Мистер Каллахан вздыхает, но это скорее тяжелый вздох, вызванный старостью, нежели болью сердечной.

— Я всё еще не знаю, куда она ушла. Она просто взяла и оставила меня. Не сказав, почему. До меня доходили слухи, что она связалась с каким-то торговцем, но я не знаю, правда ли это. Больше я ее никогда не видел.

— О боже. — Теперь уже я хватаю руку Джорджа. — Это ужасно. Мне так жаль.

— Не стоит, — отвечает он. — Я годы ждал ее возвращения. Никуда из города не уезжал, боясь, что она может вернуться в поисках меня. Я был убит горем и опустошен.

— Естественно.

— Но знаете что?

— Ммм?

— Я стойко переживал день за днем, и они привели меня к Лоррейн. А Лоррейн — любовь всей моей жизни. Эстер — история, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке, с Лоррейн же я чувствую себя так, будто могу завоевать весь мир. Будто вся вселенная создана лишь для того, чтобы я в ней жил. В первую же минуту нашей с ней встречи весь мой мир заиграл новыми красками. Стоило мне познакомиться с Лоррейн, как я позабыл об Эстер так же быстро, как та позабыла обо мне.

— Я не хочу, чтобы Бен стал историей, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке. Он больше, чем какая-то история. Вот этого-то я и боюсь! Боюсь, что он станет просто историей, — признаюсь я.

Джордж кивает:

— Я знаю. У тебя необязательно всё будет так, как было у меня. Я просто пытаюсь тебе сказать, что твой жизненный путь будет очень долгим и на нем встретятся такие зигзаги, какие тебе даже трудно представить. Ты не осознаешь, насколько был молод, пока не теряешь эту самую молодость. Вот что я хочу донести до тебя, Элси. Твоя жизнь только началась. Потеряв Эстер, я думал, что моя жизнь кончена. Мне было двадцать. Я понятия не имел, что мне уготовано. Как и ты.

Джордж замолкает, доедает свой сэндвич, и мы некоторое время сидим молча. Я обдумываю его слова, но остаюсь в полном убеждении, что сколько бы лет меня впереди не ждало, наслаждаться ими — значит, отречься от того, что останется позади.

— Спасибо, — благодарю я. От чистого сердца.

Пусть я и не смогу оправиться от своей потери, как оправился он, но приятно осознавать, что кому-то это удалось.

— Это я должен вас благодарить! Вы развеяли мою скуку!

После обеда я продолжаю собирать материалы о Клеопатре. В жизни этой женщины было две великих любви, и ничем хорошим они не закончились. Но у нее хотя бы остался сын, продолжение династии Цезаря. Она, по крайней мере, могла возложить его тело на золотые монеты, воздвигнуть статуи в его честь, обожествить его. Она могла сделать так, чтобы память о нем жила. У меня же остались лишь грязные носки Бена.

В пятницу, после работы и по дороге домой, где меня ждут тоскливые, ничем не занятые выходные, я подумываю о том, чтобы позвонить Сьюзен и спросить, как она поживает. Но передумываю.

Дома я иду в ванную и включаю душ. Раздеваясь, слышу звонок своего мобильного, вибрирующего на полу в заднем кармане джинсов. Нашарив его, я нажимаю на «ответить» и только тогда вижу, кто звонит. Мама.

— Привет, — говорит она.

— О. Привет, — отвечаю я.

— Мы с твоим папой хотели узнать, как у тебя дела. Как ты… эм… справляешься с навалившимся.

— С навалившимся? — возмущаюсь я, раздраженная тем, что мама пытается подобрать выражение понейтральнее.

— Ну… мы знаем, что тебе сейчас тяжело, сидим здесь и думаем о тебе… Я просто хотела спросить… как ты?

— В порядке, спасибо. — Я не выключаю воду, надеясь, что разговор быстро свернется.

— Как хорошо! Очень хорошо. — В ее голосе слышится радость. — Мы беспокоились. И рады слышать, что тебе уже лучше. Должно быть, ты чувствуешься себя странно, оказавшись в центре всего этого, окунувшись в горе его семьи.

— Уху. — Я устало выключаю душ. Какой смысл объяснять ей, что его семьей была я? Что это мое горе. Что я сказала «Я в порядке» только потому, что именно так принято отвечать на подобные вопросы.

— Хорошо, — повторяет мама.

Я слышу на заднем фоне голос отца, но не могу разобрать его слов, а мама тут же начинает прощаться:

— Что ж, если тебе что-нибудь будет нужно…

Она всегда так говорит, и я даже не знаю, что она под этим подразумевает.

— Спасибо.

Я нажимаю на отбой, снова включаю кран и залезаю под воду. Как же мне нужен Бен! Хотя бы минута с ним. Чтобы он появился вдруг и обнял меня. Хотя бы на минуту. Одну минуту. Я выхожу из душа и хватаю полотенце с мобильным.

Я звоню Сьюзен. Спрашиваю у нее, не пообедает ли она завтра со мной, и она отвечает, что свободна. Мы договариваемся встретиться в ресторанчике, расположенном на середине пути между нашими домами. Затем я надеваю ночную рубашку, залезаю в постель и вдыхаю запах Бена, еще оставшийся на его стороне. Он становится всё слабее и слабее, и каждый раз мне приходится делать более глубокий вдох.

Сьюзен предложила пообедать в Редондо-Бич. Оказывается, они с Беном часто приезжали сюда. А когда Стив был жив, они ужинали здесь втроем. Однако Сьюзен предупредила, чтобы я не ожидала чего-то изысканного.

— Надеюсь, ты не против мексиканской кухни, — сказала она.

Ресторан оформлен в стиле Асьенды, обставлен декоративными быками и пестрит яркими красками. Он какой-то вызывающе аляповатый, гордо и напоказ выставляющий мешанину безвкусицы. По дороге к столику Сьюзен я прохожу мимо нескольких картин с изображением коктейля «Маргарита».

Сьюзен сидит за столиком с бокалом воды и тут же поднимается, чтобы обнять меня. Она и пахнет, и выглядит, как обычно: сплошное спокойствие и сдержанность. Ее горе всегда с ней — как наряд. Но не гламурный, а повседневный.

— Ужасное место, правда? — смеется она.

— Нет, — не соглашаюсь я. — Любое место, где предлагают три блюда за десять баксов — прелестно.

Подошедший официант ставит на стол чашку с кукурузными чипсами и соусом, и я нервозно к ним тянусь. Мы заказываем фахитас.

— И знаете что, еще две «Маргариты», — добавляет Сьюзен к заказу и спрашивает у меня: — Ты не против?

Я киваю, поглощенная поеданием чипсов.

— С каким вкусом? — уточняет официант. — Оригинальным? Арбузным? Клюквенным? Гранатовым? Манго?

— Оригинальным, пожалуйста.

А жаль. Я бы не отказалась от «Маргариты» со вкусом арбуза.

Официант забирает наши липкие красные меню и отходит от стола.

— Черт. Забыла гуакамоле[18] попросить, — вспоминает Сьюзен, присоединившись к поеданию чипсов. — Сэр! — зовет она отошедшего официанта, и он тут же бежит назад. У меня такой номер никогда не проходит. Стоит официанту отойти от стола, и мне его внимания уже не привлечь. — Не могли бы вы принести еще гуакамоле?

Кивнув, он снова уходит.

— Я не придерживаюсь диеты, — объясняет она мне.

Да кто в такое время может считать калории? Я рада, что Сьюзен в этом похожа на меня.

— Итак, — говорит она, — ты упомянула по телефону, но я не совсем поняла: твоя мама считает, что ты уже должна оправиться?

— Ну… — я вытираю ладонь салфеткой. — Не то чтобы… Она позвонила и спросила, как я справляюсь с «навалившимся». Вы, наверное, сами знаете, какие слова подбирают знакомые, когда не хотят говорить: «Бен умер».

Сьюзен кивает.

— Эвфемизмы. Как будто ты не вспомнишь о том, что Бен умер, если они этого не произнесут.

— Точно! Как будто я хоть на секунду могу об этом забыть. В общем, она спросила меня об этом, я сказала, что у меня всё в порядке… естественно, я не в порядке, просто именно так обычно отвечают на подобные вопросы. Любой, кто бы спросил меня такое, понял бы, что мое «я в порядке» означает «я в порядке, насколько это возможно при данных обстоятельствах».

— Да уж.

Чашка с чипсами опустела, и когда официант приносит наши коктейли, Сьюзен просит наполнить ее снова.

— Но, кажется, мама и правда решила, что я в полном порядке, — продолжаю я. — Думаю, она надеялась на то, что у меня всё хорошо, и просто желала услышать подтверждение этого, чтобы умыть руки. Ведь тогда ничего не нужно делать, у меня и так всё тип-топ. Как будто ничего и не случилось.