— Теперь дорога наладилась, машина есть, я буду почаще приезжать к тебе, — пообещал Алексей. — Как только отделают первый домик, переедем совсем в Белоречье.

Он прижал ладони к ее вискам и утешающе поцеловал в глаза.

— Зря ты это затеял. Я тебе честно говорю, не хочется мне ехать туда: ничего хорошего не получится, вспомни мои слова. И что тебе здесь не жилось?

— Там — родина…

Наташа не стала спорить с ним, понимая, что теперь удерживать его поздно.

— Ты попей чайку, а я пока переоденусь, и поедем, — примирительно сказала она.

Скоро выехали в обратный путь. Мимо проплывали деревеньки, стоявшие как бы на островках среди засеянных притихших полей, а больше дорога шла приветливым весенним лесом, от которого веяло в открытые боковые окна свежестью.

За райцентром догнали пешехода.

— Смотри, солдат топает, — сказал Логинов жене. — Да это Вовка Капралов!

Невысокий, туго подпоясанный ремнем солдат остановился, приподнял фуражку, обнажив в улыбке редкие зубы. Логинов тоже обрадовался возвращению своего, белореченского парня.

— С прибытием, Володя! — Он взял за плечи солдата, как будто встретил родственника.

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! Как хорошо, что вы догнали! А то под вечер нет ни одной попутки. Хочется поскорей домой.

— Понятно. Ну, поехали.

— Мне писали, что вы теперь у нас директором. Посевную-то закончили?

— Сегодня подводили итоги, гуляли на Сотьме.

— Эх, жаль, не поспел!

— Кстати, какие у тебя дальнейшие планы?

— В армии шоферил, ГАЗ-66 у меня был.

Логинов остановил машину, предложил:

— Садись за руль.

Дорога местами была ухабистая, но сухая. Вовка уверенно и аккуратно повел машину: не лихачил, не хвалился умением гонять. Парень скромный, деловой. Логинов удовлетворенно поглядывал на него.

— Машина новая — поет! — оценил Вовка.

— Стал бы на ней работать?

Солдат пожал плечами и улыбнулся.

— Ладно, об этом успеем поговорить.

Когда машина легко покатилась по спуску к реке, Вовка воскликнул:

— Вот оно, Белоречье! Сотьма!.. Наши и не ожидают, что я под вечер явлюсь.

Знакомые чувства. Кажется, совсем недавно сам Логинов возвращался из армии с таким же восторгом в душе.

Около дома встретил Василий Егорович. Наташа первая вышла из машины, вежливо поздоровалась с ним:

— Здравствуйте, папа!

Василий Егорович осторожно пожал ее нежную руку.

— Папа, а ты видишь, какого я шофера нашел! — доложил Алексей.

— Вижу, вижу. Вот молодец, Володя, еще до дому не доехал, а на работу, считай, оформился! После потолкуем, ты беги домой, чай, ждут.

Пока Алексей что-то делал, подняв капот машины, Наташа стояла подбоченившись и выставив вперед стройную, будто точеную ногу в узкой туфельке. Голубое, с пояском платье подчеркивало ее фигуру. «Гладкая, красивая баба, и лицом пригожа, и статью ладна: не зря Лешка потерял из-за нее голову», — думал Василий Егорович, придирчиво разглядывая сноху.

Много разных вопросов стояло перед новым директором совхоза, и все казались первоочередными. Пока была короткая передышка перед сенокосом, Логинов распорядился мало-мальски поправить дорогу в Еремейцево. Препятствием были два оврага. В одном подняли бульдозером земляное полотно, заложили в него вместо трубы стальной барабан от старой зерносушилки, в другом пришлось перекинуть лежневку из бревен. Теперь свободно можно было ехать на машине.

Принялись за территорию полигона мастерских, прилегавшую к церкви и кладбищу. Надо же было выбрать место! Выровняли площадку, технику разместили по краям. Стали возить металлолом на железнодорожную станцию: порядочно убрали хламу.

Каменная ограда кладбища со стороны мастерских была полностью разобрана, крайние могилы уже замусорили и затоптали. Там, где должен быть вечный покой, не умолкала трескотня двигателей, трактористы частенько устраивали выпивки, оставляя после себя посуду, консервные банки и бумагу. Навели порядок и здесь. Логинов подрядил мужиков поставить деревянную ограду, и, когда белый аккуратный штакетник четко обозначил территорию кладбища, сразу преобразился его вид.

Старые плотники выполнили и другое задание директора: обустроили Никольский родник. Положили дощатые мостки через ручей, сам родник обнесли маленьким срубом — будто колодчик. Рядом соорудили стол и лавочки.

В родительскую субботу, по обыкновению, в Белоречье собрался народ из соседних деревень, раменские приехали на леспромхозовском автобусе. Пришли на кладбище, подивились новой оградке: больше всего было разговору о ней, благодарили директора.

Многие побывали на Никольском роднике и снова приятно изумились тому, как толково тут стало все обихожено. Глуховатое было место, в глубине оврага, поросшее старым ельником, а нынче как будто бы осветлилось приветливой белизной нового теса.

Буквально в первый день своего возвращения в Белоречье Алексей Логинов наведался к роднику с той суеверной убежденностью, что именно здесь он должен как бы принять благословение своей земли. Еще по-зимнему лежал снег, под которым прокрадывалась к ручью тоненькая ключевая жилка, сбегающая из приямочка, но уже тогда возникла мысль обустроить родник, зарастающий ольховником да мелким ельником, расчистить маленькую лужайку перед ним, захламленную упавшей сухарой. И вот исполнил задуманное, к радости сельских жителей.

Позднее других, во второй половине дня, наслушавшись разговоров про обновленный родник, явился к нему Василий Егорович. Осторожно ступил на деревянные мостки, точно это был чистый половик, оказавшийся каким-то образом в лесу, придерживаясь за удобный поручень, перешел ручей и в тихой задумчивости постоял перед ладным срубом. Заглянул в него — дно подсыпано камушками, на фоне которых вода — чище росы. А столик из гладко строганных досок! Пожалуйста, посиди, отдохни в тени. Все это появилось здесь как по волшебству, сделало овражную глушь приветливой.

«Как же я в свое время не додумался до этого? — размышлял Василий Егорович. — Ведь просто, а какое удобство. Душа радуется. Есть у Лешки хозяйственная хватка, ничего не скажешь, главное, о людях думает».

Он сначала наполнил ключевой водой бидон, потом взял вспрокинутую на макушку небольшой елочки поллитровую банку, немного попил из нее, поскольку вода была студеной, и, по заведенному у белореченцев обычаю, освежил лицо: верили в чудодейственность Никольского родника. Говорили, будто бы рядом с часовней зарыто серебро, но это легенда. Вода сама по себе целительная. Давно замечено, что белореченцы отличаются крепкими зубами и долгожительством.

Пока сидел за столиком, прибежали по воду девчонки: пощебетали, похохотали да — вприпрыжку обратно. Послышался треск мотоцикла, и вскоре, размахивая канистрой, на мостках появился Пашка Колесов.

— Привет, Егорович! Чего скучаешь? — воскликнул он.

— Не скучаю, а отдыхаю.

— Теперь тут как курорт: порядочек!

Налил Пашка воды в канистру и тоже сел к столику. Взгляд подвижных карих глаз дерзкий, густые темные волосы — шапкой. Нижняя губа, рассеченная в драке с Николаем Барановым, еще не зажила.

«Ведь ему — за тридцать, а какой бесшабашный, пустой», — подумалось Василию Егоровичу.

— Вот, пожалуйста, культурно сидим, — пристукнул кулаком по столу Пашка. — Только бутылочки не хватает.

— Чего новенького скажешь?

— Про эту историю с Барановым намекаешь?

— Кто тебя знает, может, и другую отмочил, ты горазд на проделки.

— А чего? Бабы меня любят.

— Допустим. Только совесть надо иметь: у себя в селе охальничаешь. Смотри, добалуешься, бедой кончится. Шибко ты досадил Николаю.

— Пусть сунется еще разок, получит по ушам.

— Неправильно живешь, Пашка. Жена от тебя ушла, шляешься. В селе на тебя смотрят как на постороннего человека, — высказал напрямик Василий Егорович.

— А я плевал на то, как смотрят, и на все совхозные дела, между прочим. Понятно? — нагло заявил Пашка, пустив вверх табачный дым. — Еще неизвестно, привезет ли жену из Ермакова твой сын. — Он мстительно сузил глаза: больше нечем было уколоть Василия Егоровича.