Затем, если бы мы исполнили в точности наше соглашение с Японией от 13-го апреля и не начали в Корее тайных махинаций, имея в виду там доминировать, - Япония, наверное, успокоилась бы и не начала довольно решительно действовать против нас; но так как Япония увидела, что на нас ни в чем положиться нельзя, что, с одной стороны, мы, удалив японцев с Ляодунского полуострова, сами, затем, захватили этот полуостров, а, с другой стороны, заключив с ними соглашение, которое должно было им компенсировать наш захват, - начали тайно, обходным путем его нарушать - то и Япония перестала совершенно нам верить.

Поэтому составилась против нас общая коалиция; Китая, Японии, Америки и Англии; все перестали нам верить и начали настоятельно требовать нашего ухода из Манджурии.

После того, как был разграблен Пекин, генерал-лейтенант Линевич, получивший за взятие Пекина Георгия на шею, вернулся на свой пост корпусного командира, в Приамурский край и вместе со своим багажом привез 10 сундуков различных ценных вещей из Пекина. К сожалению, примеру ген. Линевича последовали и другие военные чины и также вывезли вещи из китайских дворцов и жилищ.

Я очень сожалел, что не знал об этом тогда, когда сундуки эти были вывезены, если бы я об этом знал, то я, конечно, приказал бы их раскрыть и сделать по этому предмету скандал.

Когда быль разграблен дворец богдыхана, то между прочим, были захвачены там различные документы.

И вот, вдруг министр иностранных дел граф Ламсдорф получил из нашего посольства взятое из дворца нашими военными подлинное соглашение, заключенное мною и князем Лобановым-Ростовским, с одной стороны, и Ли-Хун-Чаном с другой, во время коронации и затем получившее ратификацию, как Императора Николая II, так и богдыхана. {168} Оказывается, что китайская императрица-мать регентша - придавала этому соглашению такое большое значение, что держала его в своей спальне в особом шкафу.

Когда при осаде Пекина вдовствующая императрица и весь императорский дом экстренно покинули дворец и ухали из Пекина, то не успели захватить с собой это соглашение.

Тогда явился вопрос: что же делать с этим соглашением? Граф Ламсдорф советовался со мной и я высказывал мнение, что хотя это соглашение безусловно нами нарушено, тем не менее следует его вернуть, дабы показать, что мы все таки от него не отказывались и желаем продолжать дружбу с Китаем.

Конечно, соглашение это мы вернули, но Китай убедился в том, что нам верить нельзя, потому что и после того, как мы вернули это соглашение, - все таки мы продолжали настойчиво пребывать в Манджурии.

{169}

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

МОЯ ПОЕЗДКА В ПАРИЖЕ НА ВСЕМИРНУЮ ВЫСТАВКУ.

ЗАЕЗД В КОПЕНГАГЕН. БОЛЕЗНЬ ГОСУДАРЯ.

ВОПРОС О ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИИ

Осенью 1900 г. я ездил в Париж на всемирную выставку в качестве министра финансов и торговли и промышленности Российской Империи. Проездом туда мне было дано знать из Копенгагена, где в то время находилась Императрица Мария Феодоровна, что она желала бы, чтобы я туда заехал. Я поехал туда, захватив с собою Грубе, который был агентом министерства финансов в Персии. Захватил потому, что он сам датчанин, его знала Императрица и он был в очень хороших отношениях с Орлеанской принцессой Марией Датской, ныне умершей, которая была женой принца Датского, брата Императрицы Марии Феодоровны и которая очень содействовала в царствование Императора Александра III сближению Франции с Poccией.

В Копенгагене я был всего полутора суток, так как спешил в Париж, виделся с Ее Величеством и Ее Величество интересовалась положением боксерского восстания. Я Ее Величеству кратко доложил, отчего восстание произошло и, с своей стороны, заверил, что если только мы будем благоразумны, то никаких особенных последствий, чрезвычайных для России, ожидать нельзя. К сожалению, мы были очень неблагоразумны и после долгих перипетий довели Poccию до несчастной и довольно бесславной войны с Японией.

В то время, когда я разговаривал с Императрицей Mapией Феодоровной, в комнату вошла ее сестра, королева Английская, которой она меня представила. Затем распростившись с ними я ушел, но {170} мне адъютант короля, престарелого почтеннейшего Христиана, отца вдовствующей Императрицы, сказал, что король желает меня видеть.

Я отправился к королю. Ему представился. Король был со мною очень милостив и подарил мне свой портрет с надписью, который висит до сих пор в кабинете, что он делал чрезвычайно редко, так как свои портреты давал только членам своей семьи, и сказал, что он ничего не может больше дать, так как я имею ордена выше датского ордена. Король спросил, видел ли я его дочь, Императрицу, я доложил, что видел, и вкратце сказал наш разговор. Затем он обратился ко мне со следующим вопросом: "мне моя дочь говорила, что вы занимаетесь с моим внуком Мишей и что между вами и Мишей существуют отличные отношения. Скажите мне пожалуйста, что собой представляет Миша, т.е. Великий Князь Михаил Александрович". Я ему сказал, что действительно, я имею высокую честь и радость преподавать Великому Князю и его знаю хорошо, но что мне очень трудно обрисовать его личность в нескольких словах, что вообще, чтобы охарактеризовать человека, то самый лучший способ это провести его через горнило различных, хотя и воображаемых событий и указать, как по его характеру он в таких случаях поступил бы, т. е. написать нечто вроде повести или романа; так как в характере человека есть такие сложные аппараты, что их несколькими словами описать Очень трудно. На это мне король заметил: "ну, а все таки вы можете в нескольких словах охарактеризовать; я его знаю, как мальчика, я с ним серьезно никогда не говорил". Тогда я позволил себе сказать королю: Ваше Величество, Вы хорошо знаете моего державного повелителя Императора Николая?" Тогда он говорит: "Да, я его хорошо знаю". Я говорю: "само собой разумеется, Вы отлично знаете и Императора Александра III". Король сказал: "Ну, да я его отлично знаю". "Так я приблизительно именно в самых таких общих контурах, чтобы определить личность Михаила Александровича, сказал бы так: что Император Николай есть сын своей матери и по своему характеру и по натуре, а Великий Князь Михаил Александрович есть больше сын своего отца". Король на это рассмеялся и затем мы расстались. Я больше никогда не имел случая видеть этого достойнейшего во всех отношениях монарха.

Будучи в Даши я сделал визит и принцессе Марии, вместе с Грубе. Принцесса очень интересовалась в то время образованием {171} датского пароходного Азиатского Общества, беседовала со мною по этому предмету в том смысле, чтобы оказать содействие этому обществу.

Затем я уехал с Грубе по направлению Гамбурга и Кельна, в Париж, причем Грубе вернулся в Петербург, я же прибыл в Париж. Хотя всемирная выставка уже была открыта несколько месяцев, но некоторые отделы и в том числе русский отдел не были еще окончены. Комиссаром этой выставки со стороны России был назначен мною князь Тенишев, весьма богатый человек, сделавший состояние собственным трудом, начав службу на железной дороге техником с содержанием в 50 рублей в месяц. Он в Париже очень широко устроился, принимал и по своим практическим знаниям был совершенно на месте. Сын этого Тенишева теперешний член Государственной Думы был тогда еще мальчиком.

Я, конечно, в деталях осматривал всю выставку, сделал надлежащие визиты и затем был приглашен президентом республики почтеннейшим Лубэ приехать к нему в дачное его местопребывание "Рамбулье". Я поехал туда в сопровождении нашего посла Урусова. Там были некоторые из министров, а именно министр финансов Кайо, который вот только несколько недель тому назад оставил министерство, в котором он уже фигурировал в качестве президента министерства. Там был тогдашний министр внутренних дел известный Дюпюи, который и ныне тоже состоит министром одного из министерств, человек не имевший никаких средств, но составивший себе громадное состояние на газете "Petit Journal". Там был министр иностранных дел Делькассе и еще несколько министров. Во время обеда я сидел по правой стороне Лубэ и Кайо по левой сторон Лубэ. В это время президентом министерства был Вальдек Руссо, но его не было в Париж. Во время всего обеда, я и Кайо с одной стороны и Лубэ с другой стороны спорили о денежном обращении. Он все продолжал поддерживать теорию биметаллизма, а я и Кайо поддерживали, конечно, теорию монометаллизма, т. е. основания, на которых я совершил реформу денежного обращения в России.