Я закурил…
– А где якут?..
Ключник обидчиво молчал… но, выдержав паузу, ответил:
– Вася калым клиент… На Старом Арбате… Сейчас придёт…
– Какая калым клиент?! Какой Арбат?! Не понял!..
– А тебэ сичас и понимать ничего не нужно!.. Послужишь на объекте… разберёшься, поймёшь… И про Гоголь-моголь бульвар… вечером деньга, утром стулья…
Ничего смыслового из его азиатского диалекта я так и не выяснил…
Лишь позже я узнал, что на фоне острейшей нехватки стройматериалов многие жители окрестных бульваров и улочек приобретали дефицитнейший дубовый паркет, панели, двери, плинтуса из красного дерева, чешскую и немецкую сантехнику, элементы художественного декора у солдат стройбата с возводимого Генштаба. Товар выносился через коммуникационные коллекторы, далее через колодцы на тротуарах улиц, заранее оговорённых в сделке, и к условленному времени. Трассы коллекторов барыги в солдатской одёжке знали, как партизаны Одессы свои многокилометровые катакомбы…
Закурил вторую сигарету… Кульмандиев лежал на топчане лицом к стене и, обидчиво сопя, что-то ворчливо бормотал на «тарабарском»…
Незаметно в комнату вошёл Вася Якут, держащий в обеих руках сетчатые авоськи, из которых как на показ торчали хвосты янтарно-копчёных скумбрий.
– Вот и ароматный скунс явился… – процедил я сквозь дым сигареты…
– Ну ты как, Борисов?! – весело подмигнув, спросил Вася…
– Как на море!..
– Это как?..
– Тошнит, но я улыбаюсь…
Якут положил сетки на стол, задрал китель и вынул из-за брючного ремешка плоскую флягу кустарного производства…
– Шпирт!.. – деловито произнёс он и обернулся ко мне: – Вот лимончик съешь, Санёк!..
– Зачем?..
– У тебя очень довольная улыбка…
– Когда стенд рисовать начнём, Якут?! А то завтра мы уже не колбасу со скумбрией хавать будем, а лягушачью икру цедить за щеками в отдельной воинской части, находящейся на подмосковных болотах!..
– Не переживай! Чего тебе там рисовать?! Акулу?! Вот тебе натюрлих, скумбрия… Чем не акула империализма!.. А шестёрок акульных, рабочих солдат, мы тебе снизу приведём…
Кульмандиев сразу же привстал с топчанчика и свесил к полу угольные ножки… Василий тем временем раскладывал «авосечные» продукты на столе, на который, покуривая, я незаметно косился…
– Присаживайся, Борисов… Обедать будем…
– Только без индийского шансона… – буркнул я и придвинулся табуретом к столу…
– Ты хоть бы поблагодарил, Борисов… А то всё смурной какой-то, как серый день на улице…
– Спасибо, джамакеи!.. Здоровья вашим оленям, ослам и верблюдам!.. Мир вашим чумовым аулам!.. Птьфу-ты!.. Ярангам и кишлакам!..
– Спасибо, Саша, в стакане не булькает… Ну не смотри на меня так матерно, Саша!.. – Якут стал разливать спирт по стаканам…
– Разрешите, товарищ ключник, как офицер офицеру вам ручку поцеловать?!
– Ва-ай!.. Не стыдно, Саша?!
– Стыд глаза не ест, Вася… – Не разбавляя спирт «Тархуном», как это сделал Кульмандиев, я взял стакан в руку и поднялся с табурета… – Не упадём пятой точкой в торт!.. – И «смачным затвором» опрокинул пятьдесят грамм вовнутрь себя, где пустынствовала бодунская засуха…
(«Не пейте много! Не пейте мало! Пейте достаточно!» – часто с наставлением говаривал царь Пётр Первый, Великий… умнейший и знатный выпивоха… Что значит достаточно?.. Например, режиссёр Никита Михалков мог выпить бутылку водки и спокойно, без дебоша, снимать кино «Вокзал на троих»… Другой выпьет напёрсток – и начинает нести заумную околесицу «клоунировать петрушечно»…)
В ключной комнате царила атмосфера российской пивной и чайханы… тут тебе был и кружок самодеятельности, и публичная библиотека, и медресе с верблюдозаводом, и северное сияние с оленями в тундре…
Кульмандиев, закатив глаза и подняв ладони кверху, с восхищением рассказывал про свою невесту Роксан… Что заплатил за неё уже «половина калыма» генштабовским паркетом…
Я ему вторил:
– Что ты, Миша, за рубль родину продашь!..
– За рубль, может быть, и нет… А за два – точно… – поддакнул Вася.
– Ну что вы всё!.. – с обидой в голосе взвизгнул Кульмандиев и продолжил летать в свадебных облаках… – Сыграем кишлаком свадьбу… Поедем с Роксан в медовий путешествий к Чёрному морю, в Крым…
– Со свадебным путя-а-шествием прошу быть поаккуратнее… – мямлил осоловевший Вася Якут… – Я тута смотрел секретные карты Генштаба… там Америки нет!.. Океан с цепочкой островов… Так что приобретайте байдарки – и на вёслах, на оленях к Белому морю!.. Только не утоните…
Я не слушал их… И нёс с «верой и правдой» свою «ахинейскую бакланку»… Про то, как на гражданке, в родной Пензе, юбки трепыхались вокруг меня, словно флаги вокруг представительства ООН… Трепетно рассказывал про свою девушку, Нину… О том, из-за чего поссорился с ней перед самой отправкой в армию… Как поддатым завалился поздним вечером к ней в гости и перепутал в тёмном коридоре тапок с её любимой собачкой…
– Сколько было визгу, вопля!.. Да уж!.. Но я ведь поддел её на ногу, только на половину носка!..
– Ось мусь драть!.. – прокартавил Вася Якут. Оказалось, он всех слушал в эфире с вниманием…
– Меня матушка в яранге перед сном моржовой табуреткой обхаживала… И то более гуманно, значит!.. – с умно-пьяной, косорылой физией изрёк он своё тундровое заключение моему повествованию…
Я продолжил рассказывать, как просил у Нины прощения за этот неловкий, нелепый случай, как стоял перед ней на коленях… Пухлик – так звали собачонку – лежала в стороне, на коврике, и тихо поскуливала, то ли игриво прикидывалась, не то и «вправдишну» ей надо было «скорую» вызывать…
– «Простите меня, Нина!..» – «Прощаю… Но не забуду!..» – Так и ушёл холостым в армию… – жалостливым пафосом подытожил я свой печальный рассказ…
– Да вы, Сащя, прямо-таки поэт-дервиш! Я где-то слишаль, поэтам нельзя верить!..
– Веришь, не веришь, Кульмандиев! Но мне надоело слушать твои мерзопакостные новеллы! Рынка-скрынка, обмануль, на мешок урюк кинуль и про то, как ты стал мужиком перед армией, стоя на табурете сзади молодой ослицы! Казбек, блин!..
– Увести чужую жену несложно… Сложно вернуть её обратно, в мужнину ярангу… – бормотал Якут в полуотключке…
Я встал из-за стола в нарастающем раздражении…
– Спирт и продукты ваши прасрачены! Ой! Птьфу-ты! То есть просрочены… Пойду на воздух…
– Вниз не ходи!.. Иди на крышу!.. Чтоб комендатура не загребла!.. – последнее, что я услышал от них, выходя на лестничный пролёт…
На крыше, нечаянно спугнув стайку голубей, обнаружил грубо сколоченный лежак. Никаких других сонно-загорающих военных здесь не было… «Наверное, Якут соорудил! Чтобы по ночам наблюдать за звёздами… За Белой Медведицей… А я и не прочь сейчас хоть с белой медведицей, хоть с американкой, только желательно "пояпонистее", здесь, на этом лежаке, в амурных объятиях поломаться…» – Игривые, хмельные мысли озорно навивались в лучах июньского солнышка и освежались ласковым «Дувашей Ветерком»…
К краю крыши я не стал подходить, чтобы со двора и улицы не привлечь внимания караула комендатуры. Взору предстала светло-бежевая нарядная «Прага»… начало Гоголевского бульвара, улицы Старого и Нового Арбата… Размеренно, деловито двигались автомобили, что трудно себе представить в сегодняшнем «селёдочно-бочковом» времени… Двигался разнопёстрый муравейник людской толпы, создавая небольшие группки у ларьков с мороженым, автоматов с газированной водой, кабинок телефонов…
«Эх! Крылья бы Икара!..» Прилёг, растянувшись на лежаке и зажмурив глаза в благостных мечтаниях, я не заметил, как заснул…
Проснулся от сильного, канонадного, с раскатами и вспышками молнии, грома… В то же время в стороне светило солнышко. Аллюром прошёл сильный, кратковременный дождь… Расцветила в небе мостиком, соединяя Старый и Новый Арбат, ярмарочная радуга, на которую я любовался ещё долго из пристроечного флигелька, спрятавшись от дождя…
