Марко. Вот так. (Становится на колено, заложив одну руку за спину, берется за самый низ ножки стула, но не поднимает его.)
Эдди. Конечно, почему же нет? (Подходит к стулу, становится на колено, берется за ножку, поднимает стул на вершок, но стул сразу же накреняется к полу.) Ишь ты, оказывается, это нелегкое дело, а я и не знал. (Делает новую попытку, но снова терпит неудачу.) В чем тут загвоздка? Надо, видно, брать его под каким-то углом.
Марко. Смотри. (Опускается на колено, берется за ножку и с усилием медленно поднимает стул все выше и выше, становясь постепенно на ноги.)
Родольфо и Кэтрин перестают танцевать; они смотрят, как Марко поднимает стул высоко над головой. Марко стоит лицом к лицу с Эдди; его глаза горят, жилистая шея напряжена, он держит стул, как оружие, на лице его предостережение, которое переходит в торжествующую улыбку; поняв его взгляд, Эдди перестает усмехаться. Свет меркнет.
Мгновение на сцене темно. Слышны пароходные гудки. Свет загорается в конторе Алфьери; он сидит за письменным столом в глубоком унынии, положив на стол руки и опустив на них голову. Поднимает глаза и смотрит в зал.
Алфьери.
В то двадцать третье декабря
Ящик шотландского виски упал при разгрузке
На сорок первом причале.
У ящиков шотландского виски
Есть привычка разбиваться в сочельник.
День был холодный, но снега не было.
Биатрис ушла за покупками.
Марко еще не пришел,
А Родольфо в тот день сидел без работы.
Кэтрин говорила позднее,
Что они впервые остались дома одни.
Свет переносится на Кэтрин; она гладит. Слышна музыка. Откинув голову, Родольфо неподвижно сидит в качалке. Звучит джазовая мелодия, исполняемая на рояле. Блаженствуя, Родольфо поворачивает голову к Кэтрин и улыбается ей; она улыбается в ответ, продолжая гладить. Родольфо подходит к столу и садится рядом с Кэтрин.
Кэтрин. Что ты? Хочешь есть?
Родольфо. Не хочу. (Подперев тыльной стороной руки подбородок, следит за тем, как она гладит.) У меня уже почти триста долларов. (Взглянув ей в лицо.) Слышишь, Кэтрин?
Кэтрин. Слышу.
Родольфо берет ее руку, целует, затем отпускает. Кэтрин продолжает гладить. Он снова подпирает голову рукой.
Родольфо. Ты больше не хочешь об этом разговаривать?
Кэтрин. Нет, почему же?
Родольфо. Что у тебя на душе, Кэтрин?
Кэтрин продолжает гладить. Он снова берет ее руку — теперь ту, которая держала утюг; она садится, откинувшись на спинку стула, не глядя ему в глаза.
Кэтрин. Я все хочу тебя кой о чем спросить. Можно? Родольфо. Все ответы ты прочтешь у меня в глазах. Но ты перестала смотреть мне в глаза. У тебя завелись тайны.
Кэтрин глядит ему в лицо. Он прижимает ее руку к своей щеке. У нее отчужденный вид.
О чем ты хочешь спросить?
Кэтрин. А что, если бы я захотела жить в Италии?
Родольфо (улыбаясь нелепости вопроса). Ты решила выйти замуж за богатого?
Кэтрин. Нет, я спрашиваю: а что, если нам с тобой поехать туда жить?
Родольфо (у него пропадает улыбка). Когда?
Кэтрин. Ну… когда мы поженимся.
Родольфо (удивленно). Ты хочешь стать итальянкой?'
Кэтрин. Нет, но я бы могла там жить и так. Живут же там американцы.
Родольфо. Поехать туда навсегда?
Кэтрин. Да.
Родольфо. Ты шутишь.
Кэтрин. Ничуть.
Родольфо. Что это ты выдумала?
Кэтрин. Да ведь ты сам всегда рассказывал, как там красиво: и горы, и море, и все вообще.
Родольфо. Ты шутишь.
Кэтрин. Да нисколько же!
Родольфо.
Денег нет, работы нет, ничего нет, Кэтрин,
Если я привезу тебя домой,
Они скажут, что Родольфо сошел с ума,
Позовут священника и врача.
Кэтрин. Знаю, а все-таки мне кажется, что мы были бы там счастливее.
Родольфо. Счастливее? А что бы ты ела? Из всей этой красоты супа не сваришь.
Кэтрин. Ты мог бы стать певцом, скажем, в Риме, или…
Родольфо. В Риме! В Риме и без меня полно певцов.
Кэтрин. Ну, тогда я нашла бы работу.
Родольфо. Где?
Кэтрин. Господи, есть же там какая-нибудь работа!
Родольфо.
Ничего! Там нет ничего! Ничего.
А теперь давай разберемся.
Брать ли тебя из богатой страны,
Чтобы ты страдала в бедной стране?
Ну, что ты выдумала?
(Подыскивает слово.)
Я украл бы твою красоту.
Два года — и ты голодная старуха.
Когда дети брата плачут от голода, им дают воду,
Воду, в которой варились кости.
Ты не веришь мне, что ли?
Кэтрин (тихо). Мне страшно здесь. Я боюсь Эдди.
Небольшая пауза.
Родольфо.
Мы не будем жить с ними.
Рано или поздно мне дадут гражданство.
Я смогу работать, где захочу.
И найду работу получше.
У нас будет свой дом, Кэтрин.
Если бы я не боялся ареста,
Я бы уже пошел очень далеко.
Кэтрин (пересилив себя). Я хочу спросить у тебя одну вещь… А ты отвечай но совести. Ты бы женился на мне, если бы нам пришлось уехать в Италию? Предположим, что так бы случилось.
Родольфо. Это ты спрашиваешь или спрашивает он?
Кэтрин. Я хотела бы знать, Родольфо. Мне нужно это знать.
Родольфо. Поехать туда с пустыми руками?
Кэтрин. Да.
Родольфо. Тогда — нет.
Кэтрин смотрит на него, широко раскрыв глаза.
Нет.
Кэтрин. Ты бы не захотел?
Родольфо.
Нет. Я не хочу жениться, чтобы жить с тобой в Италии,
Я хочу на тебе жениться,
Когда стану здесь полноправным гражданином.
Скажи ему, не то я сам скажу.
(Сердито ходит по комнате.)
А еще скажи ему — и себе тоже скажи,
Что я не нищий,
А ты не лошадь, не вещь
И не подачка бедному иммигранту.
Кэтрин. Ну, не сходи с ума.
Родольфо.
Я взбешен!
Ты думаешь, что меня уже приперли к стенке?
Брата — да. А меня еще нет.
Ты думаешь, я посажу себе на шею
Нелюбимую женщину до конца дней своих,
Лишь бы стать американцем?
Что это так уж заманчиво?
Ты думаешь, у нас в Италии нет высоких домов,
Электрического света или широких улиц?
Или автомобилей?
У нас есть все, кроме работы.
Я хочу стать американцем из-за работы.
Здесь только одно чудо — работа.
Почему ты издеваешься надо мной, Кэтрин?
