Как много она хотела ему сказать! Ничего нового – все то же, о чем они говорили через «исповедальню», щель в стене, позволявшую им общаться на протяжении всего времени заключения. Она хотела снова поблагодарить его за все – за детей, за эти счастливо прожитые годы, за его любовь. И больше всего – за то мужество, с которым он попытался освободить и спасти ее. Она знала, что Жоан умирал за нее, и осознание этого наполняло ее щемящей грустью. Какой же счастливой чувствовала она себя в тот момент, когда они вместе бежали по темным улицам Барселоны и, глядя на ночное море, думали, что смогут спастись от инквизиции! Жоан молчал, ей тоже не хотелось ничего говорить. Они все сказали друг другу! И супруги позволили своим рукам вести немой диалог, лаская друг друга: это упоительное прикосновение было красноречивее любого слова.

С высоты помоста Жоан, привязанный к столбу спиной к жене, смотрел на тех, кто ждал момента, когда они начнут гореть, и вспомнил жуткую сцену гибели супругов Корро. Его гибель будет еще более страшной. Она будет такой, как у Франсины, разве что их рты не закрывал намордник. На этот раз не было зрителей – только церковники, солдаты и представители городских властей.

Он знал, что Фелип не приказал надеть на них намордники, потому что ему было все равно, что они могут кричать. Наоборот, он хотел слышать их крики, и Жоан молился, чтобы Господь дал ему достаточно сил и он смог подавить крики боли. Рыжий сидел верхом на своей лошади на некотором расстоянии от них и смотрел в их сторону с улыбкой, наслаждаясь своей окончательной победой. Жоан какое-то время выдерживал его взгляд, а потом отвел глаза. Он не хотел тратить последние мгновения своей жизни на этого убийцу. Он посмотрел на тела казненных и четыре чучела из пакли, сложенных на ступенях и подготовленных к тому, чтобы их бросили в костер, и подумал, что к тому моменту его собственное тело уже будет гореть в огне. Он закрыл глаза и сосредоточил все внимание на теплом пожатии рук жены.

Со своего места инквизитор отдал приказ, помощник передал палачу факел, и тот пошел с ним вдоль наваленного вокруг хвороста, поджигая пучки соломы и небольшие сухие ветки, разложенные в определенных местах, чтобы костер занялся быстро. Монахи снова завели речитативом свои заунывные песнопения. Супруги Серра почувствовали запах дыма и, хотя еще и не так близко, жар от огня.

Анна вдыхала запах горевшего дерева, слышала потрескивание огня и чувствовала, как капельки пота скатываются по ее вискам.

– Все быстро закончится, – сказала она своему супругу. – Вместе мы отойдем к лучшей жизни.

– Я люблю вас, – прошептал Жоан, и она ответила, что тоже любит его. Сердце ее болезненно сжалось.

Жоан с силой стиснул руки своей супруги и стал вполголоса читать «Отче наш». Анна присоединилась к молитве. Она не знала, что послужило причиной выступивших на ее лице капель пота – все увеличивающийся жар или растущая тревога. Про себя она молилась, чтобы они задохнулись от дыма раньше, чем огонь доберется до них. Руки Анны тоже стали мокрыми от пота, и она чуть сильнее сжала руки мужа, получив от него ответное пожатие. Вот-вот пламя поглотит их – всего несколько мгновений отделяют их от смерти. Жар все возрастал, становилось трудно дышать. Она постаралась вызвать в памяти лица своих детей, заполнить мозг воспоминаниями о счастливых моментах, прожитых вместе, но у нее ничего не получалось: жуткая тоска заполняла все ее существо. Очень скоро она почувствует, как огонь коснется ее тела, она уже почти ощущала его приближение, – и тогда наступит жуткая боль. Она говорила себе, что не будет кричать, что постарается взять себя в руки, – ей не хотелось, чтобы Жоан слышал ее крики.

Именно в это мгновение раздался громкий взрыв и Анна увидела множество кричащих людей, которые появились за тростниковыми зарослями со стороны моря. На головах у этих людей были тюрбаны, в руках – копья и мечи; они бежали к ним, шлепая по невысыхающим лужам. Анна поняла, что услышанный ею шум был выстрелом из аркебузы, потому что несколько человек были ими вооружены.

Жоан с удивлением услышал звук выстрела и вопли за своей спиной, одновременно почувствовав, как ослабло пожатие руки Анны. Он не мог видеть тех, кто кричал. От изумления он прекратил молиться и сосредоточился на застывшей фигуре палача, который стоял в нескольких шагах от него. Из рук палача выпал зажженный факел, которым он только что поджег хворост.

– Сарацины! – воскликнул наемный убийца. – Спаси нас, Господи!

И, повернувшись, бросился бежать в противоположную от моря сторону, где расположились те, кто наблюдал за казнью. Помощник палача немедленно последовал за ним. То же самое сделали стоявшие на ступенях люди, готовившиеся бросить трупы в огонь. Монахи прекратили пение, а солдаты сгруппировались около капитана, который расставил их таким образом, чтобы защитить губернатора и прочих представителей власти и инквизиции. Тем не менее солдат было гораздо меньше, чем обычно, – всего один взвод из примерно двадцати пеших копьеносцев и шести всадников, включая капитана, двух судебных приставов, Фелипа и его охранников. Аркебузиры, арбалетчики и все остальные войска остались в городе, чтобы сдерживать толпу.

Жоан видел спины сарацин, которые, добравшись до кострища, остановили бег, чтобы уже шагом продолжить движение в сторону солдат; они были одеты в мусульманские одежды и вооружены мечами, копьями, многочисленными аркебузами с зажженными фитилями и арбалетами.

Языки пламени уже лизали дрова у ног Жоана, и он подумал, что это невероятное событие вряд ли что-то изменит в его судьбе: этим людям нужна была нажива и им было абсолютно все равно, что они погибнут на костре. Но вдруг сердце его затрепетало. Эта сцена напомнила ему другую, очень знакомую. Что же она напоминала? Перед мысленным взором Жоана возникли трагические образы нападения на его деревню, когда погиб отец, а пираты захватили в плен мать и сестру. И тут же он вспомнил, как спустя годы адмирал Виламари заставлял его переодеваться в сарацинскую одежду и принимать участие в нападениях и ограблениях деревенек, похожих на его собственную и расположенных вдоль берегов Сицилии. Эти люди были настоящими сарацинами или же… Жоан даже не осмеливался взлелеять такую абсурдную надежду.

Он видел плясавшие перед его лицом языки пламени, видел, как стена из раскаленного воздуха и дыма поглощала фигуры солдат, которые заняли оборонительную позицию, чтобы защититься от сарацин. И тогда он почувствовал колебание дерева и скрип досок с той стороны, где находилась Анна.

– Микель! – воскликнула его жена.

– Добрый вечер, синьора Анна, – ответил знакомый голос.

Мгновение спустя Жоан увидел сарацина, стоявшего у столба за его спиной и ловкими ударами кинжала перерезавшего связывавшие их веревки. На нем был тюрбан, ему было около шестидесяти лет, огромный шрам пересекал его лицо, он хромал и с трудом передвигался.

– Дон Микелетто?! – воскликнул Жоан.

– Сейчас не время для приветствий, – ответил мужчина. – Быстрее отсюда!

Их окружали пламя и дым, не хватало воздуха, они задыхались от жара. Анна закашлялась. Жоан различил место, где огонь еще не полностью занялся, и, схватив Анну за локоть, повел ее в ту сторону. Она прыгнула первой и упала среди уже начинавших гореть ветвей, тут же за ней последовали Жоан и сарацин. Дерево полыхало огнем, от падения они все покрылись синяками и ушибами, а от огня загорелись края длинных санбенито, в которые были одеты супруги.

– Бежим! – крикнул Жоан жене. Языки пламени уже пожирали ее одежду.

И потащил ее в сторону одной из луж, в которую они оба бросились. Зловонная вода этой лужи принесла им несказанное облегчение, и, сбив огонь, супруги Серра кинулись друг другу в объятия, еще не смея поверить в происходящее.

Дознаватель инквизиции пробормотал проклятие, увидев, что пираты превосходили числом его солдат, и в то же время пытался понять, что же происходит. Это было очень странно. Что нужно этим людям на пустыре? Здесь не было ничего ценного, к тому же казалось полным абсурдом, что пираты, вместо того чтобы, как обычно, напасть на безоружных граждан, атаковали вооруженное войско.