пожелали им воспользоваться. Разве что Дамблдор. Но это были уважительные отношения, не более. Учитель и ученик. До сих пор. Несмотря на то, что уже не первый год Северус занимал пост, освободившийся после ухода Земуса. В душе: учитель — ученик. Всегда.
У него не было близких людей, кроме женщины напротив. Но все их последние встречи проходили при участии этого недоразумения, которое сейчас бесцеремонно ело мороженное. Северус сам задумался над эпитетом. Почему «бесцеремонно»? Да потому, что эта девчонка все делала бесцеремонно. Северуса это качество раздражало в людях вообще и в Марисе Делоре в частности. Но приходилось терпеть ради возможности поговорить с Нарциссой. Хорошо хоть, эта пигалица большей частью молчит, ограничиваясь мерзкими чисто малфоевскими улыбочками.
И Северус даже привык к этому раздражающему обстоятельству. За все надо платить. А за встречи с близкими в их мире — тем более. Их, этих близких, слишком мало. У Северуса вовсе одна Нарцисса.
Была еще Властимила. Мерлин! Как давно это было. Горечь, привкус металла на губах, искусанных в кровь от злости на нее, на себя, на ситуацию в целом. Да! Он мальчишка, как она всегда и говорила. Мальчишка, раз не сумел вовремя понять, что она значила для него. Мальчишка, раз не нашел нужных слов, чтобы удержать. Да что там говорить. Мог последовать за ней, мог разыскать. А что сделал он? Надулся, обиделся… Уцепился за гордость, как незрелая барышня за глупые предрассудки. Мальчишка! И этим все сказано.
Но разве мог он предположить, что когда повзрослеет, вдруг поймет, насколько одинок в мире, где единственный друг — за высокими стенами, и одно-два письма в месяц, да и те наверняка читают. А больше ему никто не пишет. Не летит ее сова со свитком, послание в котором начиналось с одного слова — его имени. Ни тебе «милый», ни «дорогой». Никакой. Он злился на это обращение. В душе надеялся, что она хоть как-то проявит эмоции, перестанет считать его мальчишкой. Но ведь он и был незрелым и бестолковым юнцом. Потом он многое бы отдал за свое имя, написанное ее крупным почерком.
Он и предположить не мог, насколько сложно отыскать человека, который не хочет, чтобы его отыскали. Но ведь другие нашли.
Северус до сих пор помнил тугой комок в горле и прыгающие перед глазами газетные строчки с некрологом.
Почему он всегда опаздывает в жизни?
Почему его намерение обратиться за помощью к Дамблдору опоздало? Сам он не мог искать в открытую, не мог привлекать внимание к их связи. Проклятая война. Проклятое деление на тех и этих, чужих и своих. Но Дамблдор ведь мог все. Он почти всесилен! Почти… А когда Северус осознал, что его завуалированные попытки отыскать ее след через деятельность основанных ею фондов не приводят ни к чему, кроме потери времени, появился этот некролог. И все что осталось — карточка от шоколадных лягушек. Канонизация. Как он ненавидел это слово. Ка-но-ни-за-ци-я. Это значит, что самого человека больше никогда не будет, но мы сможем пересказывать потомкам его подвиги, вписывать новые страницы в учебники истории, обращая живое и теплое в холодное и формальное. Жил. Учился. Создал. Умер.
