Германский Император очень удивил меня своими манерами: он вышел, вероятно, потому, что был в интимном кружке, совершенно как ферт, делая совсем неподобающие личности Императора жесты, как рукою, так и ногою. Очевидно, он делал это потому, что был в интимном кружке.

Император Германский пошел со мной в кабинет посла, где, оставшись со мной наедине, Император обратился ко мне со следующей речью: он сказал, что Америка представляет для Европы большую конкуренцию, конкуренцию всему европейскому земледелию, что Америка наживается на счет Европы, а потому он находит, что следовало бы в отношении Америки принять особливые меры т.е. относительно таможни; не почитать ее страною наиболее благоприятствуемой, т.е. не трактовать ее, как все остальные европейские страны, а держать для нее совершенно особливые пошлины, дабы Америка не могла наводнять Европу своими продуктами.

По этому предмету я заметил Его Императорскому Величеству, что я не мог бы принять его мнение, что, по моему, не только можно было бы, но и должно принять эту точку зрения вообще в отношении всех стран, не входящих в континент Европы, т.е. стран отделенных от Европы морями, а следовательно в том числе и Англии; но что принимать такую специальную меру по отношению Америки я считал бы весьма неудобным и бесцельным, так как едва ли другие европейские страны на это согласятся.

Германский Император объяснил мне, что он не может причислить Англию к странам заморским и что он стремится установить с англичанами наилучшие отношения; что его мнение заключается в том, что следует принять эти меры только в отношении Америки, так как Англия не наводняет Европу сельскохозяйственными продуктами, между тем, как именно Америка понижает цены всех сельскохозяйственных продуктов в Европе.

На это я Его Величеству доложил, что, мне кажется, России будет чрезвычайно трудно встать на такую точку зрения уже потому, что Россия находится с Америкой, со времен освободительной войны Северо-Американских Штатов, в самых прекрасных отношениях {110} и России нет повода вдруг изменить свои отношения к Америке. Что касается вообще общеполитического положения, то я держусь такого убеждения, что экономические отношения находятся в неразрывной связи с политическими. В конце концов, хорошие политически отношения к известным странам не могут существовать без хороших экономических отношении и обратно; что Европа в среде других стран представляет собою дряхлеющую старуху и, что если так будет продолжаться, то через несколько столетий Европа будет совершенно ослаблена и потеряет первенствующее значение в мировом концерте, а заморские страны будут приобретать все большую и большую силу и через несколько столетий жители нашей земной планеты будут рассуждать о величии Европы, так как мы теперь рассуждаем о величии римской Империи, о величии Греции, о величии некоторых малоазиатских стран и о величии Карфагена; затем я сказал, что недалеко то время, когда к Европе будут относиться только с почтением и с почтением в такой мере, в какой вообще благовоспитанные лица относятся к бывшим красавицам, уже одряхлевшим и еле двигающим ногами.

Его Величество этот взгляд очень удивил и он мне поставил вопрос:

- Что же, по вашему мнению нужно делать для того, чтобы этого избегнуть?

Я ему на это ответил:

- Вообразите себе Ваше Величество, что вся Европа представляет собою одну Империю; что Европа не тратит массу денег, средств, крови и труда на соперничество различных стран между собою, не содержит миллионы войск для войн этих стран между собою и что Европа не представляет собою того военного лагеря, каким она ныне в действительности является, так как каждая страна боится своего соседа; конечно, тогда Европа была бы и гораздо богаче, и гораздо сильнее, и гораздо культурнее; она, действительно, явилась бы хозяином всего мира, a не дряхлела бы под тяжестью взаимной вражды, соревнований и междоусобных войн. Для того чтобы этого достигнуть, нужно прежде всего стремиться, чтобы установить прочные союзные отношения между Poccией, Германией и Францией. Раз эти страны будут находиться между собою в твердом, непоколебимом союзе, то несомненно, все остальные страны континента Европы к этому центральному союзу примкнут и таким образом образуется общий континентальный союз, который освободить Европу от тех тягостей, который она сама на себя наложила для взаимного {111} соперничества. Тогда Европа сделается великой, снова расцветет и ее доминирующее положение над всем миром будет сильным и установится на долгие времена. Иначе Европа и вообще отдельные страны ее составляющие находятся под риском больших невзгод.

Его Величество, выслушав эту речь, сказал мне, что мой взгляд очень интересен и оригинален, затем милостиво распростился со мною.

Это было в 1897 году; прошло менее и5 лет, в это время уже появилась на свет Божий великая Японская Империя, произошла война между Англией и бурами, результатом которой создалось особое государство в Африке, входящее в сферу Английской Империи. В значительной степени усилились некоторые южноамериканские республики, - вообще заморские страны приобретают все большую и большую силу, как политическую, так и военную и экономическую.

Когда уехал Германский Император, то при первом моем докладе Государю Императору Его Величество передал мне маленькую записку, говоря, что записку эту ему дал Германский Император.

В этой записке было изложено то, что мне говорил Германский Император, т.е. в ней говорилось об установлении боевых пошлин против Северо-Американской республики.

Я доложил Его Величеству, что об этом со мною говорил Германский Император и что я держусь такого то мнения. Государь Император приказал мне составить на эту записку ответ в том самом духе, в котором я говорил Германскому Императору, причем Император сказал, что он мое мнение разделяет.

Я составил ответ в виде ноты без подписи и передал Государю Императору. Государь Император сказал мне, что отошлет этот ответ Германскому Императору, при своем собственноручном письме.

После отбытия Германского Императора, я как то разговаривал с генерал-адмиралом Великим Князем Алексеем Александровичем по поводу пребывания Императора Вильгельма. Великий Князь сказал мне, что вообще Германский Император человек довольно эксцентричный, и что вот, когда Император Вильгельм был в Петергофе, то раз случился следующий инцидент:

Государь Император возвращался вдвоем с Германским Императором в экипаже. Когда Государь вернулся из этой поездки, то {112} к нему по какому то делу зашел Великий Князь, Государь сказал Великому Князю, что ему крайне неприятно, что на возвратном пути Германский Император спросил его: нужен ли России китайский порт Kиao-Чао, что в этот порт русские суда никогда не заезжают и что в своих целях, в интересах Германии, он желал бы занять этот порт, чтобы он был стоянкой германских судов, но не хочет этого сделать, не имея на то согласия русского Императора.

Государь не сказал Великому Князю Алексею Александровичу, дал ли он или не дал этого согласия, но только прибавил, что Германский Император, заговорив с ним об этом, поставил его в самое неловкое положение, так как он гость и категорически отказать ему в этом было бы неловко, что вообще ему это крайне неприятно.

Его Величество, человек весьма деликатный, и эта черта деликатности и крайней воспитанности проявлялась в нем особенно в его молодости. Мне поэтому понятно, что раз он ехал с своим гостем, Германским Императором, который так некорректно обратился к нему, прося, чтобы Государь не препятствовал занятию Германией китайского порта Kиao-Чао, то Государь, по характеру своему, не мог категорически отказать и Германский Император мог понять, что Русский Государь дает, так сказать, на это свое благословение.

30-го ноля, как я уже говорил, Германский Император уехал за границу, а 11 августа прибыл в Петербург с ответным визитом Государю Императору президент французской республики Феликс Фор.