Пэррис. Я устал от совещаний. Неужели человек не смеет мозгами пошевелить без совещания?
Проктор. Шевелите сколько угодно. Но не надо шевелить чертей.
Ребекка. Пожалуйста, Джон, успокойтесь. (Пауза.) Мистер Пэррис, мне кажется, будет лучше извиниться перед его преподобием Хэйлом и отказаться поскорее от его услуг. Его приезд всполошит всю общину, начнутся раздоры… Мы все так надеялись, что год этот пройдет без слез и горя! Возложим наши надежды на врача и молитву.
Энн. Врач в тупике, Ребекка!
Ребекка. Уповайте на господа! Обратим наши взоры к нему. Розыски духов приведут нас к гибели… Я боюсь, очень боюсь…
Патнэм. Когда мы пришли сюда, нас было девять братьев, род Патнэмов населил этот край. А у меня из восьми детей выжил лишь один ребенок. И тот погибает сейчас.
Ребекка. Ума не приложу, что с ней произошло!
Энн. Но я должна знать! (Язвительно.) Вы думаете, все ваши дети и внуки выжили потому, что бог на вашей стороне? А я похоронила семерых, и богу угодно лишить меня последнего?! Нет! Невидимые силы орудуют в нашем городе!
Патнэм (Пэррису). Когда приедет его преподобие, пусть он немедленно приступит к розыскам нечистой силы.
Проктор (Патнэму). Почему вы приказываете мистеру Пэррису? У нас в общине каждый имеет равный голос — сколько бы у него ни было акров земли.
Патнэм. Я что-то не заметил, чтобы вас волновали дела нашей общины. За всю зиму вы ни разу не появились в нашем приходе.
Проктор. У меня достаточно хлопот и без того, чтобы тащиться пять миль и слушать проклятия и угрозы мистера Пэрриса, — многие жалуются, что в ваших проповедях имя бога почти не упоминается.
Пэррис (возмущенно). Вы бросаете ужасное обвинение, мистер Проктор!
Ребекка (Пэррису). Пожалуй, он прав. Я не раз слышала, что люди боятся приводить в церковь детей.
Пэррис. Я проповедую не для детей, Ребекка. Я обманут, мистер Проктор, и не устану говорить об этом. Я оставил на Барбадосе дело, которое сулило большие выгоды, и приехал в Сейлем, чтобы служить богу. Совет общины обещал мне золотые горы, а я не получаю даже дров, которые гарантированы мне по договору.
Джайлс. Сверх жалованья вы получаете шесть фунтов, мистер Пэррис. Они предназначены на покупку дров.
Пэррис. Неправда! Эти шесть фунтов составляют часть моего жалованья. Шестьдесят шесть фунтов — не такое щедрое вознаграждение, чтобы я покупал себе дрова. Не забывайте, что я не фермер — самоучка с библией под мышкой. Я окончил Гарвардский колледж!
Джайлс. И неплохо разбираетесь в арифметике!
Пэррис. Возможно, что для вас шестьдесят фунтов в год — большие деньги, но я не привык к такой нищете. Я не понимаю, — за что вы (меня преследуете? Что бы я ни сказал, все считают своим долгом мне противоречить! Уж не дьявол ли вас подстрекает к этому? Иного я не могу предположить.
Проктор. Мистер Пэррис, я впервые сталкиваюсь с проповедником, который бы так заботился о собственном благополучии. Вы скоро потребуете молитвенный дом в собственность. В церкви больше говорят о закладах и векселях, чем молятся. В последний раз, когда я там был, мне показалось, что я попал на аукцион.
Пэррис. За семь лет у вас сменились три проповедника. Я не хочу оказаться в положении бездомного кота, если кому-либо взбредет в голову вышвырнуть меня на улицу. Кроме всего, вы все здесь позабыли, что проповедник — это слуга божий. А слуге божьему не возражают.
Патнэм. Сущая правда — слуге божьему не возражают.
Пэррис. Либо повиновение, либо приход превратится в геенну огненную!
Проктор. Что ни слово, то угроза; опять вы нас переселяете в преисподнюю. Мне надоела преисподняя!
Пэррис (с все возрастающим раздражением). Не вам решать, о чем мне с вами говорить, мистер Проктор!
Проктор. Я имею право сказать, что у меня на душе, не так ли?
Пэррис (в ярости). Разве мы квакеры? Нет, мы не квакеры, мистер Проктор. Можете это передать вашим сообщникам.
Проктор. Моим сообщникам?
Пэррис (его прорвало). Да, вашим сообщникам! В церкви раздор. Я не слепой. В приходе существует заговор, который вы возглавляете.
Проктор. Против вас?
Патнэм. Против него и властей!
Проктор. Что ж, надо выяснить подробнее об этом заговоре и присоединиться к нему.
Все потрясены словами Проктора.
Ребекка (ко всем). Он не всерьез это сказал.
Патнэм. Он признался!
Проктор. Я сказал совершенно серьезно, Ребекка. Не по душе мне речи мистера Пэрриса. Дурно они пахнут.
Ребекка. Нет, нет, Джон! Разве можно ссориться со своим проповедником! Вы совсем не такой, каким хотите казаться. Протяните ему руку, помиритесь.
Проктор (в сердцах). Некогда. Дрова отвезти домой надо; и посев я еще не закончил. (Направляется к двери, замечает Джайлса, смотрит на него, улыбаясь.) А ты что скажешь, Джайлс? Он говорит, что существуют заговорщики… Давайте-ка найдем этих людей, а?
Джайлс. Мне сейчас пришло на ум подсчитать, сколько раз в этом году меня вызывали в суд. Не менее шести раз, пожалуй, а то и больше. Плохо мы живем. Чего только не пережили за эти годы, сколько горя! Все пишут доносы друг на друга, каждый наперегонки предает соседа. Вот о чем следует подумать всем. А не рыть яму друг другу.
Проктор. Пошли, Джайлс, здесь нам делать нечего. Помоги мне сложить и доставить дрова домой.
Патнэм. Могу ли вас спросить, мистер Проктор, — что за дрова вы собираетесь везти домой?
Проктор. Дрова с моего лесного участка у реки.
Патнэм. Все словно с цепи сорвались в этом году. Что за анархия! Этот участок леса принадлежит мне!
Проктор. Как бы не так! (Показывает на Ребекку.) Я купил этот лес у мужа гуди Нэрс пять месяцев назад.
Патнэм. Купить-то вы могли, но он не имел права его продавать. В завещании моего деда совершенно ясно сказано, что участок между…
Проктор (перебивая). Ваш дед имел обыкновение присваивать чужие участки, будем откровенны.
Джайлс. Что правда, то правда. Я помню, он чуть было не присвоил и часть моего выгона. Но он знал, что, попробуй он это сделать, я переломал бы ему все кости. Идем, Джон, — если надо тебе помочь, я всегда готов.
Патнэм. Если вы прикоснетесь к моим дровам — вам несдобровать.
Джайлс. Это еще неизвестно, кому несдобровать. Мы с вами запросто справимся, мистер Патнэм.
Патнэм. Я прикажу своим людям, чтобы они с вами не церемонились. Слышите? Я подам на вас в суд!
Входит его преподобие Джон Хэйл из Беверлея. В руках он держит связку книг.
Хэйл — плотный сорокалетний мужчина с проницательным умным взглядом. Он признан лучшим специалистом по охоте за ведьмами. Эта репутация льстит ему, и он доволен, если к нему обращаются за помощью в делах, связанных с колдовством. Большую часть времени он тратит на абстрактные размышления о мире невидимого. Но не так давно ему показалось, что он обнаружил ведьму в своем приходе. Правда, попытавшись разобраться, он понял, что у женщины просто нервное расстройство. Ребенок, якобы попавший под ее чары, сразу поправился, как только Хэйл вылечил женщину, взяв ее на несколько дней в свой дом, где она находилась в полном покое. Однако этот случай не поколебал его веры в существование ведьм и других слуг дьявола. Его Убеждения не подрывают уважения к нему, так как в течение многих веков и более сильные умы были убеждены в существовании мира духов, недоступного человеку. Стоит вспомнить, что в каждую эпоху время от времени возникала необходимость в Дьяволе как средстве для того, чтобы принудить людей повиноваться той или иной церкви. Католическая церковь прославилась своей инквизицией и проклятиями Люциферу как главному врагу рода человеческого. Но и противники этой церкви не в меньшей мере опирались на сатану, чтобы держать человеческие умы в оковах. Даже Лютер, которого обвиняли в связи с адом, в свою очередь обвинял в этом своих врагов. Дело осложнялось еще тем, что он сам верил, будто общался с дьяволом, даже спорил с ним по вопросам богословия. Меня это мало удивляет, так как в университете, где я учился, один профессор истории (между прочим, лютеранин) задергивал в аудитории шторы и вызывал дух Эразма. Насколько мне помнится, официально его никто не порицал. И причина ясна: университетские власти, как и большинство из нас, дети эпохи, которая все еще пользуется дьяволом как пугалом. Общество считает для себя возможным судить лишь о действиях, о поступках человека. Но есть еще область тайных побуждений, заниматься которой предоставляется священнослужителям. Вот в этой-то области дьяволу раздолье.
Как утверждает его преподобие Хэйл, дьявол хитер; еще за час до его падения сам бог считал дьявола украшением небес. Вернемся, однако, в Сейлем. Сейчас его преподобие Хэйл чувствует себя примерно так, как начинающий врач при первом визите. Собранный с таким трудом арсенал типичных признаков колдовства наконец-то должен быть применен в деле. Дорога из Беверлея сегодня утром была необыкновенно оживленна, и, пока его преподобие Хейл добирался до Сейлема, он услышал много такого, что заставило его улыбаться суеверию и невежеству фермеров. Он чувствует себя коллегой лучших умов Европы — философов, ученых и представителей всех церквей. Задача ему ясна — охрана науки от всякой скверны. И он испытывает тот подъем духа, который выпадает на долю немногих благословенных, чей пытливый разум, тщательно отточенный всевозможными исследованиями в области богословия, наконец-то призван вступить в кровавую борьбу, может быть, даже с самим сатаной.
