Литмир - Электронная Библиотека

На фоне германского наступления и отступления русской армии в Москве крайне популярными стали разговоры о шпионаже и немецком засилье в экономике и органах государственного управления. Досужие разговоры перешли в информационную кампанию в газетах «За Россию», «Время», «Вечерние известия». Вспышка холеры на Прохоровской мануфактуре, ныне Трехгорка, была расценена как немецкая террористическая акция.

26 мая 1915 года, в 6 часов вечера, владелец мануфактуры Прохоров звонит главному московскому полицейскому Адрианову: «Именем Бога, как гражданин и фабрикант прошу вас остановить движение толпы».

Генерал Адрианов отвечает: «Когда толпа идет с портретом государя императора и поет „Боже, царя храни”, разгонять не стану».

Пошел погром. Еще накануне распространялись листки с адресами немецких торговых фирм. Чайная на Дорогомиловке служила местом сбора особых дружин. Староста платил манифестантам по 3 рубля в день.

С утра 28 мая громят знаменитую аптеку Феррейна на Никольской. Там были найдены 80 литров спирта и тут же выпиты. Потом толпа направилась на парфюмерную фабрику Брокара, ныне «Новая заря», где производились самые популярные духи «Персидская сирень» и мыло «Народное», «Сельское» и «Национальное». В аптеке Келлера были выпиты даже настойки от паразитов.

К двум часам дня 28 мая толпа собралась на Красной площади.

На Красной площади толпа уже требовала отставки Николая, пострижения императрицы в монахини, а престол отдать главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу. Потом погром пошел дальше по городу и перекинулся в пригороды. Это был первый в истории России нееврейский погром.

К вечеру разгромлены все немецкие магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Сметены нотные магазины на Петровке, Кузнецком Мосту и Большой Лубянке. Погибли рукописи поэта Бориса Пастернака, который служил учителем в доме крупного коммерсанта Морица Филиппа.

Полиция нигде не препятствует погромщикам, а иногда и возглавляет банды. На Мясницкой видели какого-то крупного чина, когда рядом выбрасывали вещи с третьего этажа. Были убийства. На фабрике Шредера выволокли хозяина, жену и двух детей – истерзали и голыми утопили в канаве.

Заодно убили двух русских подданных, голландок по происхождению. На винных складах Генке прибывшей полицией были обнаружены 32 убитых в пьяной драке.

У Арбатских ворот погромом были заняты человек тридцать. Вокруг стояла толпа в несколько сот человек и смотрела. На Тверской дамы в шляпках подбирают разбросанные куски шелка. Усиленно охранялась Марфо-Мариинская обитель – в народе пошли слухи, что у великой княгини Елизаветы Федоровны, создательницы обители, найден подземный телефон для связи с немцами.

Елизавету Федоровну называют не иначе как Лизка – даже швейцар в доме генерал-губернатора.

В роли участников погромов видели университетских студентов.

Потом перестали разбирать, где немецкое, где русское.

На фабрике «Скороход» погромщиков пытались остановить, говорили, что фабрика-то русская. Погромщики отвечали: «Знаем, да больно обувь хороша».

Через три дня войска стали разгонять погромщиков. Оружие было применено впервые в Камергерском переулке, напротив Художественного театра.

На время погромов пришлось недолгое генерал-губернаторство в Москве князя Феликса Юсупова-старшего, отца Феликса Юсупова-младшего, будущего убийцы Распутина. Надо сказать, он предпринимал личные попытки усмирить толпу, выезжая на коне в сопровождении двух казаков. Действие, очевидно, бесстрашное, но нерезультативное. Тогда генерал-губернатор Юсупов, он же командующий Московским военным округом, принимает решение: «Единственный возможный способ успокоения русских людей заключается в удалении всех немцев из Москвы и запрете их перехода в русское подданство».

На семейных фотографиях генерал-губернатор Юсупов в белом кителе чрезвычайно похож на Сталина. Это случайное сходство. Князь Юсупов, по линии жены граф Сумароков-Эльстон, сын внебрачного сына прусского короля Фридриха Вильгельма IV. Хоть князь Юсупов и очень похож на Сталина, ему, внуку Фридриха Вильгельма, вроде не пристало высылать немцев. К тому же подобная невыдержанность неожиданна для князя Юсупова. Сохранилась еще одна редкая фотография. Замечательный русский художник Валентин Серов в родовом подмосковном имении жены Юсупова Архангельское рисует голову любимой лошади князя. Только голову лошади. Но с какой выдержкой, вытянувшись, при полном параде стоит на коврике князь и держит свою лошадь! И очевидно, что стоит так не пять минут.

Немцы из Москвы высланы не были, но немецкие погромы в Москве, по оценке французского посла в России Мориса Палеолога, свидетельствовали о готовности России к бунту против всего лежащего за ее западными границами. Кроме того, невероятное озлобление, свободно разлившееся по Москве в мае 1915 года, было первым симптомом года 1917-го.

11 июня 1915 года военный министр Сухомлинов, начинавший войну, был отстранен от должности. Затем он был отдан под суд по обвинению в государственной измене, а также за злоупотребления служебным положением.

11 июня, в день отстранения от должности, Николай направляет Сухомлинову послание:

Погибель Империи. Наша история. 1913–1940. Эйфория - i_001.jpg

«Дорогой Владимир Александрович! Интересы России и армии требуют Вашего ухода в настоящую минуту. Сколько лет проработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю Вас сердечно за всю Вашу работу. Господь с Вами. Искренне уважающий Вас, Николай».

Погибель Империи. Наша история. 1913–1940. Эйфория - i_002.jpg

По словам председателя Госдумы Родзянко, Распутин рассказывал:

«Приезжаю в Царское Село и вижу, папашка (то есть государь) сидит грустный. Я его глажу по голове и говорю: „Что грустишь?” Он говорит: „Все мерзавцы кругом. Сапог нет, ружей нет – наступать надо, а наступать нельзя”».

По словам того же председателя Госдумы Родзянко, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич сетовал: «Я еще в январе говорил, что не могу воевать без снарядов, без винтовок и без сапог».

Помимо неспособности обеспечить армию, Сухомлинову вменялась связь со шпионской группой, которую возглавлял жандармский полковник Мясоедов. Вина Мясоедова окончательно доказана не была, но он был спешно повешен. Сухомлинов оказался в Петропавловской крепости. Распутин никогда симпатии к Сухомлинову не испытывал, тем не менее неожиданно озаботился его здоровьем и начал причитать: «Генерала Сухомлинова надо выпустить, чтоб он не умер в темнице, а то неладно будет. Выпустить узника – значит возродить грешника к праведной жизни».

Вскоре Сухомлинова из крепости перевели под домашний арест. Сухомлинов отрицал виновность в измене, высказывал надежду оправдаться перед судом, знал, что за него хлопочет Распутин по просьбе жены. Про жену свою Сухомлинов говорил, что главный недостаток ее заключался в удивительной красоте и грации, на что даже царь обратил внимание. Распутин тоже обратил внимание на Елену Сухомлинову. Домашний арест ее мужа, генерала Сухомлинова, во всех смыслах был тому удачным свидетельством.

Кроме того, Распутин оказывает содействие жене государя-императора.

С помощью близких к нему банкиров он обеспечивает императрице надежный канал, по которому она имеет возможность во время войны оказывать денежную помощь своим бедным гессенским родственникам в Германии, которых кайзер Вильгельм в грош не ставил и которые платили ему ненавистью.

Еще в 1911 году две дамы, а именно императрица Александра Федоровна и великая княгиня Анастасия Николаевна, дочь черногорского короля Николая, поругались. После ссоры Анастасия Николаевна, которая привела в свое время к Александре Федоровне Распутина, немедленно Распутина возненавидела.

Муж Анастасии Николаевны великий князь Николай Николаевич, Верховный главнокомандующий с начала войны, также немедленно разлюбил Распутина и даже начал умолять царя прогнать, как он выражался, «гнусного мужика».

13
{"b":"546710","o":1}