Майкл бросил на Долли многозначительный взгляд. В глазах у него заплясали чертики.
– Том – очень приличный молодой человек. Он не даст Роджеру набедокурить, – сказал он.
– Мне кажется, Роджеру интереснее общаться со своими друзьями по Итону, – отозвалась Долли.
«Старая корова, – думала Джулия, – старая корова!»
После ленча она позвала Долли к себе в комнату.
– Мне надо отдохнуть. Я лягу, а вы мне расскажете все новости. Хорошенько посплетничать, вот чего я хочу.
Она нежно обвила рукой массивную талию Долли и повела ее наверх. Какое-то время они болтали о том о сем: о нарядах, прислуге, косметике; позлословили об общих знакомых; затем Джулия, облокотившись на руку, доверительно посмотрела Долли в глаза.
– Долли, мне надо с вами кое о чем поговорить. Мне нужен совет, а вы – единственный человек на свете, к кому я обращусь за советом. Я знаю, что вам я могу доверять.
– Ну конечно, дорогая.
– Оказывается, обо мне пошли гадкие сплетни. Кто-то сказал Майклу, что в городе болтают обо мне и бедном Томе Феннеле.
Хотя глаза ее хранили все то же обворожительное и трогательное выражение, перед которым – она это знала – Долли не могла устоять, Джулия внимательно следила за ней. Напрасно: Долли не вздрогнула, на лице не шевельнулся ни один мускул.
– Кто рассказал Майклу?
– Понятия не имею. Он не говорит. Сами знаете, какой он, когда ему вздумается изображать из себя джентльмена.
Ей только показалось или лицо Долли действительно стало менее напряженным?
– Мне нужна правда, Долли.
– Я так рада, что вы обратились ко мне, дорогая. Я терпеть не могу вмешиваться, куда меня не просят, если бы вы сами не затеяли этот разговор, ничто не заставило бы меня его начать.
– Милочка, кому, как не мне, знать, какой вы верный друг.
Долли скинула туфли и уселась поудобнее в кресле, затрещавшем под ее тяжестью. Джулия не спускала с нее глаз.
– Люди злы, для вас это не тайна. Вы всегда вели такой спокойный образ жизни. Так редко выезжали, и то лишь с Майклом или Чарлзом Тэмерли. Чарлз – другая статья: всем известно, что он вздыхает по вас тысячу лет. Естественно, все удивились, что вы вдруг, ни с того ни с сего, начали разгуливать по развеселым местам с клерком фирмы, которая ведет ваши бухгалтерские книги.
– Ну, это не совсем так. Том не клерк. Отец купил ему пай в деле. Он – младший компаньон.
– Да, и получает четыреста фунтов в год.
– Откуда вы знаете? – быстро спросила Джулия.
На этот раз Джулия была уверена в том, что Долли смутилась.
– Вы уговорили меня обратиться к его фирме по поводу подоходного налога. Один из главных компаньонов мне и сказал. Немного странно, что на такие деньги он в состоянии платить за квартиру, одеваться так, как он одевается, и водить вас в ночные клубы.
– Возможно, он получает денежную помощь от отца.
– Его отец – стряпчий в северной части Лондона. Вы прекрасно понимаете, что, если он купил ему пай в фирме, он не станет помогать ему наличными деньгами.
– Может быть, вы вообразили, будто я его содержу? – сказала Джулия со звонким смехом.
– Я ничего не воображаю, дорогая. Но люди – да.
Джулии не понравились ни слова, произнесенные Долли, ни то, как она их произнесла. Но она никак не выдала своей тревоги.
– Какая нелепость! Том – друг Роджера. Конечно, я с ним выезжаю. Я почувствовала, что мне надо встряхнуться. Я устала от однообразия, только и знаешь – театр и забота о самой себе. Это не жизнь. В конце концов, когда мне и повеселиться, как не сейчас? Я старею, Долли, что уж отрицать. Вы знаете, что такое Майкл. Конечно, он душка, но такой зануда!
– Не больше, чем был все эти годы, – сказала Долли ледяным тоном.
– Мне кажется, я – последняя, кого можно обвинить в шашнях с мальчиком на двадцать лет моложе меня.
– На двадцать пять, – поправила Долли. – Мне бы тоже так казалось. К сожалению, ваш Том не очень-то осторожен.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, он обещал Эвис Крайтон, что получит для нее роль в вашей новой пьесе.
– Что еще за Эвис Крайтон?
– О, одна моя знакомая молодая актриса. Хорошенькая, как картинка.
– Он просто глупый мальчишка. Верно, надеется уломать Майкла. Вы же знаете, как Майкл любит молодежь.
– Он говорит, что может вас заставить сделать все, что хочет. Он говорит – вы пляшете под его дудку.
К счастью, Джулия была хорошая актриса. На миг сердце ее остановилось. Как он мог так сказать? Дурак. Несчастный дурак! Но она тут же овладела собой и весело рассмеялась:
– Какая чепуха! Да я не верю ни единому слову.
– Он очень заурядный, вульгарный молодой человек. Вы так с ним носитесь, ничего удивительного, если это вскружило ему голову.
Джулия, добродушно улыбаясь, посмотрела на Долли невинным взглядом.
– Но, милочка, надеюсь, вы не думаете, что Том – мой любовник?
– Если и нет, я единственная, кто так не думает.
– Но вы думаете или нет?
Долли молчала. С минуту они, не отводя глаз, смотрели друг на друга; в сердце каждой из них горела черная ненависть, но Джулия по-прежнему улыбалась.
– Если вы поклянетесь, что это не так, конечно, я вам поверю.
Голос Джулии сделался тихим, торжественным, в нем звучала неподдельная искренность.
– Я еще ни разу вам не солгала, Долли, и уже слишком стара, чтобы начинать. Я даю вам честное слово, что Том никогда не был мне никем, кроме как другом.
– Вы снимаете тяжесть с моей души.
Джулия знала, что Долли ей не верит, и Долли это было известно. Долли продолжала:
– Но в таком случае, Джулия, дорогая, ради самой себя будьте благоразумны. Не разгуливайте повсюду с этим молодым человеком. Бросьте его.
– Не могу. Это будет равносильно признанию, что люди были правы, когда злословили о нас. Моя совесть чиста. Я могу позволить себе высоко держать голову. Я стала бы презирать себя, если бы руководствовалась в своих поступках тем, что кто-то что-то обо мне думает.
Долли сунула ноги обратно в туфли и, достав из сумочки помаду, накрасила губы.
– Что ж, дорогая, вы не ребенок и знаете, что делаете.
Расстались они холодно.
Однако две или три оброненные Долли фразы явились для Джулии очень неприятной неожиданностью. Они не выходили у нее из головы. Хоть кого приведет в замешательство, если слухи о нем так близки к истине. Но какое все это имеет значение? У миллиона женщин есть любовники, и это никого не волнует. Она же актриса. Никто не ожидает от актрисы, чтобы она была образцом добропорядочности.
«Это все моя проклятая благопристойность. Она всему причина».
Джулия приобрела репутацию исключительно добродетельной женщины, которой не грозит злословие, а теперь было похоже, что ее репутация – тюремная стена, которую она сама вокруг себя воздвигла. Но это бы еще полбеды. Что имел в виду Том, когда говорил, что она пляшет под его дудку? Это глубоко уязвило Джулию. Дурачок. Как он осмелился?! С этим она тоже не знала, что предпринять. Ей бы хотелось отругать его, но что толку? Он все равно не сознается. Джулии оставалось одно – молчать. Она слишком далеко зашла: снявши голову, по волосам не плачут; приходится принимать все таким, как оно есть. Ни к чему закрывать глаза на правду: Том ее не любит, он стал ее любовником потому, что это льстит его тщеславию, что это открывает ему доступ ко многим приятным вещам, и потому, что, по крайней мере в его собственных глазах, это дает ему своего рода положение.
«Если бы я не была дурой, я бы бросила его. – Джулия сердито засмеялась. – Легко сказать! Я его люблю».
И вот что самое странное: заглянув в свое сердце, она увидела, что возмущается нанесенной ей обидой не Джулия Лэмберт – женщина; той было все равно. Ее уязвила обида, нанесенная Джулии Лэмберт – актрисе. Она часто чувствовала, что ее талант – критики называли его «гений», но это было слишком громкое слово, лучше сказать, ее дар – не она сама и не часть ее, а что-то вне ее, что пользовалось ею, Джулией Лэмберт, для самовыражения. Это была неведомая ей духовная субстанция, озарение, которое, казалось, нисходило на нее свыше и посредством нее, Джулии, свершало то, на что сама Джулия была неспособна. Она была обыкновенная, довольно привлекательная стареющая женщина. У ее дара не было ни внешней формы, ни возраста. Это был дух, который играл на ней, как скрипач на скрипке. Пренебрежение к нему, к этому духу, вот что больше всего ее оскорбило.
