– Основываясь на вашем описании, можно сказать, что при наступлении он будет отдавать предпочтение тяжелой кавалерии, – пробормотал Великий Капитан, внимательно выслушав его и сформулировав целый ряд вопросов. – Я так и предполагал. И в самом деле, большую часть его войска составляют жандармы, которые несутся галопом, сметая на своем пути все и вся.

Жоан посмотрел на Гонсало Фернандеса де Кордову. Пригубив вина из своего бокала, андалусец словно отрешился от мира и впал в задумчивость, – видимо, он снова и снова воссоздавал детали будущей битвы. Гонсало был вторым сыном второстепенного дворянина; он был ниже ростом и крупнее француза, ему было около пятидесяти лет, и он обладал военным опытом, полным удачных сражений. Ему тоже нравилась поэзия, но только после выигранной битвы. Его сопернику было только тридцать, он командовал самой мощной конницей в Европе и алкал славы. «Они очень разные, – снова подумал Жоан. – Но как может генерал думать о сражениях, когда его солдаты, полумертвые от голода, скоро будут не в состоянии даже взмахнуть кинжалом?»

– Потрясающие новости! – Диего и Сантьяго с криками ворвались в барак, в котором Жоан вместе с другими офицерами от инфантерии дремал на убогом ложе. – Виламари наконец убрал с дороги этого чертова французского адмирала, который блокировал доставку продовольствия! Морской путь открыт, и только что к нам прибыли сицилийские корабли, груженные семью тысячами мешков с мукой!

Жоан рывком вскочил с кровати и присоединился к своим друзьям и толпе, направлявшейся в порт, чтобы радостными криками приветствовать только что пришвартовавшиеся корабли. Вести о доставленной провизии успокоили людей и позволили Великому Капитану разработать более разумную тактику. Вместо того чтобы дать бой французам на открытой местности, которую он проиграл бы еще до того, как начал, генерал осуществлял точечные нападения на менее значительные позиции, которые атаковал неожиданно. Его целью было завладеть продовольствием и лошадьми. В течение следующих недель он добился нескольких успехов, выводя из себя герцога де Немура, который всегда прибывал со своей кавалерией слишком поздно, когда уже нельзя было помочь атакованному гарнизону. Численное преимущество французов постепенно таяло, и вскоре войска Немура также познали, что такое голод.

Жоан записал в своем дневнике: «Пожилой провоцирует молодого. Он направляет его в ловушку. Попадет ли в нее французский рыцарь?»

В начале апреля прибыли две тысячи пятьсот ландскнехтов – немецких пехотинцев, вооруженных длинными пиками и посланных императором Максимилианом, сватом и союзником Католических королей. Тогда Великий Капитан перегруппировал свои силы в Барлетте, оставив лишь гарнизоны с минимальным числом людей в небольших крепостях, разбросанных по региону. Назревала великая битва.

27 апреля испанские войска вышли из Барлетты после того, как каждому из всадников было заплачено по два дуката, а пехотинцам – по полдуката. Великий Капитан таким образом добивался того, чтобы солдаты сражались, не думая о поднятии мятежа. Уже далеко не первый раз бойцы отказывались воевать, не получив обещанной платы. Войско провело ночь, встав лагерем на ночлег в пути, и на следующий день направилось к Сериньоле – населенному пункту, численность гарнизона которого составляла лишь сто пятьдесят французских солдат. Казалось, что Великий Капитан намерен занять это место, и герцог де Немур, узнав об этом, выдвинулся со своими войсками, чтобы догнать и сразиться с испанскими войсками до того, как они захватят городок.

Несмотря на полученные испанской армией подкрепления, французское войско по-прежнему было больше; к тому же оно в значительной степени превосходило его по численности кавалерии. В его состав входили тысяча пятьсот всадников легкой кавалерии, в то время как у испанцев их было лишь восемьсот пятьдесят, а тяжелая кавалерия – самая дорогая и мощная – насчитывала две тысячи голов против всего восьмисот у Великого Капитана. Французское войско имело двадцать шесть пушек против тринадцати у испанцев. И лишь в пехоте, имея семь тысяч пятьсот солдат, Гонсало Фернандес де Кордова превосходил герцога, у которого насчитывалось шесть тысяч пехотинцев. Жоан молился о том, чтобы план Великого Капитана, каким бы он ни был, сработал, потому что иначе копыта лошадей французской кавалерии сровняют с землей испанское войско.

Тот день был изматывающе жарким для этого времени года, и войско, которое тащило за собой все вооружение, с трудом передвигалось по неровной, иссушенной ветрами и зноем местности.

Жоан смотрел на своих людей, в особенности на Сантьяго и Диего. На них была надета нагрудная броня, защищавшая тело, и каждый нес по тяжелой аркебузе и по большой кожаной перевязи, с которой свисали пороховые заряды в двенадцати индивидуальных мешочках отдельно для каждого выстрела, пули, меч и кинжал, а кроме всего этого – еду, бурдюк с водой и инструменты для копания земли – кирку, лопату или мотыгу. Они шли по настоящей пустыне; к полудню вода закончилась, и некоторые испанские кавалеристы, буквально сварившиеся под нещадным солнцем в своих доспехах, как будто пораженные молнией, попадали с лошадей. Пехотинцы также валились с ног от усталости и жажды. Они еле тащились – движение вперед стоило им невероятных усилий. Голод, от которого войска страдали все последние месяцы, давал о себе знать.

– Я просто умираю от жажды, – пожаловался Диего и уселся на обочине дороги.

– И я, – сказал Сантьяго, пристроившись рядом с другом.

– Со мной происходит то же самое, – сказал им Жоан, который шел вместе с ними, ведя под уздцы своего коня, груженного поклажей. – Но нам нельзя останавливаться. Французская кавалерия идет за нами по пятам, и я не знаю, как долго наши люди смогут сдерживать их.

Они продолжили свое мучительное продвижение по этой желтой земле; пыль проникала не только внутрь вещей, но и забивалась в рот, глаза; язык, казалось, превратился в мочалку. Жоан подумал, что долго они так не протянут.

Тогда Великий Капитан приказал всадникам, в задачу которых не входило охранять войско с тыла, погрузить на крупы лошадей наиболее выбившихся из сил пехотинцев и, оставив их около источников недалеко от Сериньолы, вернуться с наполненными водой бурдюками, чтобы таким образом освежить тех, кто продолжал путь, умирая от жажды.

– Это из ряда вон выходящий приказ, генерал, – возразил один из конников. – Везти на себе падаль унижает достоинство кавалерии.

– Бесчестным станет тот, кто этого не сделает, – ответил андалусец. – А также повешенным.

И сам погрузил на круп своей лошади белобрысого немецкого ландскнехта, потерявшего сознание на палящем солнце и без сил лежавшего на обочине дороги. Жоан, так же как и прочие офицеры инфантерии и кавалерия, не участвовавшая в обеспечении охраны тылов, последовали примеру генерала.

С первого взгляда Жоан понял, что именно на этом месте Великий Капитан собрался дать бой герцогу де Немуру. Это был не очень крутой холм, на склонах которого росли виноградники и который заканчивался чем-то вроде естественного оврага.

– Копайте, копайте, – подгонял солдат Педро Наварро. – Вы должны расширить овраг, если хотите выжить. Совсем скоро тяжелая кавалерия французов обрушится на нас.

– Мы выбились из сил, – пожаловался Диего. – Я больше не могу.

– Ты должен продолжать работу, – приободрил его Жоан. – Наваррец прав: если французские жандармы смогут преодолеть этот ров, нам не помогут мушкеты и мечи, даже пики немецких ландскнехтов не остановят их. Нас просто сметут. Давай, за дело! И ты тоже, Сантьяго.

Парни стали копать изо всех сил, удлиняя небольшую канаву с обеих сторон и увеличивая высоту земляного вала, который они возвели на основе кольев, острия которых были направлены наружу, чтобы вонзиться во вражеских лошадей при атаке. Земля с противоположной стороны рва тоже была перекопана, чтобы кони завязли в ней. Колья были установлены также и там, чтобы еще сильнее ранить их.