— Простите, я не понимаю.
Свекровь заходит в палату и забирает у него пакет с вещами Бена.
— Насчет всего касающегося Бена и его вещей вы должны обращаться ко мне, — заявляет она.
— Мэм… — начинает мужчина в красном галстуке.
— Насчет всего, — подчеркивает она повторно.
Анна встает и берет меня за руку. Она хочет увести меня отсюда, оградив от сложившейся неприятной ситуации, и в то время как я тоже не хочу сейчас здесь находиться, уйти отсюда всё равно не могу. Я выдергиваю ладонь из руки Анны и поднимаю взгляд на Сьюзен.
— Разве мы не должны обсудить наши следующие шаги? — спрашиваю я ее.
— Тут нечего обсуждать, — отвечает она. Холодно и безапелляционно.
— Я просто хотела сказать… — Я не знаю, что я хотела сказать.
— Миссис Росс, — зовет мужчина в красном галстуке.
— Да? — одновременно отзываемся мы со Сьюзен.
— Простите, — говорю я, — к кому из нас вы обращались?
— К старшей, — поясняет он, глядя на мою свекровь.
Он наверняка хотел уважить ее, но его слова бьют Сьюзен по больному месту. Она не хочет быть одной из двух миссис Росс — это ясно как божий день, но еще больше ей ненавистна мысль о том, чтобы быть старшей из них.
— Я не собираюсь более принимать на веру заявление этой женщины, — говорит она всем, находящимся в палате. — У нее нет никаких доказательств того, что мой сын не то что женился, а хотя бы был с ней знаком. Я никогда не слышала о ней! Мой собственный сын — мы виделись с ним в прошлом месяце — ни словом не обмолвился о свадьбе. Так что, нет, я не позволю, чтобы принадлежавшие моему сыну вещи отдали какой-то незнакомке. Я этого не допущу.
Анна делает к Сьюзен шаг.
— Может быть, нам всем нужно для начала передохнуть? — предлагает она.
Сьюзен поворачивается к ней с таким видом, словно впервые видит ее и до этого не замечала.
— Вы кто? — спрашивает она. Спрашивает так, будто перед ней один за другим нарисовываются из прохода клоуны. Будто она до смерти устала от появляющихся на арене новых лиц.
— Подруга, — отвечает Анна. — И, мне кажется, что мы все сейчас не в том состоянии, чтобы мыслить разумно, поэтому, может быть, нам нужна передышка…
Не дослушав ее, Сьюзен разворачивается к мужчине в красном галстуке:
— Нам с вами нужно обсудить всё наедине, — рявкает она.
— Мэм, пожалуйста, успокойтесь.
— Успокоиться? Вы что, издеваетесь?!
— Сьюзен… — начинаю я, сама еще не зная, что скажу дальше, но моя свекровь и не собирается меня слушать.
— Хватит! — обрывает она меня, подняв ладонь перед моим лицом. Она делает этот инстинктивно и агрессивно, точно защищаясь от дальнейших моих слов.
— Мэм, Элси сюда доставил полицейский. Она была на месте аварии. У меня нет причин сомневаться в том, что, как она и говорит, они с вашим сыном были…
— Женаты? — скептично заканчивает за него Сьюзен.
— Да, — подтверждает мужчина в красном галстуке.
— Позвоните в муниципалитет! Я хочу видеть свидетельство!
— Элси, у вас есть копия брачного свидетельства, которую вы могли бы показать миссис Росс?
Я чувствую, как съеживаюсь под их взглядами. Мне это неприятно. Я хочу стоять перед ними прямо, с поднятой головой. Хочу быть гордой и уверенной в себе. Но всё это невыносимо для меня, и мне совершенно нечего им предъявить.
— Нет, но Сьюзен… — По моим щекам текут слезы. Я чувствую себя такой некрасивой, такой маленькой и глупой.
— Перестань называть меня так! — кричит она. — Ты даже не знаешь меня. Перестань называть меня по имени!
— Хорошо, — шепчу я. Мой взгляд прикован к лежащему в палате телу. Телу моего мужа. — Забирайте всё себе. Мне всё равно. Мы можем сидеть тут и препираться весь день, однако это ничего не изменит. Так что плевать я хотела, кто заберет его бумажник.
Переставляя одну ногу за другой, я выхожу из палаты. Я оставляю тело моего мужа со Сьюзен. Но стоит только мне выйти в коридор, стоит только Анне закрыть за нами дверь, как я сожалею об этом. Я должна была оставаться с мужем, пока меня не выставила бы за дверь медсестра.
Анна подталкивает меня вперед.
Она усаживает меня в машину. Застегивает мой ремень безопасности. Медленно едет по городу. Паркуется на подъездной дорожке моего дома. Я ничего из этого не помню, когда внезапно оказываюсь у своей входной двери.
Я вхожу в дом, понятия не имея, какое сейчас время суток. Понятия не имея, сколько времени прошло с той минуты, как сидела тут на диване в пижаме и как избалованная идиотка капризничала из-за хлопьев. Этот дом, который я полюбила сразу же, как переехала сюда, который стал «нашим», как только сюда переехал Бен, сейчас предает меня. В нем абсолютно ничего не поменялось со смерти Бена. Как будто дому это безразлично.
Он не прибрал стоящие посреди комнаты ботинки Бена. Не свернул его покрывало. Ему даже не хватило такта скрыть от моих глаз его зубную щетку. Этот дом ведет себя так, словно ничего не изменилось. В то время как изменилось всё. Я говорю стенам, что его больше нет.
— Он мертв. Он не вернется домой.
— Знаю, родная, — поглаживает мою спину Анна. — Знаю.
Ничего она не знает. И никогда не узнает. Я слепо иду в мою спальню, ударяюсь плечом о косяк и не чувствую боли. Подхожу к постели со своей стороны и понимаю, что всё еще ощущаю его запах. Он остался на белье. Я хватаю подушку со стороны постели Бена и, давясь слезами, вдыхаю его запах. Потом иду в кухню, где Анна наливает мне стакан воды. Прохожу мимо нее с подушкой в руке, достаю чистый мешок для мусора и засовываю в него подушку. Я крепко завязываю мешок, узел за узлом, пока он не рвется и не падает на кухонный пол.
— Что ты делаешь? — спрашивает меня Анна.
— Она пахнет Беном, — отвечаю я. — Не хочу, чтобы запах испарился. Хочу сохранить его.
— Не думаю, что у тебя это получится, — мягко замечает подруга.
— Пошла ты, — огрызаюсь я и возвращаюсь в спальню.
Упав на свою подушку, я начинаю плакать. Ненавижу то, во что произошедшее превратило меня. Я никогда никого не посылала, тем более — Анну.
Мне было семнадцать, когда она стала моей лучшей подругой. Мы познакомились в первый учебный день в университете, в столовой. Мне не с кем было сесть, а ей не хотелось сидеть с каким-то парнем. Мы поняли друг друга с полувзгляда. Когда она решила переехать в Лос-Анджелес, чтобы стать актрисой, я поехала с ней. Не потому что любила этот город, я в нем никогда не была, а потому что любила ее. Анна тогда сказала мне:
— Едем со мной, ты можешь где угодно работать библиотекарем.
И она была абсолютно права.
И вот, девять лет спустя, она не спускает с меня глаз, словно я готова в любую секунду вскрыть себе вены. Если бы я была в себе, то сказала бы, что это и есть самая настоящая дружба, но мне не до этого сейчас. Мне сейчас не до чего.
Анна заходит с двумя таблетками и стаканом воды.
— Я нашла их в твоей аптечке, — говорит она.
Я перевожу на них взгляд. Это викодин, он остался с прошлого месяца, когда у Бена случился спазм спинных мышц. Он выпил всего пару этих таблеток. Видно, считал, что если будет их принимать, то выставит себя слабаком.
Я без вопросов беру их из руки Анны и проглатываю.
— Спасибо.
Она подтыкает вокруг меня одеяло и уходит спать на диван. Я рада, что она не попыталась лечь рядом со мной. Не хочу, чтобы ее запах перебил запах Бена. Глаза жжет от слез, тело ослабло, мозг нуждается в викодиновой отключке. Начав клевать носом, я сдвигаюсь на сторону Бена.
— Я тебя люблю, — сонно шепчу я, и впервые эти слова некому услышать.
Просыпаюсь я с тяжелой как с похмелья головой. Тянусь к руке Бена, как делаю каждое утро, но ощущаю пустоту. Моя первая мысль — он в ванной или готовит мне завтрак, а потом я вспоминаю. Возвращается опустошение. Глухое и густое, оно окутывает мое тело, и сердце тонет в нем будто камень.
Я подношу руки к лицу в попытке вытереть слезы, но они текут слишком быстро, и я не поспеваю за ними. Мои слезы — мыши, бегущие с тонущего корабля под названием «горе».
