– Все правильно, – проворчал валенсиец.

– Пиратский флаг, – процедил Жоан сквозь зубы. И, следуя полученным в рубке указаниям, дал команду выстрелить из пушки снарядом, от которого поднялся фонтанчик воды на середине расстояния между судами. Это было предупреждением.

Однако выстрел не остановил вражескую флотилию, и она продолжала приближаться – два парусника на первом плане и галеры сзади. Несмотря на подвижность галер и мощь гребцов, парусники вполне могли налететь на них, когда ветер дул в паруса. Именно поэтому флотилия с флорентийскими флагами, не останавливаясь, двигалась вперед с парусниками в авангарде. Они собирались пробить себе дорогу тараном.

– При таком ветре и волнении пытаться завладеть парусником безрассудно, – услышал Жоан слова Пера Торрента. – Но Виламари способен сделать это. Наша судьба зависит от точности твоей артиллерии.

Книготорговец закусил губу. Он давно не участвовал в сражениях и чувствовал себя скованно. Напряжение не отпускало ни на миг, сердце бешено колотилось. Жоан тихо выругался в адрес адмирала: тот не только заставлял его участвовать в битве, которой он не хотел, но и взваливал на его плечи ответственность за жизнь товарищей.

Жоан оценивал расстояние, рассчитывая точный момент для того, чтобы открыть огонь, когда почувствовал, как его тронули за плечо. Он обернулся, раздраженный, оттого что его прервали, и увидел помощника Виламари, который что-то принес в узлах.

– Адмирал хочет, чтобы вы надели это на время боя, – сказал он.

– Оставьте это здесь, – попросил Жоан, продолжая сосредоточенно вглядываться вдаль. – Я потом надену.

– Он хочет, чтобы вы сделали это немедленно – до начала боя. Он дал мне четкие указания.

Жоан недовольно развязал ткань, укрывавшую эти предметы, и удивился, увидев несколько стальных доспехов. Он никогда не надевал доспехи, но знал, что они тяжелые, однако эти, будучи весьма прочными, оказались на удивление легкими. Должно быть, они стоили очень дорого.

– Это белые миланские доспехи, – объяснил слуга, в голосе которого слышалось неприкрытое восхищение.

Доспехи были не белого цвета, а скорее темно-серого, но Жоан прекрасно понимал, что имел в виду этот человек. Речь шла о самой современной и самой качественной защите из всех существовавших в то время. Он подумал, что доспехи принадлежали самому Виламари и что, скорее всего, будут ему немного велики.

Он быстро снял с себя нагрудную броню – кожаную кирасу, укрепленную металлическими пластинами, которая защищала его торс, и с помощью слуги, который затянул на нем поочередно все ремни, надел поясную сумку, латный нашейник, наплечники и нарукавники.

Доспехи защищали его торс полностью, а также часть шеи и верхнюю часть конечностей. Жоан снова удивился, какими же легкими они были. Доспехи слегка ограничивали его в движениях, но лишь чуть больше, чем нагрудник; доспехи были намного более удобными, чем казались на первый взгляд.

– А сейчас шлем, – сказал слуга.

– Все, хватит! – прикрикнул на него Жоан. – Дайте мне возможность заняться своим делом! Шлем я могу надеть и сам, а сейчас моей голове холодно.

– Но адмирал…

– Да идите уже!

Жоан сделал вид, будто собирается выхватить кинжал, и слуга в испуге отступил. На самом деле Жоан хотел надеть шлем без свидетелей, когда он перестанет находиться в центре внимания. Он не покрыл голову платком, и, если бы снял шапку, все увидели бы его тонзуру.

– Должно быть, адмирал очень ценит тебя, – сказал Микель Корелья, который вместе с Никколо подошел к нему, чтобы присутствовать при стрельбе.

Оба они были защищены только нагрудниками, а флорентиец все еще мучился от морской болезни. Книготорговец сделал неопределенный жест: ему сложно было испытывать благодарность к адмиралу, а присутствие друзей напрягало его, заставляя чувствовать еще большую ответственность. Он постарался сконцентрироваться на неминуемо приближающихся кораблях и забыть обо всем прочем. Враг уже находился на расстоянии выстрела, и, когда Жоан взял зажженный фитиль для выстрела, он почувствовал дрожь в руках. Он в огромной степени нес ответственность за судьбу своих друзей.

Жоан поднес фитиль к верхнему отверстию орудия из бронзы, после чего послышался непродолжительный свист, а потом громкий взрыв. Шум и знакомый запах пороха заставили его забыть о нервозности и полностью сосредоточиться на сражении. Он стрелял только из кулеврин, поскольку у них была большая дальность стрельбы и точность попадания, а пушку оставил на тот момент, когда противник подойдет поближе. Море волновалось, и попасть в цель было трудно даже очень хорошему артиллеристу. Жоан, имея достаточный опыт, верил в возможность точного попадания на большом расстоянии, в отличие от большинства моряков той эпохи. Именно по этой причине противник сначала не отвечал на его выстрелы. Остальные две галеры Виламари последовали его примеру: артиллеристы учились у Жоана, и, хотя им не удавалось стрелять с такой же точностью, как он, тем не менее их выстрелы были достаточно хороши для стрельбы на такой дистанции. Они сосредоточились на обстреле надстройки на носу одного из парусников, чтобы разрушить ее бугшприт – мачту, выступающую за пределы носа судна и обеспечивающую лучшую маневренность. Парусник продолжал двигаться вперед в расчете на свою прочность и на то, что противники лишь хотели размачтовать их, не нарушая целостности судна. Моряки знали, что их хотят захватить, а не потопить.

Жоан поочередно стрелял из обеих кулеврин, а матросы охлаждали корпус орудий водой из ведер и заряжали их, когда температура опускалась до приемлемой. Три снаряда от произведенных Жоаном выстрелов упали в воду, и первой успеха добилась другая из галер Виламари, которой удалось пробить парус фок-мачты и попасть в кормовой бак. Четвертый снаряд Жоана достиг носовой части судна, так же как и несколько других, выпущенных со «Святой Эулалии» и двух других галер. От выстрелов летели щепки и палубные доски парусника, и наконец им удалось перебить бугшприт. С галер Виламари донеслись торжествующие крики, и Жоан увидел, как вражеские матросы срочно рубят топорами канаты, чтобы парус упал в воду и не тормозил продвижение вперед. Попутный ветер надувал паруса, и казалось, что эта потеря не нанесла им существенного ущерба.

– Хорошая работа, – услышал он позади себя.

Повернувшись, Жоан увидел, что рядом с Микелем и Никколо стоят Генис и Пера, наблюдающие за его действиями. Он ничего не сказал и направил теперь свои выстрелы на носовую часть другого парусника.

– Продолжай в таком же духе, – подбодрил его Генис и вернулся в рубку, чтобы внести ясность в дальнейшее ведение боя.

Пера Торрент, будучи штурмовым офицером, также отправился к своим сержантам, чтобы дать им последние перед боем инструкции. В этот момент Жоан быстрым движением сдернул шапку и надел шлем.

Вражеские корабли уже приблизились на такое расстояние, что можно было приводить в действие пушку, что Жоан и сделал, поочередно стреляя теперь из нее и двух кулеврин. Парусники со своими надутыми ветром парусами направлялись в сторону галер: та, что лишилась бугшприта, занимала позицию четко напротив «Святой Эулалии» для нанесения удара. Они знали, что их корпус прочнее и что галера от этого удара может затонуть. Тем не менее Жоан, как и остальные артиллеристы Виламари, продолжал обстрел второго парусника, и в конце концов им удалось разнести в щепки их бугшприт.

Тогда Жоан, не выпускавший из поля зрения вражескую галеру, находившуюся напротив его судна, крикнул, чтобы предупредить об опасности, но его голос тут же потонул в грохоте сильных взрывов. Он бросился вперед в тот самый момент, когда пара снарядов попала в угол судна, взметнув тысячи обломков. Он почувствовал сильный удар в шлем, еще один – в грудь и упал, поранив левую руку. Поднявшись, Жоан услышал крики и увидел, что один из его артиллеристов лежит на палубе с пробившим его нагрудник куском дерева в груди. Он был в агонии. Еще двое, тоже с вонзившимися в них осколками, лежали в крови на палубе и стонали.