Следуя традициям, жених в канун свадьбы созвал «мальчишник» в любимом кафе «Артистическое» (в их кругу именуемое на французский манер – «Артисти́к»). Конечно, куда, как не в «Артисти́к», было податься студенту театрального вуза?!. Пусть выбор блюд там был невелик: омлет, блинчики, бульон, зато напитков с лихвой хватало. Высоцкий много пел, а каждый тост сопровождал горестными словами: «Она меня соблазнила и лишила свободы!»

Когда вечеринка затянулась не на шутку, невеста нагрянула в кафе. Подгулявший жених тут же честно признался, что «пригласил всех!». На трезвый Изин вопрос: «Кого это «всех»?» – последовал маловразумительный ответ: «А я не помню, Изуль, я всех приглашал…»

Словом, на свадьбе гуляли действительно все: два курса – и Володин, и Изин, друзья, родственники, соседи. Разве что родители невесты на торжество не пожаловали. Но и без них двухкомнатная квартира Семена Владимировича оказалась тесноватой. Гостям пришлось рассаживаться даже на подоконниках. Было весело, шумно, бесшабашно. Само собой, пели, плясали, шутили. Невеста была в сногсшибательном платье – в палевых розах, пышное, нарядное, из перлона, – приобретенном в новом магазине «Наташа» на улице Горького. Туфли, естественно, были без каблуков, бледно-лимонные… Жених же – просто в рубашечке, хотя накануне был куплен костюм. Колец тоже не было. Ведь все, что они зарабатывали, объясняла Иза, уходило на поездки Москва – Киев – Москва.

А вот киевская Володина бабушка вручила молодым целых три тысячи рублей (немалые деньги по тем временам), дав совет: купите Изе шубу. Жених был за, однако невеста поступила по-своему: «Я поехала с утра в ГУМ, но до 2-го этажа, где торговали мехами, так и не дошла. Домой вернулась к вечеру на такси, пьяная от счастья, – чего я только не купила! Мы сидели на полу, разложив многочисленные коробочки, пахнувшие дурманом духи, китайскую пудру, что-то газовое-шелковое, невозможно красивое, недоступное, и были страшно довольны…»

Кто знает, может быть, впечатления от разнообразия «газового-шелкового» и неистребимых ароматов чуть позже навеяли начинающему поэту строки:

«Наша с Волчонком свадьба – отдельная история, – вспоминала Изольда. – В Рижском загсе, где нас расписывали, вместо марша Мендельсона звучала музыка из фильма «Укротительница тигров». Хохотали все. От смеха я дважды роняла цветы…»

Самым оригинальным подарком молодоженам стал… громадный дог, которого привел друзьям шутник Гена Ялович. Гостям (в отличие от жениха и невесты) подарок жутко понравился, все норовили погладить страшилище по короткой шерстке, а кое-кто шутки ради как раз – против нее… Через пару дней после свадьбы Владимир позвонил дарителю и взмолился: «Что мне с ним делать?! Забери его к черту!» Хотя многие говорили, что Высоцкий в общем-то любил животных, но… на расстоянии.

Словом, свадьба удалась на славу. Часа в четыре утра законные супруги в сопрождении Нины Максимовны возвращались домой, на Первую Мещанскую. Там Высоцкий, вскочив на подоконник, принялся зазывать с улицы работяг, спешивших на смену, отметить день лишения его свободы.

А затем наступили «суровые будни». Но Изе нравилось: «Выйдя за Володю замуж, я попала в совершенно необыкновенную атмосферу. Он был как-то ближе к своему отцу. У Семена Владимировича тогда уже была другая семья. Его вторая жена Евгения Степановна – армянка, и у них были сильны традиции гостеприимства. Постоянно большие компании, совершенно удивительные застолья с восточными блюдами, теплое, заинтересованное отношение к людям. Володя вырос таким ласковым, великодушным… Его нельзя было не любить – за доброту, нежность какую-то к людям. Мои мама и бабушка тоже были в него просто влюблены…»

Поначалу супруг попытался самостоятельно решить дальнейшую карьеру жены. Когда его пригласили в Театр имени Маяковского, он поставил условие: только с Изой. Хотя она понимала, что «по своему амплуа я не подходила» для этого театра. На вариант – работать в разных театрах – Владимир категорически не соглашался. Потом последовало предложение от Бориса Равенских, который только-только возглавил Театр имени Пушкина.

Светлана Аннапольская, которой было поручено обновление труппы Пушкинского, не скупилась на комплименты, расхваливая начинающего актера новому главному режиссеру: «Он не похож ни на кого. Он очень богатый внутренне парень…» Позже выяснилось, что Светлана Ильинична близко знала семью Высоцких – и деда, и отца Владимира. Словом, сосватала она Высоцкого в театр Равенских. Потом признавала: «Ничего выдающегося в Театре Пушкина ему сыграть так и не дали. Слава богу, что он быстро ушел оттуда… Если бы он там остался, может быть, он бы и не раскрылся…»

А Иза на просмотре в Пушкинском умудрилась поскандалить с придирчивым Борисом Равенских. «Даже у талантливых, хороших режиссеров самодурство, как правило, присутствует, – пыталась объяснить она свой провал. – Моя стычка с Равенских ведь заключалась в том, что, как оказалось, он мне делал гигантский комплимент, а я это восприняла как огромное хамство…»

Помимо профессиональных неудач, у Изы стали возникать проблемы и на личном фронте. Дико мучила ревность к Володиным друзьям. Раздражала иезуитская манера мужа по вечерам звонить от кого-нибудь из приятелей и говорить: «Я еду». Потом перезванивать минут через пятнадцать и сообщать: «Я уже выезжаю». Проходило еще какое-то время, и раздавался очередной звонок: «Я уже еду». И так он мог «ехать» часами. Черт знает что!

Иной раз затевал и вовсе странный телефонный разговор:

– Изуль, ты хочешь, чтобы я приехал быстро?

– Конечно.

Он приезжал, но в одной рубашке, без свитера.

– ?..

– Отдал таксисту. Но ты же сама хотела, чтобы я приехал быстро. Да и свитер, честно говоря, был уже рваный…

Порой Иза пускалась на элементарную женскую хитрость. По ее просьбе на очередной вечерний телефонный звонок Володи с другого конца Москвы отзывалась соседка – Гися Моисеевна Яковлева (да, та самая – из «Баллады о детстве») – и невинным голосом говорила, что Изочки нет, она, дескать, оделась, «как экспонат», и ушла. «А куда, Володечка, мне неведомо». Тогда ревнивец обзванивал всех подруг Изы, потом бросал все и мчался домой, где, конечно же, заставал жену, уютно устроившуюся на диване с книжкой в руках.

Она не отрицала, что частенько ссорились. Наговорив друг другу благоглупостей, Иза обычно выскакивала на улицу и ловила такси: «Прямо, пожалуйста!» При этом была уверена, что муж едет следом. Потом такси Владимира обгоняло беглянку и становилось поперек. Ревнивец выстаскивал Изу из такси, что-то объяснял шоферу, расплачивался и вез жену назад. Однажды в Изину машину ввалился какой-то парень и уселся прямо ей на колени. Высоцкий вытащил парня, пару раз хряснул дверцей по голове и аккуратно положил рядом с автомобилем. А однажды Владимир так увлекся слежкой за своей ветреной супругой, которая прогуливалась с подружкой, что им самим заинтересовался милиционер и задержал как подозрительную личность. Пришлось выручать…

Хватало и других приключений. Он же не был ангелом. «Как-то, – вспоминала молодая жена, – мне принесли его «бревнышком», а наутро, поднявшись, он попросил: «Изуль, дай шампанского». Не помню уж, какие пламеннные монологи произносила. Он слушал-слушал, а потом сказал: «Изуля, ну ладно, только не сутулься». Для него самое главное было – распусти волосики, возьми кофточку и не сутулься, – говорила Иза. – Кофточку он мне подарил из американской посылки (кто-то получил), ни у кого такой не было – пуховая сиреневая кофточка. И вот жара не жара, а Володя за свое: «Возьми кофточку. И волосы надо обязательно распустить…»

А вот с деньгами было не ахти. «Женщина не должна занимать деньги. Пусть Володя попросит у меня, и я дам», – поучала Изу мудрая Гися Моисеевна. Вечером Иза поплакалась в жилетку мужа: «Володя, нет денег». Жилетки, впрочем, тоже не было. Но он кротко пообещал: «Ничего, Изуля, добудем». «Как он добывал, меня это не очень интересовало, – признавалась она. – Вот какой он был муж! Он меня даже к портнихе возил. Помню, привез отрез – серебряный, под березку. А пальто кораллового цвета с начесом… Сам надел, сам обул, сам причесал…»