— Поди, удивляешься, Алексей Васильевич, откуда взялся Мухин?

— Чему удивляться? Отбыл срок, в городах жить не разрешают. Куда податься? В Белоречье.

— Не будем вдаваться в подробности. Одним словом, вернулся я на родину, шумят березки встречные, как поется в песне, — старался бодриться Васька, а руками переминал берет, взгляд зеленоватых глаз был беспокойно-бегающий.

— Ну и что скажешь? Как собираешься жить дальше? Тебе уж под сорок лет, а ты все мотаешься не пойми где.

— Все — завязал! — махнул рукой Васька. — Буду работать. Мне сказали, пастух вам требуется — согласен.

Логинов изучающе посматривал на собеседника. Было бы опрометчиво всерьез надеяться на этого работника, но ситуация такова, что выбирать не приходится: коровы стоят на дворе, надои падают. И потом, кто же еще поможет беспутному Ваське Мухину, кроме директора? И жаль его по-землячески. Ведь никто из односельчан не рад появлению Васьки, более того, встревожены: опять натворит дел.

— Хорошо, оформляйся пастухом, но не подведи меня. Если примешься за прежнее, придется нам распрощаться, — предупредил Логинов.

— Слушай, Васильевич, я сказал — ша! — Мухин клятвенно приложил ладони к груди.

— Получишь лошадь, плащ, фуфайку, сапоги… После обеда зайди подписать договор.

— Как насчет жилья? — скоро освоился нежданный посетитель.

— Дадим комнату, в которой жил твой предшественник.

— Спасибо, Алексей Васильевич.

Мухин благодарно тряс руку Логинова, кланялся и улыбался, обнажая прокуренные зубы.

Что не жилось мужику, как живут другие люди?

Через несколько минут в кабинет вошли взволнованные конторские работницы, заговорили возбужденно, наперебой:

— Алексей Васильевич, да неужели вы берете пастухом Ваську Мухина?

— Беда ведь с ним будет, вспомните мое слово, — сказала главбух.

— Обязательно жди неприятностей.

— Гол как сокол явился, теперь запирай дома покрепче.

— От вора никакой замок не спасет.

— Принесла его нелегкая! Хоть бы сгинул в тюрьме-то, паразит!

— Полно-ка, такие-то и богу не нужны.

— Не надо было привечать его, поскорей бы смотался отсюда…

Логинов выслушал женщин и резковато ответил:

— Где взять пастуха? Кто из вас или ваших мужей возьмется пасти стадо? И второе, как бы дело ни было, Васька наш, белореченский, и совсем отталкивать его нельзя. Посудите сами, куда он пойдет? Я конечно, не Макаренко, но считаю, надо попытаться помочь человеку…

А в это время, воспрянув духом, чувствуя себя полноправным белореченцем, Васька шагал по селу без всякой цели. Возле закрытого магазина заметил сидевшего на вспрокинутом ящике Павла Андреевича Носкова.

— Привет, дядя Паша! — обрадованно воскликнул Васька.

— Здорово! — нехотя ответил тот и так же нехотя подал руку. — Явился, значит.

— Дай закурить… Сейчас был у директора — коров буду пасти, — поспешно сообщил Васька, чтобы как-то расположить к себе неподатливого родственника.

— И то дело, — буркнул Павел Андреевич.

— Ты, поди, здесь теперь живешь?

— У себя в Пустошках. А тебе не надоело болтаться-то? Опять оттоле пришел? — Носков неопределенно показал большим пальцем куда-то за плечо. — Жить-то когда будешь по-человечески? Со стороны за тебя стыдно.

— Только увиделись, ты уже нотации читаешь.

Сухощавый носатый Павел Андреевич сидел нахохлившись, сдвинув на лоб кепку, даже глаза отвел в сторону, досадливо помаргивая, дескать, угораздило встретиться с этим шалопутом.

— Надо бы за встречу пузырек выпить по-свойски: все-таки немного мы сродни, — напомнил Васька, нервно поглаживая острое колено и покачиваясь на ящике. — У меня сестра за твоим племянником, тоже Носкова.

— Ты мою фамиль не трогай! Родня — на одном солнышке портянки сушили, — с нескрываемой иронией произнес Носков, зыркнув на Ваську голубыми льдинками прищуренных глаз. — Деньги, что ли, завелись?

— Смеешься? А я серьезно говорю, возьми бутылку — с получки отдам.

— М-да, хорош уксус! Э-хе-хе! — откровенно рассмеялся Носков. — У тебя, наверно, долгов-то — что волос на голове.

— Ты, дядя Паша, мои долги не считай, — начал злиться Васька, чувствуя неприязнь единственного родственника, оставшегося в совхозе.

— А ты — деньги в моем кармане, — в тон ему ответил Павел Андреевич.

Пришла продавщица, издалека кивнула мужикам; лицо при виде Мухина выразило заметную настороженность, как будто он только за тем сюда и приехал, чтобы обворовать магазин. Загремела замками и железными накладками.

Носков направился в магазин. Васька поджидал — авось что-нибудь отломится, но через несколько минут покупатель с потяжелевшим рюкзаком на одном плече, ни словом не обмолвившись, сосредоточенно прошагал мимо.

— Куркуль ты, дядя Паша! — бросил ему вслед раздосадованный Васька.

— Пообзывайся у меня! — огрызнулся Носков.

Васька проводил его злым взглядом. После курева пресно сосало во рту и желудке. Стал поджидать, не пошлет ли удача какого-нибудь человека попроще…

На другой день он выгнал белореченское стадо, направив его вдоль Сотьмы. Сам, покачиваясь в седле, медленно ехал позади на смирной чалой кобыле Голубке. Места вокруг были с детства знакомые, встреча с ними трогала Васькино сердце, он наслаждался ощущением полной свободы. Слева, по угорью, тянулись сосновые перелески, над которыми плыло низкое солнце, справа — окутанная ивняком и туманом, бесшумно катилась река. Скрипел коростель, всхрапывала лошадь. Коровы сосредоточенно хватали росную траву. Привычный, понятный мир окружал Ваську Мухина.

Поднялся на верховую дорожку, окинул вольным взглядом свое стадо, реку, оставшуюся внизу, притуманенные леса. Покаянно подумалось о том, что только по собственной вине многие годы прожил вдали от родных мест.

Береговой прямушкой шла на работу Тоня Морозова, увидала верхового Ваську, тотчас прянула в сторону да — впробеги по опушке, краем поля. Он хотел догнать ее, постыдить, мол, чего шарахаешься, как от разбойника.

Чуть ниже по течению реки проехал мимо косарей, позавидовал их дружной работе. Почти всех узнал, и его узнали, но никто не окликнул, не обрадовался встрече, только проводили настороженными взглядами, заслонившись ладонями от солнца.

Ближе к полудню, когда высушило росу, коровы легли в редком березняке. Васька пустил лошадь пастись, а сам сидел у приветливо сверкающей воды, размышлял о своем дальнейшем житье-бытье. Давно бы пора завязать с воровством, каждый раз, возвращаясь в село, надеялся на это, да, видно, есть что-то предопределенное в его непутевой судьбе. Вот и сейчас все бы хорошо, а уже чувствует Васька возникающее в нем желание кому-то насолить за свои беды.

В конце июля Логинов привез из Ермакова жену. Мебель и вещи еще не были выгружены из машины, Алексей взял Наташу за руку, шутливо предложил:

— Сначала посмотрим наш дворец.

Новое жилье всегда радует чистотой, свежим запахом краски, кажущимся простором. Окна в доме были широкие, светлые, полы — гладкие — из дерево-плиты.

— Прихожая сделана заодно с кухней. Газ подключен. — Алексей толкнул дверь налево. — Тут спальня, к ней удобно примыкает веранда. Дальше — гостиная. Ты посмотри, какой вид из окна! Прямо на Сотьму! — нахваливал он. Ему и в самом деле по душе был новый дом, как будто построил его собственными руками. — А ты не хотела ехать в Белоречье!

— Так что с тобой поделаешь?

— Разве плохо здесь? Ведь нравится тебе?

Алексей потормошил Наташу за плечи, она слабо улыбнулась. Спору нет, и Белоречье расположено красиво, и домик хорош, но беспокоило другое: как-то не по-свойски, будто неполноправно, чувствовала себя Наташа и в семье Логиновых, и в здешнем селе, и не потому, что к ней плохо относились, а сама так настроилась. Алексей догадывался о ее переживаниях, однако бодрился.

Обошли домик и снаружи. Он стоял на кирпичном фундаменте, под крутой шиферной крышей, был покрашен в зеленый цвет и выглядел привлекательно.