«Похоже, будет гроза» – подумалось ему. Крутя головой, поискал, где бы укрыться. Однако вокруг были только невысокие кусты. Там, вдали за далеким спуском виднелась скалы. Но до них все-таки было далеко, чтобы успеть до грозы. Решил никуда не идти, а соорудить шалаш. Благо сухих веток от кустов вокруг было предостаточно. Несмотря на обилие материала, только-только успев под красным кустом закончить строительство шалаша, как рванул ветер, едва не разметав его убогое укрытие, и вслед за ним ослепительно сверкнуло, тут же раздался оглушительный раскатистый грохот и стеной хлынул ливень. Сверканье молний, грохот грома, шум ливня создавали ощущение бушующего за ветками шалаша ада. От ужаса вначале вжался в набросанные на землю ветки. Но гроза бушевала долго. И надежда, что и в этом аду можно выжить, все больше и больше проникала в душу.

Шалаш от ливня, стеной сваливающегося с небес, защищал слабо. Промок почти сразу. Но струи воды, просачивающиеся сквозь щели шалаша, были теплые и хорошо освежали разгоряченное тело, смывая пыль, гарь, пот и въевшуюся в кожу сажу. Немного пообвыкнув к разгулу стихии, бушевавшей за стеной шалаш, поднял голову к одной из струй, прорывавшейся сквозь щель шалаша, и стал взахлеб пить восхитительную влагу небес, с наслаждением утоляя всю накопившуюся за день жажду.

Потихоньку грохот громовых раскатов стал отдаляться. Да и молнии уже не сверкали так часто. Ливень явно переходил в дождь, все еще довольно сильный, но уже не прорывавшийся струйками сквозь щели шалаша. В шалаше стало светлее. Через некоторое время шум дождя почти стих. Выглянул наружу и ничего не узнал. Стремительные потоки ревущей, перекатывающей камни воды неслись по склону, обходя островок земли с кустом и его жалким убежищем. Небо было сплошь затянуто низкими черными тяжелыми тучами. Шел мелкий моросящий дождь. Воздух, еще совсем недавно раскаленный, тяжелый, сухой, теперь был прохладным и сырым. Вокруг стремительными мутными ручьями, перекатывая мелкие камни, неслись потоки воды, увлекая за собой кучу веток травы и другого мусора. От сырости воздуха, мокрой одежды становилось холодно. Надо было что-то делать, чтобы не замерзнуть. С тоской оглядевшись вокруг, перепрыгивая ручьи, стал собирать пучки мокрой травы и веток и стаскивать их к шалашу. Эта работа немного согрела.

Но день заканчивался. Темнота, прячущаяся в ущельях далеких гор, вывалилась наружу и быстро погасила остатки дня. Едва успев кое-как натаскать в шалаш травы и веток, уже в почти полной темноте стал пытаться хоть как-то устроить себе ночлег. Трава была скользкой, мокрой, холодной и грязной. Из травы торчали ветки, больно упиравшиеся в тело. Повозившись еще какое-то время, удалось зарыться в эту сырую кучу, свернуться сжаться в комок. Так было чуть теплее. Усталость, мучения и переживания дня быстро сдернули осознание окружающего мира. Веки сомкнулись, и он погрузился в сон.

Сколько спал, сказать было трудно, проснулся от острого ощущения холода. Все тело била дрожь. Открыл глаза, Темнота, но не та полная, черная, когда засыпал. А призрачно прозрачная. Выглянул из шалаша и замер. Небо, усыпанное яркими переливающимися звездами, простиралось над головой. Воздух застыл, тишина было полной, осязаемой. Только время от времени раздавалось цоканье осыпающихся редких капель с высоких ветвей соседних кустарников. Дрожа всем телом и стуча зубами от холода, выбрался наружу. И вдруг в отдалении, среди кустов, нет скорее над невысокими кустами, возникло бледное сияние. В этом дрожащем пятне света отчетливо проступили контуры человека. Человек был странного вида, в струящейся всеми цветами радуги ниспадающей одежде, скрывающей все его тело, кроме рук и головы. Даже, несмотря на сравнительно большое расстояние до него, он казался большим. Одной рукой он как бы придерживал края ниспадающей одежды, в другой был длинный сияющий предмет. Очень похожий на ножи его племени, только несравненно длиннее. Лица на таком расстоянии невозможно было разглядеть, тем более что от головы исходило достаточно сильное ровное сияние. Но почти физически ощущался пристальный взгляд, направленный на него.

«Сияющий?!» – пронеслось в голове. Вроде бы да, но слишком отличен от тех, которых ему доводилось видеть у гор.

Легкое движение руки с сияющим ножом, и по земле, кустарникам огненными сполохами побежала надпись, и в голове, нет, не в ушах, а именно в голове прозвучало: «Иди и передай свое уменье».

Еще движенье рукой и сполохи исчезли, только струя теплого воздуха от них обдала тело, враз высушив одежду и согрев тело. Еще мгновенье, и видение поблекло и растворилось. И если бы не сухая одежда, то он был точно уверен, что все ему померещилось. Но тело и одежда были сухими, и это укрепляло сознание в реальности свершившегося.

Глаза привыкли к темноте ночи тоже не сразу. Только спустя некоторое время скорее ощутил, чем увидел, что ночь стала плотнее, темнее. Небо, только что сиявшее россыпями звезд, было почти черным. И лишь кое-где робко просвечивало искорками звезд, которые быстро исчезали под темной громадой туч, заволакивающих небо. Потянуло свежим ветром. Он нес запах сырой земли, дождя, с чуть-чуть уловимым привкусом гари. Возвращаться в сырой, мокрый шалаш не было никакого желания. Идти в темноту ночи, по скользкому, размытому дождем склону, среди мокрых и жестких кустарников – еще меньше. Постоял. Рассвет накатывался быстро. Возникшая на горизонте едва различимая полоска света, стала распространяться по небосводу все резче и резче обозначаю темную тяжесть облаков, затянувших небо. Горизонт обозначился расплывчатой цепью далеких гор. Затем и весь мир вокруг стал быстро наполняться светом, вырывая из отступавшей темноты пятна мокрых кустарников, размытые русла недавних ручьев, все в комьях грязи, травы и веток. Мир просыпался, наливаясь светом, красками и осязаемостью. И вот из-за далекой в дрожащей синеве цепи гор показался ослепительный красноватый край солнца, на мгновение как бы задержался, удивленно рассматривая открывающийся перед ним простор, и стал быстро выкатываться на небосвод. Тяжелые, низкие облака, почти полностью затянувшие небо, окрасились пурпурными мазками, эффектно оттеняя темную синеву основы. День начинался.

Вместе с рассветом проснулось и чувство голода. Вспомнил о котомке. Но прежде надо было хоть немного отмыть засохшую на теле грязь, глину, траву и листья. Однако поблизости воды не было видно. Махнув рукой нба свое желание, полез в шалаш за котомкой. Шалаш обдал потоком холодных капель. Вылез. По рукам, шее, лицу потекли грязные струйки. Пришлось снять одежду и, разоряя шалаш, стал вытаскивать из него ветки с поникшими листьями и обтирать им тело. До чистоты обтереться так и не удалось. Тонкий слой грязи покрыл все тело и никак не желал сползать. Поняв бессмысленность дальнейшего занятия обтиранием, сгреб одежду, подхватил котомку и голышом стал спускаться вниз, в долину. Грязь на теле стала подсыхать и неприятно стягивать кожу. Но быстро идти было трудно. Кусты царапались, еще не высохшая от дождя почва на склоне предательски скользила под ногами. Приходилось выбирать участки с уцелевшей травой. Это отнимало немало времени. Поэтому, когда спустился к подножию горушки, день был в полном разгаре. Солнце окончательно скрылось за облаками, но ветерок, дувший со стороны долины, тем не менее, теплел. Да и от ходьбы согрелся.

У самого подножия сверкнула большое пятно лужи. Вода в луже была мутная, коричневая от глины. По поверхности плавала трава и древесный сор, качаясь на слабых волнах ряби, поднимаемой ветерком. И все-таки это была вода. Скинув с себя одежду, решительно направился к центру лужи. Вода, поначалу показавшаяся холодной, передавала телу ощущение свежести. Лужа была хоть и широкая, но мелкая. В середине едва достигала колен. Дно было ровным, травянистым. Дойдя до середины сел и стал смывать с тела, рук, лица грязь. Нестерпимо захотелось пить. Поколебавшись, нагнулся и стал осторожно пить, отгоняя мусор и листву. Вода сильно отдавала глиной, травой и деревом, но освежала. Долго сидеть в луже не пришлось. Обдуваемое ветерком тело стало быстро мерзнуть. Вылез на берег. Полез в котомку, достал бурдючок и еще некоторое время наполнял его водой. Потом обул сандалии, подобрал котомку, одежду и пошел нагишом, надеясь в пути пообсохнуть.