– Вы были отважным рыцарем, наверное, слишком отважным, герцог, – прошептал Жоан. – Вы погибли достойно, как те эпические герои из поэм, которых вы так любили.

Жоан помолился за упокой его души: он очень жалел о смерти того, кто хотел быть образцовым рыцарем. И вспомнил слова счастливого после победы Педро Наварро, который сказал ему несколько часов назад:

– Впервые в истории огнестрельное оружие – неважно, крупное или мелкое, – побеждает в бою тяжелую кавалерию. Всего тысячей аркебуз мы разметали две тысячи всадников! Самые мощные подразделения французской армии, ее сливки!

Жоан еще не закончил молиться, когда увидел большую группу людей, приближавшихся к нему с факелами, и узнал Великого Капитана и нескольких его офицеров. Их вел слуга по имени Варгас, на которого один из французских офицеров, рыцарским жестом приглашенных генералом на ужин, обратил внимание, поскольку тот вырядился в шикарные одежды герцога. Варгас, не знавший, что за человека он ограбил, не чувствовал ни угрызений совести, ни сожаления и не воспротивился тому, чтобы провести группу офицеров к тому месту, где лежал труп.

Жоан не стал отходить в сторону, увидев приближение группы.

Слуга герцога перевернул тело в поисках родинки на его спине и, увидев ее, сказал со слезами:

– Это он. Мой господин.

Гонсало Фернандес де Кордова некоторое время смотрел на тело Луи д’Арманьяка – герцога де Немура, графа де Пардиака и де Гиза, который в таком непотребном виде лежал посреди поля, покрытого трупами, и сокрушенно опустил голову. Возможно, он молился. Некоторые из французских офицеров плакали, а Жоан смотрел на Великого Капитана, и ему казалось, что тот опечален. Он столько времени посвятил изучению своего противника, стараясь думать так, как он, чувствовать так, как он, что стал понимать и по-своему любить его. И сейчас его смерть вызывала в нем искреннее сострадание.

– Я отобрал у вас победу и не могу вернуть жизнь. Но в моих силах отдать вам последние почести.

Великий Капитан приказал, чтобы телу придали достойный вид, одели в лучшие одежды и подготовили внушительную похоронную процессию. Гроб с телом герцога французские офицеры и швейцарские пленные отнесли на плечах в Барлетту. К ним добровольно присоединились многие испанские офицеры. Почетный эскорт составляли сто рыцарей, освещавших темноту ночи зажженными восковыми свечами, а также внушительное число воинов и барабанщиков, дробью отбивавших ритм похоронного марша. Тело герцога со всеми почестями было похоронено в монастыре Святого Франциска в Барлетте.

Жоан записал в своем дневнике: «Время славной тяжелой кавалерии подходит к концу, а с ней и эпоха доблестных рыцарей. Нечто такое низменное, как немного пороха и свинцовая пуля, покончат с ними». И добавил: «Сын бедного рыбака вроде меня, лишь нажав на курок, может уничтожить самого титулованного аристократа, долгие дни потратившего на разработку сражения, прочитавшего тысячи стихотворных строк, седлавшего самого красивого коня, облаченного в доспехи, сделанные на заказ, и вооруженного мечом, выкованным из лучшей стали и изготовленным самыми лучшими ремесленниками, у которых на эту работу ушли многие часы. И все это золото оказалось бессильным против одной-единственной свинцовой пули».

На следующий день после того, как городок Сериньола сдался на милость победителей, были подсчитаны потери. Четыре тысячи французов и швейцарцев, испанцев – меньше ста. Гораздо больше испанцев, немцев и итальянцев погибли от жажды, жары и невыносимой усталости во время мучительного перехода накануне, чем в бою.

– У меня новости! – крикнул Диего на бегу.

Жоан складывал одеяла, на которых провел остаток предыдущей ночи. После жуткого зрелища поля боя, покрытого трупами, и увиденного им тела герцога он вернулся к своему тюфяку и молился большую часть ночи. До этого он никогда не думал, что захотел бы вернуться к тем временам, когда был монахом, но сейчас этот момент настал. Жоан страстно желал поститься, молиться, наложить на себя епитимью, даже надеть власяницу. Он чувствовал острую необходимость просить Господа принять души стольких несчастных и благодарить его за то, что он не стал одним из них. Жоан просил о том, чтобы он смог вернуться к своей семье и увидеть сына, которого носила Анна. Ему уже исполнился тридцать один год, и он подумал, что возраст, вместо того чтобы закалять его, наоборот, делал более мягким. За время своей беспокойной жизни он видел немало смертей, но никогда перед его глазами не было поля, на котором лежало более четырех тысяч трупов – обнаженных, искалеченных и окровавленных.

– В чем дело, Диего?

– Девять дней назад произошла еще одна битва – при Семинаре, в Калабрии! – Юноша задыхался от бега. – И мы победили. Французы отходят к северу.

– Если французы покинут Калабрию, весь юг королевства станет нашим и дорога на Неаполь будет свободна, – ответил Жоан с удовлетворением.

Мечтая, он представлял, как прибудет в Неаполь и попросит освобождения от военной службы у Великого Капитана. К тому времени период его службы в войсках превысит три месяца, а важная битва, о которой они договаривались с послом де Рохасом, уже состоялась. Там он найдет направляющееся в Рим судно и, таким образом, избежит пребывания на севере, где проводят перегруппировку французы.

– Но это еще не все! – сообщил Диего.

– И что же еще случилось?

– Перед тем как вступить в бой, испанские солдаты взбунтовались. – Парнишка счастливо улыбался. – Они отказались воевать, пока им не заплатят все, что должны за прошлые сражения.

– Ну и?..

– Им заплатили хорошие деньги – часть того, что были должны. И после этого они сражались и победили. Вот что надо нам сделать. Отказаться биться.

– Мятеж – очень опасное предприятие, – задумчиво произнес Жоан, положа руку на плечо юноше. – Подобное очень редко заканчивается благоприятным образом. Послушай меня, не ввязывайся в это дело.

Этот молодой человек напоминал ему его самого в таком же возрасте, и он подумал, что очень привязался к нему. Диего был смышленым и общительным, и многие прислушивались к нему: он вполне мог стать хорошим унтер-офицером. Но в то же время он был упрямым и импульсивным, что приносило ему немало серьезных проблем.

– Да неужели вы не видите, что нас обманули? – возмущенно воскликнул Диего. – Сантьяго и мне пообещали заплатить больше, чем мы зарабатывали на службе у папского сына, а уже прошло два с половиной месяца – и ничего. Цезарь Борджиа платил вовремя.

– Несмотря на это, ты что-то получил, прежде чем выйти из Барлетты, а еще у тебя есть то, что ты нашел на поле боя…

– Золота там не было, а за то, что мы нашли, нам едва дадут несколько сольдо.

Войска стояли в ожидании прибытия колымаг, которые обычно появлялись после сражений и скупали трофеи. Солдаты за минимальную цену продавали то, что не могли унести с собой.

– Не жалуйся, ты не один такой, многим должны еще больше, чем тебе, – успокоил его Жоан. – Имей терпение.

Великий Капитан не остановился на отдых, а тут же отправил свое войско в поход на Неаполь, посылая одновременно эмиссаров в близлежащие населенные пункты, которые безоговорочно сдавались. За́мок за за́мком, деревня за деревней, область за областью поднимали испанские флаги. И только через четыре дня Великий Капитан предоставил войску пару дней отдыха, чтобы самому тем временем организовать управление завоеванными землями.

Жоан находился на лугу около небольшой речки, где они разбили лагерь, когда неожиданно явился запыхавшийся Диего.

– Мы восстали!

– Кто мы?

– Испанская пехота, – ответил парнишка с улыбкой. – Нас больше четырех тысяч!

– Опять деньги?

– Да. Мы хотим получить нашу плату, а если денег не будет, то требуем позволить разграбить близлежащую деревню, вроде она богатая. Таков обычай.

– Генерал не может позволить этого. Деревня сдалась без боя, и надо относиться к селянам хорошо. Если начнутся грабежи, насилие и уничтожение сдавшихся, все станут оказывать сопротивление.