Ковбой своей правдой будто двинул ее между глаз, и на миг она лишилась слов. Потом вдруг откуда ни возьмись зазвучал ее горький смех.

– Чего это ты вдруг занялся моими делами, Ковбой?

Он минуту смотрел в окно, потом закрыл глаза.

– Потому что я люблю тебя, лапушка. У меня никогда не было сестры, и ты ближе всего к этому понятию. И еще ты мне очень напоминаешь Тару.

– Тару?

– Ага, – тихо сказал он. – Та девушка, которая ездила со мной на "Харлее".

Она заметила, как заходили желваки у него на скулах, но не удержалась от вопроса:

– Что с ней сталось?

– В Аризоне мне пришлось проткнуть ей сердце колом, – ответил Ковбой, не поворачиваясь.

Дамали открыла рот – и закрыла. Что тут скажешь? Она совсем не ожидала от него такое услышать. Блин...

– Я знаю, тут никакие слова не годятся. И спасибо, что уважаешь мое право на свою жизнь... не суешься в мою психику. Я не люблю, когда со мной так поступают, и потому с людьми своей команды сама такого не делаю.

Он кивнул:

– Сказала бы ты это Марлен. Очень уж она любопытна.

– Скажу, – пообещала Дамали с грустной улыбкой.

– Ладно, проехало. Тара – это уже история. Вот так я встретился с Хосе, и вот почему я, наверное, лучше других его понимаю. Долгая история. – Ковбой потер лицо руками. – Не хочется об этом говорить. – Он ухватился за рулевое колесо и зафиксировал внимание на морге. – Последнее, что я могу сказать: жизнь коротка, непредсказуема, а временами – хренова. Так что веселись, пока можешь, детка. Попробуй все, пока твой номер не вышел в тираж. Все, проповедь окончена. Пускаем по рядам кружку для пожертвований, дискуссия не предусмотрена.

– Спасибо, Ковбой.

Она положила руку ему на рукав, потом убрала. Ощущаемая в его организме боль вызвала слезы у нее на глазах, но она сморгнула их, сохраняя достоинство – свое и его. Оставалось только надеяться, что она передала через прикосновение ладони целительную эмпатию.

Он кивнул и отвернулся к зданию, а она стала рассматривать драгоценности в рукояти клинка. Ей нечего было больше сказать Ковбою, и понимающее молчание казалось сейчас лучшим выходом.

Семь камней. Марлен говорила, что каждый из них отвечает своему цвету уровня чакры – описанного в восточной философии невидимого энергетического поля, которое правит частью тела и духа, и каждый уровень имеет свой оттенок, переливающийся вдоль позвоночника человека, и так они помещены на рукоять, как выпуклости для хвата, идеально подходящие для ее руки. Три клинка, каждый с вытравленными символами Адринка, образовывали триединство, сходящееся к жалу острия. Предмет из легенд, и вот он принадлежит ей.

Треугольное лезвие прорезало в теле дыру, которая не могла закрыться. Сделанное из ватиканского и североамериканского серебра, с южноамериканским сплавом, слитым с догонской сталью родной земли, оно было закалено в самурайском горне, и части его обошли весь мир, переходя от истребительницы к истребительнице, пока не закончилось его создание. Так ей говорили. Клинок зачаровал ее, пока она его рассматривала, – предмет, создаваемый эпохой за эпохой, религией за религией, и каждая культура была в нем представлена – так говорили. Ранний подарок на день рождения, согласно Марлен, когда планеты сойдутся. Что это могло значить? Но она была рада, что Ковбой его стащил и догадался принести с собой. "Мадам Изида" – это то, что может сделать работу.

Однако ее беспокоил факт, что клинок был "одолжен" у Марлен. Она попыталась утихомирить совесть с помощью слова "освобожден" для описания поступка Ковбоя и своего соучастия. Дамали тихо засмеялась про себя. Марлен будет метать молнии. И вообще, где она могла раздобыть такой клинок? Много вопросов, мало ответов... и кто эти чертовы Рыцари Тамплиеры?

– Может, тебе не стоило его брать, хотя я и нудила насчет того, чтобы его попробовать, – сказала она, не отрывая глаз от ветрового стекла. Слишком много мыслей боролось у нее в голове за первенство. – Марлен говорила, что еще не время.

– Знаешь, – засмеялся Ковбой, – если бы Марлен не хотела, чтобы я тебе его пока давал, она бы остановила меня. Мимо нее ничего не проходит. Она все держит в руках.

Дамали улыбнулась:

– А что она сказала?

– Пожелала быть осторожными, как она всегда говорит, и приятно провести время. Потом она вздохнула и вышла.

Дамали снова затихла, на миг задумавшись над словами Ковбоя.

– А Шабазз чего-нибудь говорил?

– Нет, он, как все мы, знает, что рано или поздно время настанет.

Теперь она взглянула на Ковбоя:

– Что это за разговоры о времени? С тех пор, как начался парад планет, вся группа говорит загадками и действует странно. У меня такое чувство, будто есть какая-то тайна, о которой мне не говорят. Мне это не нравится.

– А ты не спрашивала Марлен? – Ковбой смотрел на горизонт, улыбаясь ласковее.

– Спрашивала. Она только сказала, что я узнаю, когда буду готова.

– Как любая мамочка. – Ковбой усмехнулся и прислонился головой к рулю. – Не мое дело. И не моя сильная сторона уж точно. Спроси Шабазза насчет согласия планет.

Дамали услышала собственный смех – ее позабавило, как товарищ по команде ежится под ее вопросами.

– Ковбой, кончай морочить мне голову. Из всех, кого я знаю, ты самый прямолинейный. Не проходит дня, чтобы ты что-нибудь не ляпнул, и твой стиль – говорить в лоб. Выкладывай.

Он засмеялся, откинулся на спинку и покачал головой.

– Вся эта тема насчет истребительниц – не для меня. Map позволила тебе взять меч, потому что ты так его хотела, что готова была стащить. Она вышла из комнаты, улыбаясь. Вот и все, что я готов сказать. Оставь тему.

– Все мы как-то странно поступаем, – прошептала она уже без прежнего благодушия. – Будто что-то меняется в самой команде. Усиливается, не знаю что... но по-другому, и вся динамика меняется. Даже музыка стала крепче, и публики на представлениях больше. Черт, я даже чувствую себя иначе и не могу объяснить. Все мне действует на нервы.

– Жокей, – сказал наконец Ковбой, и Дамали снова на него посмотрела. – Что там случилось в клубе? Я знаю, мы все переживали из-за Хосе, и эта кладбищенская смена не случилась, но ты вроде бы не была ни сосредоточенна, ни обеспокоена. Как вот насчет Карлоса.

– Тут мало есть что рассказывать, Ковбой. – Она отвела глаза и посмотрела в окно, выискивая на местности малейшие признаки движения. – Солнце садится, надо быть повнимательней – как ты сам сказал, мы давно уже не выходили по двое.

Меньше всего она была готова обсуждать Карлоса или ту первобытную тягу, которая влекла ее к нему.

– Так Карлос источник или как?

– Нет. Он ничего не знает. И настроен добраться до тех, кто завалил его ребят. Он объект нападения, но вряд ли источник. Кто бы ни...

– Точнее сказать, что бы ни...

– Я пыталась ему это объяснить.

От ее слов Ковбой выпрямился, и взгляд Дамали на миг отвлекся от окна. На лице ее товарища отразилось нечто среднее между возмущением, заботой и слабым намеком на ревность. Забавно.

– Я нас не выдала. Я ему велела не снимать крест и помолиться, если его свалят. Точка.

– Уф, – с облегчением вздохнул Ковбой. – А я-то на миг испугался, что этот красавчик влез тебе в голову.

Она не ответила, глаза ее смотрели на здание.

– Здесь кишит полиция. Они ожидают вторжения в морг. Считают, что это какое-то ритуальное послание в традиции гангстерских войн. Помнишь, какие предположения строили в газетах, как комментировали полицейские? – Она подождала, пока Ковбой кивнул. – Де Хесус не обратится еще по крайней мере сорок восемь часов, раз умер сегодня утром... а вампиры не встают до третьего заката.

– Так что мы тогда здесь делаем?

– Честно говоря, не знаю. Надо вернуться и взять Большого Майка, а потом стоять на вахте вместе с ним.

Ковбой посмотрел на нее:

– Ты заметила, что последнее время не принимаешь четких решений?