— Ведь есть льноподъемники, но ими нельзя пользоваться. Мы несколько раз пробовали его пускать, — сказал Иван, — ничего не получается. Вязальный аппарат не доведен до ума: заводская недоработка.

— Однако лен должен дать нам деньги, — предположил Алексей.

— При Никанорове всегда половина льна оставалась неподнятой, так что, Леша, не очень надейся на прибыли, — выразил сомнение Василий Егорович.

— Все-таки, думаю, осилим.

— Посмотрим. Цыплят по осени считают…

Отец оказался прав. Много канители было со льном, и погода подвела, начали перепадать дожди. При всякой возможности Алексей направлял на подъемку льна всех, кого мог: шефов с лесопункта, конторских работников и специалистов, даже посылал машину по деревням, чтобы собрать старух-пенсионерок. И все же не успели поднять весь лен, да и тот, который был связан, сложен в скирды, не удалось сдать полностью, потому что дорога оказалась сильно разбитой. Надеялись на заморозки, но их не было даже в конце ноября. Одним словом, упустили сроки, а тем временем льнозавод затоварился трестой из более близких хозяйств, стал вести приемку придирчиво.

Когда Алексею Логинову приходилось бывать в Климове, разворошенные скирды льна (брали тресту из середины, выборочно) вызывали чувство укора. До весны, до пахоты это будет продолжаться, пока огонь не возьмет «остатки» льна.

Не получилось. Главный просчет заключался в том, что запоздали с уборкой, дождались осенней непогоди. Логинов надеялся управиться со льном, как удавалось в «Красной заре». Там поля сухие, песчаные, а здесь больше тяжелых суглинков, вечное бездорожье. Теребление надо обязательно заканчивать в августе.

Вроде не мог упрекнуть себя, не сидел сложа руки, и все же не искал себе оправданий: надо уметь хозяйствовать при любой погоде. Жаль было напрасных трудов. Перед братом, вытеребившим весь лен, чувствовал собственную вину. В чем-то просчитался, что-то не предусмотрел.

Районная партийная конференция открылась в доме культуры. Накануне ударил мороз, в помещении было холодно, так что некоторые не снимали пальто. Батареи были чуть теплыми, срочно подключили два электрообогревателя, но и это не помогло. Секретарь обкома, приехавший на конференцию, сделал выговор Балашову, тот оправдывался, мол, котельная подвела.

Логинов сидел вместе с делегацией белореченцев, листал проект постановления конференции, слушая отчетный доклад первого секретаря райкома партии Балашова, в котором приводилась малоутешительная статистика: за три года пятилетки район не справился с основными показателями, задолжал государству тысячу тонн зерна, шестьсот тонн молока, четыреста тонн мяса. Дошел черед и до совхоза.

— Мы ожидали большего от товарища Логинова, когда назначали его директором совхоза«Белореченский». В летний период в совхозе снизились надои молока из-за плохой организации пастьбы, не сдано большое количество льнотресты, на тридцати гектарах не убран овес… — критиковал Балашов. При этом он оторвался от текста доклада, строго глянул через крупные очки на Логинова.

Алексею казалось, весь зал смотрит на него, а народ все знакомый. Сколько было трудов, стараний, и вот — результат. Но когда ему предоставили слово, оправдываться не стал, только напомнил, какое хозяйство он принял:

— Скажу о другом, — продолжал Логинов. — В ноябре совхоз мог выполнить и перевыполнить план по мясу, но этого не случилось не по нашей вине. В районе имеет место порочная практика сохранять выходное поголовье скота до первого января. Мы подготовили для сдачи двадцать пять бычков хорошим весом и семнадцать выбракованных коров, повезли их на станцию — там не принимают, говорят, районное начальство не разрешает принимать скот до января. В чем дело? В том, чтобы не пострадала отчетность по выходному поголовью. Спрашивается, какая польза государству от такой благополучной отчетности? Весь этот скот продолжаем впустую кормить, теперь он не прибавляет, а теряет в весе: плюсуем головы, минусуем мясо и корма. Кстати, лишнего сена нынче нет, и то мытое дождями, низкого качества. Разве это по-хозяйски — держать непродуктивный скот только ради отчетности?

В зале послышалось одобрительное возбуждение. Балашов нервно поприглаживал свою прядку волос, перекинутую от уха к уху.

— И еще об одном, — сказал после краткой паузы Логинов, — о первейшей нашей проблеме — дороге, вернее, о бездорожье, от которого мы несем большие убытки. Технику гробим прежде всего. А взять отвозку молока с ферм: ведь на тракторных прицепах ковыляем бидоны. Ругают за низкую сортность, повышенную кислотность, да тут все перебаландаешь на ухабах-то! Я уже обращался по этому вопросу письменно к областному начальству, пока безрезультатно. В нашей стороне три хозяйства и Раменский лесопункт не имеют надежной дорожной связи с райцентром. Надо сообща добиваться строительства дороги, иначе трудно рассчитывать на положительные сдвиги, и народ будет по-прежнему уходить. Пора понять, что хорошая дорога — это жизнь…

Наболевшая проблема вызвала еще большую реакцию делегатов. Послышались реплики:

— Правильно, трактора да лесовозы вдребезги разбили дорогу!

— От снегу до снегу в грязи баландаемся.

— У людей-то автобусы ходят.

Председательствующий вынужден был стучать по микрофону, чтобы установить тишину.

В своем заключительном выступлении секретарь обкома поддержал выступление Алексея Логинова, пообещал содействие в строительстве дороги. На организационном пленуме райкома он же предложил кандидатуру нового первого секретаря райкома, Кондратьева Владимира Степановича, бывшего председателя райисполкома из другого района. Его никто не знал, но так как уже был слух о переменах, все поняли, что мужчина в сером костюме, приехавший вместе с секретарем обкома, и есть новый первый секретарь райкома. В его внешности было больше обыденного, нежели примечательного: светло-русые волосы ровно причесаны назад, голова крупная, лицо широкое; короткий округлый нос и раздвоенный подбородок говорили о твердости характера, а большие смуглые руки — о крестьянском происхождении. Запоминались глаза: голубовато-серые, открытые. Взгляд их был внимателен, когда смотрел в зал, как будто уже сейчас он старался запомнить каждого делегата, а в его спокойствии чувствовалась хозяйская основательность, дескать, понимаю, что успехи района далеко не блестящие, но дела и проблемы знакомые — не новичок.

Кандидатура нового секретаря не вызывала возражений, поскольку был он человеком нездешним. В этот момент у Логинова появилось далее сочувствие Балашову, хотя отношения между ними никогда не отличались взаимностью. При всем старании не было у Балашова должного авторитета, чтобы руководить районом. Сейчас он и вовсе показался сникшим.

В фойе Алексей встретился с Воробьевым, председателем лучшего в районе колхоза «Заветы Ильича», в котором сам начинал работать. На груди у Воробьева — орден Ленина, человек он уважаемый, областной депутат, и держится уверенно, с достоинством, есть в нем какая-то военная струнка: несмотря на то что ему уже за шестьдесят, всегда подтянутый, осанистый. Должной замены ему найти не могут, просят поработать еще, и он работает.

— Ну как, Алексей, настроение-то? — Воробьев энергично взял Логинова жесткими сухими руками за плечи.

— Какое тут настроение?

— Ничего, три к носу — все пройдет.

— Плохо работать не привык, а хорошо не получается, — посетовал Алексей.

— У тебя должно получиться, — ободрил Воробьев. — Не сразу Москва строилась. Самое главное, изменить отношение людей к работе, к земле, к технике, друг к другу. Говорят, трудно воспитать человека, в стократ труднее — коллектив. Да ты все это знаешь. Как тебе поглянулся новый-то секретарь?

— Что можно сказать про приезжего человека? — пожал плечами Логинов. — Сейчас принято присылать районное начальство со стороны.

— Да, и термин появился: движение по горизонтали. Однако скажу тебе, в этом есть свой резон, поскольку привозной секретарь приезжает как бы с готовым авторитетом. Дома наживать его непросто, небось по себе знаешь. Поживем — увидим. Бывай здоров! Отцу — привет.