И вместе с этими словами на столе чётко обозначились мейсенские фарфоровые чашки, помеченные на наружной стороне донышка скрещёнными шпагами, с ароматным напитком в них. На какое-то мгновение воцарилась тишина, нарушаемая звуками наслаждения, причмокиванием и придыханием после каждого кофейного глотка.

– А Вы что, тоже имеете какое-то отношение к этому городу? – с явно кавказским акцентом в образовавшейся тишине спросил Кульчицкого капитан советской армии, звякнув при этом медалями, которых у него на груди было предостаточное множество. За столом после этих слов кофейный аромат стал вытесняться запахом солдатской кирзы.

– Представьте себе, что да. Я, окатоличенный шляхтич, здесь даже родился, правда, в нескольких километрах отсюда, в селе Кульчицы, но это практически в этом месте и, представьте себе, что ещё в 1640 году, когда Вас, можно сказать, и в проекте не было. В тех же Кульчицах родился, кстати, кошевой атаман Запорожской Сечи Петро Сагайдачный, участвовавший в походе на Москву и воевавший вместе с польским королём против турок, что нас с ним сближает или объединяет, как Вам больше нравится. Потом у меня была замечательная семья: моя жена Леопольдина Мейер родила мне двух очаровательных детей, которые после моей смерти взяли в свои руки моё дело, а один из сыновей даже возглавил в Вене отдельный цех продавцов кофе… А Вы, судя по вашей красноармейской форме, являлись советским воином и наверно, не представившись нам, находитесь здесь по ошибке, так как за этим столом собрались в основном «западэнцы» и уроженцы этого славного города, который в 2008 году, как показывают звёзды, будет назван самым благоустроенным городом Украины.

– Ошибаетесь. Я, капитан Советских Вооружённых сил Юсуп Гочняев, провёл в этом городе в общей сложности девять лет. Сначала освобождал его от немецко-фашистских захватчиков, а потом был его комендантом. Знаю, можно сказать, всю его историю и вашего ещё времени, и времён последующих. Например, знаю о том, что в 1939 году под Самбором был ранен генерал Войска Польского Владислав Андерс, где его и взяли в плен. Здесь был арестован будущий Президент Польши, а в ту пору просто потомственный дворянин Войцех Ярузельский и первый Президент государства Израиль, а в ту пору гражданское лицо Менахем Бегин.

– Андерс, Ярузельский. Какое отношение Вы имеете к ним? И потом, кто вас, Советов, просил соваться сюда, на эти исконно польские земли? – перебил капитана Кульчицкий.

– Панове, господа, товарищи! Я вызвала вас сюда совсем не для того, чтобы вести политические разборки – вмешалась в назревавшую ссору Ханна. – Не забывайте, что там, на небесах мы все равны и у нас нет различий ни в вероисповедании, ни в национальности, ни в иерархической принадлежности или какой-либо иной. Лучше давайте вспомним, каким был этот город в разные века и эпохи, и сравним его с сегодняшним.

– Неужели Вы предлагаете нам вспомнить, какая одежда была характерна для самборчан в разные времена и эпохи, или какие виды бабочек и стрекоз водились в этих местах во времена Лжедмитрия или, скажем, советской оккупации? – прозвучал вопрос, исходивший от интеллигентного мужчины лет пятидесяти.

– Ни в коем случае. Я думаю, всем было бы интересно услышать о наиболее памятных моментах из его истории. А Вы, кстати, кто? Представьтесь нам.

– Пожалуйста. Меня зовут Лесь Курбас. Я уроженец этого города, закончил Львовский, а затем Венский университеты, с детства интересовался театром и в результате этого своего увлечения пал жертвой сталинского террора, самого кровавого за всю историю человечества, если Вы не возражаете против такого утверждения. Столь масштабный геноцид устраивали разве что испанские завоеватели по отношению к американским индейцам, Гитлер по отношению к евреям и ещё наверно Пол Пот в Камбодже в 70-е годы по отношению к своему народу. Да, ещё возможно турки против армян. Но продолжу с вашего позволения о себе. Моей профессией была театральная режиссура, и я, как режиссёр с радостью принял бы Вас, пани Ханна, в свой театр, только не в соловецкий, разумеется, а в основательно позабытый ныне киевский «Молодой театр» или ещё лучше – в харьковский «Березиль». Правда, он был признан по сфабрикованному протоколу общего собрания его участников националистическим и за постановки спектаклей в нём я был арестован. Но Вы там были бы звездой первой величины, поскольку необыкновенно театральны и музыкальны. Возможно, Вы сами этого не подозреваете. И в лучшем из моих театров Вы бы сыграли Медею или Андромаху.

– А клоуны вам не требуются? К такому выдающемуся режиссёру, как Вы, я бы даже с БАМа прилетел. Бросил бы всё к чёрту и прилетел – выпалил скороговоркой Ромик.

– Сегодня эти жертвы никому уже не нужны. В скором будущем театр не будет стоить того, а через какое-то время и вовсе прекратит своё жалкое существование. Дай бог, чтобы этого не случилось, но тенденция именно такова. Причём, поймите меня правильно, существование театра не как института, находящегося в определённом здании, а его природы и сущности.

– По-моему, так пессимистично высказываются многие деятели культуры не много не мало, последние две тысячи лет.

– Правильно. Но последние две тысячи лет не существовало столь мощных технических средств для трансляции человеческого голоса, музыки, изображения на сколь угодно большие расстояния. Сегодня всё это имеется в арсенале людей. Но самое главное, не возможно реализовать свободные от политической коньюнктуры темы, нет талантливых авторов и, соответственно, талантливых пьес. Даже, скорее всего, не это. Броская реклама, телевизионный клип оказывают в этом мире потребления более сильное влияние на аудиторию, чем психологическая драма или интеллектуальная пьеса. Поэтому либо идеология в угоду кому-то, либо пошлость. Всё упрощается, требования сводятся к минимуму, культурные ценности девальвируются, и властвует одна только вульгарность, цинизм и кич.

– А человеческий фактор?

– К сожалению, он всё больше сходит «на нет». Никто ничего не хочет делать «за просто так» или, так скажем, из любви к искусству.

– Не правда. Вы посмотрите, что происходит в Сибири. Со всех концов страны сюда съезжаются люди, чтобы строить, созидать. Да, за деньги, но многое делают и просто так, как Вы говорите, из любви к искусству. Без них были бы немыслимы эти гигантские стройки века, освоение космоса, военная мощь.

– Ну, во-первых, то, о чём мы говорим, это разные вещи, а во-вторых, я тоже так думал до 1937 года. Но когда меня в числе нескольких сотен тысяч расстреляли на одной из этих, как Вы с таким упоением говорите, стройке века, только за то, что я, как, впрочем, и Вы, представитель западной, то есть антисоветски настроенной Украины, – перестал так думать.

– Между прочим, в Сибирь я поехал по зову сердца, как коммунист, который вступил в Коммунистическую партию, кстати говоря, здесь, на западноукраинской земле, а Вы мне приписываете какие-то антисоветские настроения. А что касается политических расстрелов в 1937 году, то я первый раз об этом слышу – обиделся Ромик.

– Ещё услышите.

Наступила пауза. Никто не хотел развивать эту политическую составляющую разговора, чреватую – и все это понимали – взаимными упрёками и обвинениями. И, тем не менее, участники телешоу, иначе его не назовёшь, представившись друг другу и наладив мосты связи, осуществили, казалось бы, невозможное – соединили виртуальный мир с миром реальных людей. Между ними вёлся открытый диалог «на равных», не взирая на чины, звания, положение. Они получили возможность после десятков, а для некоторых и сотен лет безмолвия пообщаться друг с другом, натешиться средой своих земляков, которых судьба развела во времени на столь большие расстояния.

А тем временем аквариумный шар, стоявший по середине стола, издавал серебристое излучение, запах кирзы вперемешку с кофейным ароматом, исходящим из гущи на дне чашек, всё ещё стоял в комнате, голограммы приглашённых персонажей, как попугаи в обруче, висели над стульями, и в этой располагающей к мистицизму атмосфере Фридрих Зайне продолжил: