Так и многое другое говорили царь и патриарх о святых иконах сначала наедине, потом были допущены внутрь и стоявшие за дверьми епископы и клирики. Вошло и много сенаторов; еще царь вызвал туда вооруженных воинов с обнаженными мечами, на устрашение тех, кто не хотел согласиться с ним. Что там было, какие рассуждения, и какое величие души и смелость обнаружили безбоязненные сердца, о том написано в житии преподобного Феодора Студита, под 11 ноября, и в житии святого Никиты Исповедника, в 3 день апреля. Кончилось же все это гневом и яростью царя – и изгнанием с бесчестием из царской палаты патриарха и всей дружины его. Епископы, бывшие при святейшем Никифоре, немедленно были посланы на заточение в различные места, но патриарх был до времени оставлен на своем месте, отчасти потому, что не решались окончательно сделать ему зло, отчасти из боязни, как бы народ не поднял из-за него восстания и мятежа. Клириков же и многих из монашеского чина мучили в темницах и узилищах ранами и морили голодом и жаждой, принуждая к ереси.

Святейший патриарх, видя, что царь вполне отпал от правоверия и Церковь весьма смущена, чин же духовный подвергается гонению и страдает, написал к царице, увещевая ее подать царю необходимый совет прекратить такое гонение, писал также и к градоначальнику Евтихиану, единомысленному с царем, и первому советнику его. Движимый ревностью апостольскою и пророческим духом, он к увещаниям присоединил и следующее строгое слово:

– Если не перестанете совращать с прямых путей Господних, карающая рука Господня будет на вас скоро.

Однако святой патриарх не только не мог убедить упорных, но даже подвиг их на большую ярость. Царь послал одного патриция Фому отнять у патриарха управление соборною церковью святой Софии и не допускать, чтоб патриарх служил в ней и говорил поучение к народу, так что патриарх в своем доме был как в заточении, никуда не выходя. От печали и от многих подвигов он изнемог телесно, впал в недуг и лежал на одре болезни, ожидая кончины своей; еретическое же сборище не переставало волноваться и желало с ним прения. Послан был от царя и от единомышленников его брат царицы, именем Феофан, саном спафарий[50], к святейшему патриарху, чтобы привести его для прений с ними. Святой отвечал посланному:

– Пастырь, лишенный овец, не выходит на рать против волков, и ищущий себе здравия не борется со зверьми. Зачем вы, отняв у меня вверенных мне Христом овец, призываете меня на прение, чтобы я один боролся с еретиками, как с волками? Если вы этого желаете, то возвратите мне овец моих, отпустите из уз и темниц священников и клириков, и пусть каждый примет свое место, да будут возвращены из изгнания архиереи и да примут вновь свои престолы, а находящиеся ныне на их местах еретичествующие лжеепископы, неправильно возведенные, да будут извержены, и все правоверные, гонимые и страждущие да получат отдых от гонения и первоначальную свою свободу: тогда, если будет угодно Богу и если я выздоровею, мы будем готовы соборно обличить принятую гибельную злобу еретичествующих. Собору же и беседе о вере следует быть в соборной великой церкви, где Сам Христос Бог присутствует в Пречистых Тайнах, а не в царских палатах, ибо о церковном должно рассуждать в церкви, а в палатах – устроить гражданские дела.

С таким ответом Феофан возвратился к пославшим его. Те еще более озлобились на святого, и снова отправили к нему нескольких из сборища своего, чтобы призвать его уже на суд. Святой патриарх возразил им:

– Кто меня призывает на суд? Кто-либо из патриархов – римский, александрийский, антиохийский или иерусалимский? Если же их в соборе вашем нет, то к кому мне идти? Или вы меня, патриарха, призываете? Вы ли, беззаконные, будете судить меня, законного пастыря? Не пойду к явным врагам моим, которые, как лютые звери, приготовились растерзать меня без вины с моей стороны. Да и как я пойду больной, когда не в состоянии даже встать с одра? Разве с одром возьмете и понесете меня?

И эти посланные возвратились без успеха. Тогда еретическое сборище, исполненное великой злобы, незаконно лишило сана ни в чем неповинного, святого и богоугодного мужа, патриарха Никифора, и предало его анафеме, само будучи в высшей степени достойно извержения и проклятия; они предали анафеме не только святого Никифора, но и предшественников его, святейших патриархов, правоверных и отошедших ко Господу после блаженной кончины – Тарасия и Германа. Этим и закончилось лукавое соборище еретическое.

Поздно вечером царь послал воинов взять Никифора из патриаршего дома и вести его в заточение. Свирепые воины подступили к дому с оружием и дреколиями; производя шум и мятеж, злословя святейшего Никифора и прежде бывших патриархов Германа и Тарасия. Услышав это, патриарх прослезился и благодарил Бога, что сподобился таких злословий за православие. Вышеупомянутый патриций Фома, которому царь вверил соборную церковь святой Софии, будучи вместе с тем и блюстителем патриаршего дома, повелел воинам прекратить шум, крепко запер входные двери патриаршего дома, пошел к царю и сказал ему:

– Государь! Нет нужды во множестве воинов, иначе народ, услышав шум, соберется и сделает какое-либо зло; пошли только двоих мужей и с ними несколько слуг, чтобы вынесли патриарха на руках, ибо он очень болен и не может идти сам.

Царь так и сделал – приказал воинам отойти от патриаршего двора, а через час прислал двух мужей из своего дворца; и был выведен, или, скорее, вынесен святейший Никифор из своего дома. Желая помолиться в своей великой престольной церкви святой Софии, он вошел в нее, поддерживаемый двумя мужами, повелел зажечь свечи и кадить фимиамом, простерся на землю крестообразно и долго молился, рыдая и орошая землю слезами. Потом он встал с земли; увидев неких православных, тоже пришедших в храм и плакавших о патриархе, он благословил их и в последний раз простился с ними со словами:

– Чада, я нашел вас правоверными христианами и оставляю вас правоверными христианами.

И вышел из церкви. Воины посадили его на колесницу, и в полночь, когда все спали, отвезли на берег моря. Здесь положили его в ладью и перевезли в Хрисополь[51], в некое место, называемое Волуе[52], где был монастырь. Так был неповинно изгнан с престола своего великий угодник Божий святейший патриарх Никифор после девятилетнего управления Христовой Церковью. Спустя недолгое время, он был отослан далее на остров Проконнис[53], в монастырь святого великомученика Феодора. Когда же, направляясь к этому острову, везли его на корабле мимо страны, где находился преподобный Феофан, игумен Великого Села, оба святые мужа прозорливыми очами увидели и приветствовали друг друга. Преподобный Феофан, будучи в келии своей, повелел ученику своему положить в кадильницу горящие угли, зажег свечи, возложил на угли фимиам и поклонился до земли, беседуя как бы с неким лицом, шедшим мимо. Ученик спросил его:

– Отче! Что ты делаешь? Кому поклонился и с кем беседуешь?

Преподобный отвечал:

– Святейший патриарх Никифор, неправедно изгнанный за правоверие, следует в заточение на корабле мимо этой страны; для того мы зажгли свечи и фимиам, чтобы воздать патриарху подобающую честь.

В то же время святейший патриарх Никифор, находясь на корабле, внезапно преклонил колени, взаимно поклонился святому старцу и, простерши руки в воздух, преподал благословение. Один из бывших со святейшим на корабле спросил его:

– Кого благословляешь, святейший отче, и пред кем преклонил колени?

Патриарх отвечал:

– Феофан Исповедник, игумен Великого Села, приветствовал нас, и почтил зажженными свечами и фимиамом, я же со своей стороны поклонился ему, ибо и он в непродолжительном времени пострадает, подобно нам.

Что вскоре и сбылось. Достигнув назначенного ему места изгнания, святитель Христов Никифор провел там, в тесноте и частых болезнях, терпя скудость в необходимом, тринадцать лет, и перешел на вечный покой ко Господу. Преставляясь же, радостною душою произнес слова Давида: «Благословен Господь, Который не дал нас в добычу зубам их! Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих: сеть расторгнута, и мы избавились» (Пс. 123:6–7).