Французы не рассматривали Жоана как противника, но как одного из каталонцев Папы, поэтому, когда герцог де Немур оказывался в Риме, то заходил вместе со своим послом в книжную лавку. Жоан заранее узнал о предпочтениях герцога в отношении прозы и эпической поэзии и подготовился к длительным беседам в малом салоне, которые были очень приятны герцогу. Впрочем, они говорили не только о книгах: Жоан удостоился чести узнать мнение герцога о войне и о самом Фернандо Гонсалесе де Кордове. Именно это и имел в виду кастилец.

– Ну так вот, – заключил посол. – Великому Капитану будет очень интересно послушать ваши советы.

Жоан задумался, ему не нравилось ни одно из этих требований. Он не был солдатом, его профессия – книготорговля.

– Возможно, я смог бы принять ваш документ о предоставлении мне свободы, – ответил Жоан. – Но прежде я должен обсудить этот вопрос со своей семьей.

Франсиско де Рохас разочарованно взмахнул рукой и на некоторое время умолк. Жоан также не проронил ни слова.

– Да, подумайте об этом, – сказал наконец посол. – Знаете что? Думаю, вам неплохо было бы определиться со своими идеями. С кем вы: с вашими королями и Испанией или с каталонцами и Папой?

– Разве я не могу быть и с теми, и с другими?

– Нет, – ответил Франсиско де Рохас. – И, попрощавшись, вышел.

«Я не хочу, чтобы меня вынуждали делать выбор», – записал Жоан в своем дневнике.

– Посол, этот старый лис, лишает наше войско лучших испанских солдат, чтобы послать их Великому Капитану, – пожаловался Микель Корелья, когда Жоан рассказал ему о разговоре с Франсиско де Рохасом. – Под предлогом, что король нуждается в них, он обещает хорошие деньги, которые потом не платит.

– Я не хочу идти на войну, – признался ему Жоан. – Я не солдат, я занимаюсь торговлей книгами и всем сердцем хочу жить со своей семьей. Тем не менее у меня нет альтернативы и я не желаю, чтобы ни вы, ни Цезарь Борджиа восприняли это как предательство.

Он напомнил Микелю о своей судьбе на галерах, о том, что он не до конца еще выполнил свои обязательства по службе в войсках испанских королей. Микель Корелья задумался и сказал ему:

– Отношения Папы с Католическим королем напряженные, поскольку в данный момент мы являемся союзниками Франции. Цезарь даже поместил на свой герб рядом с изображением быка цветок лилии и добавил к своим титулам краткое дополнение «Франции». Ему не понравится, если ты присоединишься к Великому Капитану, который сражается против французов.

Жоану стало грустно: он не хотел терять своих друзей-каталонцев и, хотя посол потребовал от него выбрать сторону, к которой он должен будет присоединиться, все еще лелеял надежду на то, что удастся остаться верным обеим.

– Тебе ведь известно, что союзы, как правило, непрочны, – продолжал Микель. – Тот, кто выиграет войну в Неаполе, будет вынужден заключить договор с Папой, чтобы он пожаловал ему титул нового короля, и, если это будет Испания, Александр VI заключит пакт с королем Фернандо. – Микель сделал паузу и, пристально глядя в глаза Жоану, произнес: – Как друг, я скажу, что тебе следует быть в хороших отношениях с королями Испании. Сейчас посол и Великий Капитан нуждаются в тебе. Возможно, когда-нибудь придет день, когда и они понадобятся тебе. Иди с Богом, и, если Цезарь узнает об этом, я скажу ему, что дал тебе свое благословение.

– Спасибо, Микель! – И Жоан, облегченно вздохнув, обнял его.

Возвращение Педро и Жоана живыми и здоровыми из Сенигаллии, а также победа Цезаря были с ликованием отпразднованы в книжной лавке. Хотя Жоан по-прежнему чувствовал обиду на Анну.

– Я всегда относился к вам с уважением, – сказал он своей супруге, когда они снова вернулись к теме поддельного письма. – А то, что вы сделали, называется попыткой воспрепятствовать моему свободному выбору.

– Вы правы, я признаю это, но у меня также есть причины, и я считаю, что вы не свободны распоряжаться своей жизнью, когда столько человек зависят от вас. Вы говорите о ваших обязательствах перед доном Микелетто и каталонцами, но еще бо́льшие обязательства вы имеете перед вашей семьей, знайте это.

– Я всегда думаю о семье, поверьте мне.

– Ну так подумайте еще об одном члене семьи, – сказала она ему тогда. – У меня почти три месяца задержки. Думаю, что я беременна.

Эта новость наполнила Жоана радостью. Он мечтал о втором ребенке почти так же, как и о первом, и представлял себе недовольство жены, когда она узнает, что он ввязывается в это новое приключение. Однако досада на то, что произошло в Рождество, еще не улетучилась полностью, и он ограничился тем, что лишь сообщил Анне о том, что через неделю отправится в Барлетту, чтобы присоединиться к войскам Великого Капитана.

– Но ведь не прошло и месяца с тех пор, как вы рисковали жизнью в Сенигаллии! – не сдержавшись, воскликнула Анна. – А сейчас другие просят вас, чтобы вы рисковали ею в Барлетте?

– Да, это так. Если я отвергну просьбу посла, то превращусь в изгоя для Испании – такого же, как беглый каторжник с галер, – объяснил Жоан, вдруг почувствовав необходимость добиться от супруги понимания. – В мире все меняется, и я не могу поставить на карту мое и ваше будущее, когда над моей головой будет висеть неисполненный приговор.

– Будет гораздо хуже, если вас убьют, – ответила она со слезами на глазах.

– Послушайте, я не хочу никуда ехать, – сказал Жоан, – но есть силы, которые выше меня и которые заставляют меня сделать это помимо моей воли. То же самое произошло в истории с Микелем и с каталонцами. К сожалению, моя свобода ограничивается выбором меньшего из зол. Я очень прошу вас понять это.

Она утвердительно кивнула и отвела его туда, где играли дети, чтобы он посмотрел на них, а потом положила руку на живот, который уже немного увеличился из‑за беременности. Потом перевела на него взгляд своих влажных глаз и тихо произнесла:

– Идите, если считаете, что нет другого выхода. Но возвращайтесь живым и невредимым. Ради них и ради меня.

В начале февраля Жоан отбыл вместе с еще примерно сотней испанцев, которых Франсиско де Рохас завербовал в Риме. То были каталонцы, ранее служившие в папских войсках, и неаполитанские проводники – кабальеро, хорошо знавшие окрестности Пулии. Все рекруты, за исключением Жоана, были пехотинцами, привыкшими к изматывающим пешим переходам, поэтому должны были успешно преодолеть одиннадцатидневный поход до Барлетты.

Среди солдат оказался юноша, который, влившись в состав отряда перед выходом из Рима, сказал Жоану:

– Мне нравится ваша лошадь, она гораздо лучше лошадей неаполитанских кабальеро, которые нас сопровождают. Наймите меня в качестве конюшего. У меня есть опыт, и за весьма скромную плату вы будете избавлены от необходимости беспокоиться о ней. Кроме того, мой друг Сантьяго готов помогать мне, и мы гарантируем вам сохранность вашей поклажи на время перехода.

– И как же тебя зовут?

– Диего, синьор. Я из Бургоса.

Жоану понравился этот живой девятнадцатилетний парнишка, почти такой же высокий, как и он сам, худой, с карими глазами и часто улыбающийся. Также ему понравился его друг Сантьяго – галисиец, который был на год старше, не такой высокий, но более крупный; к тому же он был гораздо сдержаннее и рассудительнее, чем бургосец. И они ударили по рукам.

– Я сбежал из монастыря, когда мне было шестнадцать лет, – рассказал ему Диего. – Мои родители хотели, чтобы я стал священником, но я всегда предпочитал оружие и мечтал о приключениях. Я раздумывал о том, чтобы направиться в Севилью и оттуда отплыть в Индию, но мне рассказали, что женщины в Италии очень красивы, и я приехал в Валенсию. Там я познакомился с моим другом, и нам удалось записаться в ватиканское войско.

– А как ты оказался в Валенсии, Сантьяго? – спросил Жоан.

– Там, где я жил, был страшный голод, и мне пришлось искать что-то, чтобы выжить. После скитаний по разным местам я добрался до Валенсии и решил, что, может быть, в Италии мне удастся поднакопить деньжат.