Калаба ласково дотронулась до ее щеки.

— Я сделаю все, что ты хочешь, Юлия.

Калаба наклонилась и нежно поцеловала Юлию.

— В отличие от других, я тебя никогда не предам. Я не твой отец и не Кай. — Она выпрямилась и улыбнулась, посмотрев на Юлию сверху вниз. — Ты приняла мудрое решение. После аборта ты вообще про него забудешь и снова начнешь свою жизнь. Я научу тебя избегать беременности в дальнейшем.

Юлия смотрела, как Калаба уходит. Оставшись в одиночестве, она уткнулась лицом в ладони и заплакала.

Хадасса знала, что, пока у Юлии гости, она должна оставить хозяйку. Ожидая, когда ее позовут, Хадасса занялась другими делами. Сегодня она работала в саду вместе с Сергием, рабом из Британии. Когда Юлия в конце концов вышла, Сергий постарался заняться делами подальше от дома и от хозяйки, на садовой дорожке, чтобы не страдать от ужасного характера Юлии.

Хадасса расстроилась, снова увидев Юлию в слезах. Всякий раз, когда в гости приходила Октавия, хозяйка становилась взволнованной, эмоциональной, легко впадала в гнев и рыдания. Визит Калабы, очевидно, тоже не улучшил ее состояние. Юлия села в солнечном месте и пожаловалась, что ей холодно. Хадасса накрыла ее своей шалью, но Юлия продолжала дрожать.

— Как ты себя чувствуешь, моя госпожа? Это ребенок?

Юлия вся напряглась. Ребенок. У нее еще не было никакого ребенка. Так сказала Калаба.

— Спой мне, — кратко приказала Юлия, кивнув в сторону маленькой арфы, лежавшей рядом. К инструменту был приделан кожаный ремень, поэтому Хадасса могла всюду носить его с собой, снимая только тогда, когда работала или спала. Юлия смотрела, как Хадасса взяла арфу в руки и стала нежно перебирать пальцами струны. Приятная мелодия успокаивала расшатанные нервы Юлии.

Хадасса пела, но обратила внимание, что Юлия едва слушает ее. Взгляд у хозяйки был какой–то отрешенный, даже безумный. Руками она перебирала свою одежду, а потом сцепила их так, что побелели костяшки пальцев. Отложив в сторону инструмент, Хадасса подошла к Юлии, опустилась на колени и взяла ее руки в свои.

— Что тебе не дает покоя?

— Эта… эта беременность.

— Ты боишься? Прошу тебя, не бойся, моя госпожа, — сказала Хадасса. — Ведь это самое естественное явление в нашей жизни. Господь улыбнулся тебе. Ребенок — самое великое благословение, которое Бог только может дать женщине.

— Благословение? — недоуменно спросила Юлия.

— Ты же носишь в себе новую жизнь…

Юлия отдернула руки.

— Да что ты в этом понимаешь? — Она встала и отошла от Хадассы. Сдавив руками виски, она попыталась совладать со своими эмоциями. Настало время, когда она уже не должна реагировать на происходящее вокруг по–детски. Калаба была права. Она сама должна стать хозяйкой своей жизни.

Юлия оглянулась на Хадассу, которая по–прежнему стояла на коленях возле мраморной скамьи, и чьи карие глаза были полны обеспокоенности и сострадания. Юлия прижала руку к сердцу и почувствовала невыразимую жалость. Хадасса любит ее. Вот почему Юлия так нуждается в этой рабыне. Вот почему она забрала Хадассу у матери и отца. Губы Юлии скривились в горькой ухмылке. Какая–то злая ирония была в том, что такую бескорыстную любовь к ней проявляет рабыня. Не ее родители. И не Кай.

— Ты не понимаешь, что мне приходится испытывать, Хадасса. Ты не знаешь, каково все время чувствовать себя больной и уставшей, видеть, что ты не нужна своему мужу. Что ты знаешь о той любви к мужчине, какой я люблю Кая?

Хадасса медленно встала. Она внимательно всматривалась в лицо своей хозяйки, не понимая отчаяния, которое та испытывала.

— Ты носишь в себе его ребенка.

— Ребенка, которого он не хочет, который разлучает нас. И не говори мне о том, что это благословение богов, — сердито добавила Юлия.

— Время все покажет, моя госпожа. — Неужели у Юлии нет глаз и ушей, чтобы видеть и слышать Господа и понять, что на ней благословение?

— Время ничего не изменит, — сказала Юлия. — Только усугубит положение. — Калаба была права. Она должна сама стать хозяйкой своей судьбы. Но она боялась того решения, которое приняла. Ее одолевали сомнения. Если это стало повсеместной практикой, значит ли это, что Юлия поступает правильно? А если она поступает правильно, тогда почему ее грызут сомнения?

Существуют ли вообще такие понятия, как хорошо или плохо? Разве наши поступки не продиктованы обстоятельствами? Разве счастье не является главной целью нашей жизни?

Юлии хотелось, чтобы Хадасса поняла, что она сейчас испытывает. Ей хотелось, чтобы Хадасса сказала, что все будет хорошо, что решение сделать аборт разумно. Юлии хотелось, чтобы Хадасса сказала: то, что Юлия собирается сделать, остается единственным способом вернуть их прежние отношения с Каем. Но когда Юлия посмотрела в глаза этой маленькой иудейки, она не смогла произнести ни слова. Она так и не смогла ничего сказать. В том, что Калаба считала всего лишь символом, Хадасса видела жизнь.

Но кому интересно мнение какой–то рабыни? Она ничего не знает. У нее ничего нет. Она всего лишь рабыня, одержимая своим невидимым Богом.

— Ты называешь это благословением, потому что кто–то сказал тебе, что это благословение, — сердито сказала Юлия, стараясь как–то оправдать свое решение. — Ты только повторяешь то, что слышала. Все, о чем ты поешь и о чем говоришь, — это только повторение чьих–то слов и мыслей. Разве не это ты говорила Клавдию? Цитировала свое Писание и рассказывала ему истории. Своих мыслей у тебя никогда не было. Так как ты можешь понять, через что мне предстоит пройти, какие решения я должна принять?

Резкий разговор с Хадассой не принес Юлии облегчения. Она даже почувствовала себя еще хуже.

— Я устала. Я хочу пойти в дом и отдохнуть.

— Я принесу тебе немного подогретого вина, моя госпожа.

Благородство Хадассы было для Юлии солью на свежие раны, и она ответила слепой раздражительностью:

— Не приноси мне ничего. Не нужно никому ко мне приходить. Оставьте меня все в покое!

Кай пришел домой далеко за полдень. Он пребывал в ярости, и Юлия поняла, что он снова проиграл на гонках колесниц. Его злоба нарастала до тех пор, пока Юлия не отреагировала на это злой иронией:

— Когда я была рядом с тобой, тебе всегда везло.

Кай повернулся в ее сторону и посмотрел на нее глазами, полными темной ярости.

— Твое счастье, что ты богата, моя дорогая, иначе я никогда и не посмотрел бы в твою сторону.

Его жестокие слова были подобны пощечине. Юлия с трудом смогла перенести боль обиды. Неужели это правда? Нет, это невозможно. Он просто пьян. Вот почему он и говорит так жестоко. Он всегда был жесток, когда напивался. Юлии хотелось нанести ответный удар, заставить его самого задыхаться от бессилия, но она не могла придумать для этого достаточно сильного хода. Глядя на нее, Кай улыбнулся своей холодной и насмешливой улыбкой, которая полностью ее разоружила. Он был неуязвим и прекрасно знал это.

Налив себе полный кубок вина, Кай тут же его осушил. Потеряв всякое самообладание, он швырнул свой кубок в дальний конец комнаты. Кубок с грохотом ударился во фреску с изображением веселящихся женщин и сатиров, заставив Юлию вздрогнуть.

— Надейся лучше на то, чтобы я дальше был удачливее на гонках, — сказал Кай, оставляя ее одну.

Калаба пришла ранним утром. С ней была небольшого роста римлянка в белой тоге, отороченной золотом. Ее сопровождал раб, держащий в руках зловещего вида ящик.

— Не нужно ничего бояться, Юлия, — сказала Калаба, взяв руку Юлии в свою. — Асселина в этом деле большой специалист. Она проделывала это много–много раз. — Через мраморный зал они прошли в покои Юлии. — Ее репутация безупречна, и она пользуется большим уважением среди коллег. Об аборте она написала в прошлом году большой труд, и он сейчас очень популярен. Так что не беспокойся ни о чем.

Асселина приказала одному из рабов Кая приготовить жаровню и следить за тем, чтобы в комнате было достаточно тепло. Ее раб поставил ящик на пол. Открыв его, Асселина достала из него какую–то амфору. Вылив в кубок ее содержимое, Асселина смешала его с вином и протянула Юлии.