Лёнчик выпустил Саныча из объятий и бегом рванул к вешалке. Остановился, восхищённо разглядывая чистенькую выглаженную гимнастёрку, ощупывая хищными пальцами награды.

— Ну ты даёшь, дед! И молчал! И про награды, и про то, что в десантуре служил!

— А чего трепаться–то? — добродушно пробурчал Шабанов, — то дела прошлые…

— Слышь, Сан Саныч, дай поносить, а? Сегодня ж праздник, народ в городе гуляет — все тёлки мои будут! В таком прикиде буду — со мной любая пойдёт! Да и медальки эти… класс! И размерчик почти мой!

Шабанов сузил глаза, насупился

— Во–первых, не медальки это, а боевые награды! За пролитую кровь получены. Во–вторых, носить такую форму — заслужить надо! Поступай в ВДВ, там выдадут. И носи её потом сколько хочешь с тем званием и «железками», которые своими потом и кровью заработаешь!

Лёнчик потускнел

— Ладно, тащ майор, извини. Брякнул, не подумав. А для тебя это святое, вижу…

На письменном столе завибрировал, зазвонил мобильник.

Взяв трубку, Саныч услышал радостный щебечущий голос Этери

— Дядь Саш, здравствуйте! Папа приехал! Мы вас ждём прямо сейчас! В кафешке, что в самом конце Арбата, ну, в том, где встречались в последний раз, помните?

— Этери, здравствуй, дорогая! Конечно, приеду! Собираюсь и лечу! Папе — привет огромный!

В глазах Лёнчика мелькнуло разочарование

— Сан Саныч, так ты шо? Уезжаешь куда? Прямо щас?

— Да, дорогой! И тороплюсь!

Гость искренне огорчился

— Жаль. А я надеялся у тебя футбол посмотреть. Моя мегера в какой–то бабский сериал пялится, к ящику не подойдёшь. А игра вот–вот начнётся…

Шабанов пожал плечами

— Хочешь — оставайся, смотри. Будешь уходить — дверь захлопни. А я побежал.

Этери он увидел ещё издали. Подошёл к столику. Дато, сидевший рядом с дочерью, весь светился от счастья.

Обнялись.

У Датошки, хоть он выглядел издалека довольно молодо, седых волос прибавилось, кожа потемнела от южного солнца ещё больше, а движения были какими–то скованными.

— Куда на этот раз свинцовую бациллу поймал? — сочувственно спросил Шабанов, усаживаясь на стул.

— В спину прилетело. Снайпер прессе гостинец отправил.

— А где?

— В Сирии.

Саныч покачал головой

— Не рано ли встал? Или сбежал из больницы в самоволку ради праздника? Звякнул бы, я б и сам к тебе в палату приехал.

— Да ладно. Надо уже понемножку на воздух выбираться, восстанавливаться, ходули тренировать.

— А папу орденом Мужества наградили! Вот! — выдала новость, не в силах больше сдерживаться, Этери.

Саныч радостно и изучающе посмотрел на друга

— Поздравляю! Это обмыть бы надо… Расскажешь подробности?

— Извини, не могу. И пить пока нельзя. Отложим на потом. Сегодня просто посидим вместе.

Саныч вздохнул

— Хорошо. Отложим. Как ты только живёшь с этими тайнами? Даже поделиться не с кем…

Часа два пролетели незаметно.

Когда вазочки для мороженого опустели в очередной раз, а официантка куда–то исчезла, Сан Саныч повёл затёкшими плечами, встал со стула

— Ладно, водку тебе нельзя, пойду хоть нам ещё мороженого и холодной водички возьму. Запарился совсем. Жара, как в Сахаре!

Саныч выбрался из–за стола и отправился к стойке кафе.

Народу было много. Почти все места под солнцезащитными тентами были заняты. Тот столик, за которым оставались Дато и Этери, находился ближе всех к невысокой металлической оградке, отделяющей территорию кафе от тротуара улицы, по которой двигались изнывающие от солнцепёка прохожие. Среди них — компании парней в голубых полосатых тельниках, беретах, в форме ВДВ с наградами и аксельбантами.

Поглощённый впечатлениями от встречи, Сан Саныч не обратил внимания на кучку бывших десантников, остановившихся снаружи металлической оградки, в нескольких метрах от Дато и Этери.

Парни что–то бурно обсуждали, закипая и постепенно повышая голос.

Саныч, ожидая пока продавщица взвесит и разложит мороженое по вазочкам, стал разбирать отдельные фразы, звучавшие невдалеке, у него за спиной.

Звенящий ненавистью, молодой голос, явно уже хорошо поддатого обладателя, достиг слуха Шабанова

— Опять черножопые наших баб клеют! Вот с-суки!

Спокойный баритон добродушно отозвался

— Да не парься ты, может, у них всё по любви…

— Не-а, бля буду! Охмуряет девчонку, гад! — голос перешёл в крик с истерическими нотками, — задавлю, как…

Послышался шум.

Саныч обернулся. Увидел, как двое крепких парней в тельняшках и голубых беретах пытались удержать третьего, агрессивного и вертлявого, в полевой форме ВДВ с офицерскими погонами, рвущегося к кому–то в кафе.

Саныч не придал этому значения — мало ли пьяных идиотов на священный праздник десантуры шляется по городу и пристаёт к прохожим. На это есть ОМОН и патрули.

Шабанов расплатился с продавщицей, засунул пластиковую бутылку с газировкой под мышку, в руки взял три вазочки с мороженым и пошёл обратно к друзьям.

Саныч находился уже недалеко от них, когда вертлявый парень всё–таки вырвался из рук удерживающих его знакомых, одним прыжком перемахнул через невысокую оградку кафе и бросился на ненавистного «черножопого».

Дато сидел спиной к нападающему, а Этери смотрела на отца и ничего вокруг не замечала.

Когда Саныч увидел куда несётся пьяный десантник, у него остро кольнуло в сердце…

Отшвырнув в сторону бутылку с водой и мороженое, он бросился наперерез фигуре, мчащейся, как взбесившийся кабан, к столику, за которым сидели ничего не подозревающие отец с дочерью.

Не успел…

Пьяный, добежав первым до ненавистного смуглого мужика и оказавшись у него за спиной, изо всех сил, зло и картинно ударил его ногой справа в голову. В голливудском кино так красиво показывают удары каратистов — «моваши гери».

Несмотря на жару парень почему–то был в ботинках. В угаре ненависти, не очень хорошо владея телом и ещё меньше техникой японского боевого искусства, он явно не соразмерил силу удара и не рассчитал точку касания…

Носок ботинка угодил прямо в правый висок Дато. Голова его от удара дёрнулась и упала на грудь.

Дато качнулся и стал медленно сползать со стула…

По ушам ударил отчаянный крик Этери!

Пьяный воин, выложившись в броске, остановился. Тупо и удивлённо смотрел на неподвижное тело.

В следующую секунду Саныч добрался до подонка. Схватил за шиворот, развернул рожей к себе и увидел перепуганные знакомые глаза…

Лёнчик?!

На нём была та самая форма, которую Саныч утром так тщательно выгладил. На груди — его собственные, Саныча, медаль «За отвагу», пятиконечник ордена Красной Звезды, знак «200 прыжков». На ногах Лёнчика — знакомые начищенные ботинки…

— Ах ты, гадёныш! — удивлённо и омерзительно колыхнулось что–то глубоко в груди. Занесённый для удара кулак, невольно опустился…

Лёнчик подавленно и виновато, как побитая собака, мгновенно протрезвевшим взглядом смотрел на Шабанова и побелевшими губами бубнил

— Саныч, я не хотел… я не знаю, как это вышло… сорвался…

У оградки топтались случайные товарищи лже–майора орденоносца и оторопело пялились то на него, то на неподвижно лежащее рядом тело… Не знали, что делать.

Шабанов отшвырнул скулящего Лёнчика, быстро наклонился над Дато. Пульс не прощупывался…

Этери, опустившись на колени и обняв отца, билась в истерике над трупом.

Из собравшейся вокруг толпы, кто–то, выйдя из ступора, ошалело закричал

— Человека убили! Милиция! Милиция!

У Саныча изнутри поднялась страшная, неудержимая волна гнева! Хотелось прибить, порвать этого щенка на куски, как ненавистную фашистскую мразь, нелюдь… Лицо перекосилось в нервной гримасе.

Съёжившийся и мгновенно вспотевший убийца, уже понимая, что натворил, трясся перед Санычем на ватных ногах и, втянув голову в плечи, ждал возмездия, сгорбившись и склоняясь всё ниже к земле.

Шум в глубине кафе усилился.