Это мудрое, брехтовское, исторически точное понимание ответственности современной науки со всей силой звучит в романе Юрия Брезана.
До того, как Ян Сербин вступит в поединок с властью капиталистического мира, сложит голову и победит в этой борьбе, Юрий Брезан расскажет о нем еще многое: о приключениях героя в Стокгольме, на севере Швеции, в Италии. Параллельно, а иногда и "наплывом" читателю откроются приключения Крабата и Кушка в "безумном, безумном, безумном мире" современного капиталистического государства, чей образ к тому же окрашен в сатирически-сказочные тона.
Пойдет в современной истории речь и о родителях Яна - двух старых сорбских крестьянах, доживающих свой век в домике на холме со старой липой.
Дети - далеко, и у сына, и у дочерей своя судьба, но они живут в памяти стариков, в рассказах матери. И в этих главах Брезану удалось по-своему и высокопоэтично воплотить бессмертную тему Филемона и Бавкиды.
Но центральной линией современной истории романа остаются судьбы науки и ее адептов в современном капиталистическом обществе.
Проблема формулы, которую нашел Ян Сербин, уже как бы "висела в воздухе". На пути к ней осуществлял свои работы старший по возрасту, опыту, стажу Линдон Хоулинг - ученый-гуманист, антимилитарист, защитник жизни, прямой, смелый, веселый, даже озорной.
Может быть, всего на несколько шагов отстав от Яна Сербина, идет к тому же открытию испанец Лоренцо Чебалло - антагонист Хоулинга, потенциальный и опасный противник Сербина. Фашист? Милитарист? Опора реакционных сил старого мира? Нет, у Лоренцо Чебалло нет ни политических симпатий, ни убеждений. Для него существует только наука, наука для науки. Но для того, чтобы беспрепятственно развивать возможности своего огромного мозгового аппарата, он пойдет на союз с любой реакционной силой, потому что человек и человечество с его стремлениями, интересами, жизнью - это всего лишь помеха для осуществления сверхчеловеческих потенций оторванной от человечества и человечности науки.
Конечно, достижения биологии и генетики, о которых говорится в романе Брезана, в действительности еще не существуют, но направление поисков бесспорно, и опасности, которые они в себе таят, реальны. Характерная черта: в решающем разговоре Сербина и Чебалло последний с усмешкой говорит, что его боится даже сам Каминг - "Третий", на службе у которого он состоит. Каминг полагает, что, окружив находящегося за рубежом Яна Сербина "живыми" и механическими шпионами, он заманил его в ловушку, обманом завлек в свой подземный научный центр.
На деле это не так. Ян Сербин сознательно пошел в ловушку, чтобы вступить в поединок с Лоренцо Чебалло - единственным, кто может рано или поздно пройти по его стопам к финишу.
Так в сказке поступал Крабат, борясь с волком Райсенбергом, так в истории поступал весь род Сербинов, род замученных, убитых, по непокоренных защитников народных прав. И недаром дед Яна дружка Петер Сербин (которого в народе отождествляли с Крабатом) научил внука любви и преклонению перед народным сказочным героем.
Ян в детстве мечтал стать Крабатом, и в тяжелый час он становится им. С противником говорит уже не Ян, а Крабат, и это Крабат отстаивает свое право не отдать формулу - народное достояние - во власть злу и насилию. И это Крабат своей сказочной властью и силой заклинает и уничтожает не Чебалло, а "сверхмозг Райсенберга".
Может быть, перенеся победу добра и правды в область сказочной символики, Юрий Брезан чуть облегчил себе задачу разрешения конфликта между двумя равными по силе интеллекта и таланта деятелями современной науки.
В заключительных главках романа есть упоминание о том, что Лоренцо Чебалло отказался от поисков формулы и ушел из научного центра Каминга. В этом случае сила заклинания, произнесенного Крабатом, не в ладах с реальной действительностью. И вероятно, здесь не хватает какого-то промежуточного звена, которое раскрыло бы более земные причины поражения идеологии науки для науки, волюнтаристски совершаемых чудес. Смысл сказочно-легендарной и современной линии романа един. Достичь "страны счастья", "изменить мир", "убить страх", повесить на древе истории волка Райсенберга, принимающего все новые обличья, можно не с помощью тех или иных чудес науки или техники, а лишь с помощью "преображения" мира, совершенного усилиями всего трудового человечества, в братской солидарности покончившего с эксплуатацией, угнетением, войнами, поставившего науку и ее "чудеса" на службу всеобщему счастью.
Е. Книпович
Глава 1
Как раз в самом центре нашего континента - многие в наших краях ошибочно полагают, что, значит, и в центре мира, - берет свое начало речка Саткула, весело журчащая мимо семи деревень, чтобы сразу же за ними нырнуть в большую реку. Ни океан, ни море ведать не ведают об этой речке, но море было бы другим, не вбери оно в себя и Саткулу.
Все семь деревень в ее долине уютные и опрятные, однако населены не слишком густо, - правда, и люди здесь живут не совсем такие, как везде, да и в мировой истории они не оставили сколько-нибудь заметного следа, хотя история эта не обделила их малыми и большими войнами, грозными битвами, зловонными чумными эпидемиями, великими страхами и столь же великими надеждами; она же и перебрасывала деревеньки из одних господских рук в другие, по случаю чего на каком-нибудь холме на правом или левом берегу речки всякий раз ставились виселицы.
Войны, битвы и чума поросли быльем, господские косточки сгнили в сырой земле, холмы висельников стали обычными пригорками и ничем не отличаются от прочих, так что мировая история и не знала бы о деревеньках на речке Саткуле, когда бы не жил тут Крабат.
Правда, рождение его нигде не отмечено, да и умереть он вряд ли мог. А вот о жизни его есть множество самых разных суждений: то он герой, то плут и мошенник; то весельчак и гуляка; то философ, не знавший поцелуя женщины, то странствующий певец, не пропускавший ни одной юбки; то человек, покинувший землю ради звезд, то открывший звезды на земле; то не стареющий от жизни юноша, то утомленный жизнью старец, жаждущий смерти, - короче говоря, сколько людей, столько и суждений. Причем большинство высказывают свое мнение не так, как философы и другие ученые мужи, досконально изучившие в жизни все ее уголки и закоулки, столбовые дороги и кривые тропки, то есть кратко и прямо, без обиняков и уверток, в четких, продуманных и ясных выражениях, а потчуют пространными - а нередко и престранными - историями, в которые сами верят и хотят, чтобы и другие поверили; а то даже слагают притчи, где высказывают то или иное мнение о Крабате, причем притчи эти порой похожи на незрелые орехи, еще висящие на ветке. И тем не менее любая притча и история сама по себе кажется вполне разумной и правдоподобной. Но стоит лишь попытаться собрать их все воедино, как сразу оказывается, что они не только не вяжутся между собой, но и противоречат самой жизни, - так предмет неправильной угловатой формы не влезает в обувную коробку того же объема.
Однако и ныне - как и во все времена - встречаются люди, которые почитают обувную или, к примеру, шляпную коробку чуть ли не священным саркофагом и объявляют ересью все, что в ней не помещается. Эти-то люди и завладели свидетельствами о жизни Крабата; они кромсали, пилили и рубили до тех пор, пока то, что осталось, не уложилось без труда в шляпной коробке их реальности.
Из этого жалкого обрубка явствует, что Крабат родился вскоре после Тридцатилетней войны, что детские годы его прошли в деревне под названием Итк, а родители были честные, хотя и бедные люди. Юношей Крабат выучился черной магии у одного мастера этого дела, большого специалиста по чудесам, впоследствии победил своего учителя в поединке не на жизнь, а на смерть и стал сам веселым и добрым волшебником, другом бедняков и короля, которого он предостерег от кубка с ядом и освободил из-под ига турецкого султана. Потом он мало-помалу отошел от чародейства и прибегал к нему, так сказать, лишь в самых крайних случаях, а под конец и вовсе забросил черную магию и умер почтенным старцем. В знак того, что душа его спасена, на коньке крыши явился белый голубь.
