— Поделишься со мной, если я поделюсь с тобой? — спросил он.

— Запросто, — подвинула я к нему свое блюдо.

— Нам осталось только с одним разобраться, — сказал Бен, протягивая вилку к моим фузилли[8].

— С чем же?

— Если мы не собираемся в течение пяти недель переводить наши отношения на следующий уровень, то, нам, наверное, следует загодя решить, когда мы будем спать вместе.

Своими словами он застал меня врасплох, так как я надеялась провести эту ночь с ним, а потом сделать вид, что изначально это в мои намерения не входило. Хотела списать всё на порыв страсти.

— Что ты предлагаешь? — поинтересовалась я.

Бен пожал плечами.

— Полагаю, у нас есть только два варианта: сделать это сегодня или по окончании пяти недель. Иначе напряжения не избежать, и, в конце концов, мы чего-нибудь учудим… — На его губах заиграла улыбка. Он прекрасно знал, что делает. И прекрасно знал, что я это понимаю.

— О. Ну ладно. Давай не будем ничего усложнять и сделаем это сегодня?

Улыбнувшись уголком рта, Бен победно выбросил в воздух кулак:

— Да!

Было приятно ощущать себя настолько желанной, что от одной мысли об этом мужчина так радуется. Тем более что я и сама не могла этому нарадоваться.

Остаток ужина прошел в спешке. Или мне так показалось, потому что после нашего решения меньше всего я думала о еде. Бен поцеловал меня перед тем, как мы сели в машину. И всю обратную дорогу держал ладонь на моей ноге. Чем ближе подъезжали мы к дому, тем выше поднималась его рука. Я ощущала каждый миллиметр его ладони. Моя кожа горела под его пальцами.

Как мы добрались до двери одетыми, я не знаю. Бен начал целовать меня еще на дорожке перед домом, и если бы я не была приличной девочкой и не прекратила это, то всё случилось бы прямо у него в машине.

Мы взбежали по лестнице, и когда я вставляла ключ в замок, Бен стоял у меня за спиной, сжимая ладонью мою ягодицу и шепча в ухо, чтобы я поторопилась. Его горячее дыхание обжигало мне шею.

Дверь распахнулась, и, схватив Бена за руку, я рванула в спальню. Я упала на постель, и мои лодочки со стуком шлепнулись на пол. Бен накинулся на меня с поцелуями, вжимая в постель и сдвигая своим телом вверх, к подушкам. Я пылко отвечала на его поцелуи, обхватив за шею руками. Потом прямо в платье скользнула под одеяло, и Бен, разувшись, присоединился ко мне. Всю нашу сдержанность, проявленную прошлой ночью, смело неистовой страстью. Разум отключился. Я настолько потеряла голову, что даже не беспокоилась о том, не покажусь ли толстой, и куда деть руки. Горел свет. Я никогда не оставляю свет включенным. Но сейчас я даже не заметила этого. Я просто двигалась. На чистых инстинктах. Я хотела всего его, полностью, без остатка, и не могла от него оторваться. Я чувствовала себя с ним такой живой!

ИЮНЬ

Понадеявшись на то, что Сьюзен еще находится в отеле, я прошу Анну отвезти меня туда и звоню свекрови из вестибюля. Я хочу лишить ее возможности дать мне отворот-поворот, и понимаю, что правильно поступила. Ее тон ясно показывает, что будь у нее такая возможность, она бы избежала встречи со мной. Анна идет в бар, а я отправляюсь на лифте в 913-й номер.

При приближении к двери Сьюзен у меня начинают потеть ладони. Я не знаю, как убедить ее, как отстоять пожелания Бена и донести их до его матери. Я вдруг понимаю, что хочу понравиться свекрови. Если не брать в расчет всего, что случилось в последнее время, эта женщина вырастила и воспитала моего мужа. Она создала его из ничего, и в глубине души я люблю ее за это. Но я не могу забыть о том, что случилось. Каждое мгновение каждого дня смердит случившимся. Оно не случилось и прошло. Оно происходит сейчас.

Я тихо стучу в дверь, и Сьюзен сразу же ее открывает.

— Здравствуй, Элси, — говорит она.

На ней облегающие темные джинсы с широким ремнем и серая рубашка под коричневой кофтой. Она выглядит моложе своих шестидесяти — подтянутой, здоровой, но, несмотря на это, убитой горем. Сьюзен плакала — это видно. Волосы не чесаны и не уложены. На лице нет макияжа. Она выглядит измученной.

— Здравствуй, Сьюзен, — отвечаю я, заходя в номер.

— Чем я могу тебе помочь?

Ее номер больше походит на просторную квартиру. Тут есть огромный балкон. Гостиная выдержана в кремовых тонах. Ковер на вид так мягок, что боишься на него ступить в туфлях, но я не чувствую себя достаточно комфортно, чтобы как у себя дома разуться. У меня сложилось впечатление, что Сьюзен хочет, чтобы я ходила вокруг нее на цыпочках и извинялась за само свое существование. Даже ее ковер будто взывает к тому же.

— Я… — начинаю я и замолкаю. Не знаю, следует ли мне в подобной ситуации начать издалека или лучше сразу перейти к насущному вопросу. Как можно сразу к нему перейти, когда этот «насущный вопрос» — останки твоего собственного мужа? Останки ее сына? — Я встречалась сегодня утром с мистером Павликом, — наконец произношу я. Достаточно близко к делу, но не прямо в лоб.

— Хорошо.

Сьюзен стоит у дивана. Она не садится и не приглашает сесть меня. Свекровь не хочет, чтобы я здесь задерживалась, а я не знаю, как этот разговор сделать коротким. В итоге, я решаю просто сказать всё, как есть:

— Бен хотел быть похороненным в земле. Мне казалось, мы обсудили этот вопрос.

Сьюзен слегка меняет позу, расслабленно, небрежно, словно этот разговор не особенно важен для нее, словно он не пугает ее так же, как пугает меня. И я понимаю, что она не собирается выслушивать меня. Она спокойна, так как знает, что в конечном итоге всё будет по ее.

— Ближе к делу, Элси, — говорит она, проводя ладонями по длинным каштановым волосам. Седина у макушки едва видна и заметна, если только смотреть на нее вблизи.

— Мистер Павлик сказал, что тело Бена кремируют.

— Верно, — кивает свекровь, ничего не объясняя. Ее непринужденный тон, лишенный эмоций, волнения, боли начинает меня раздражать. Ее самообладание и спокойствие будто плевок мне в лицо.

— Он не этого хотел, Сьюзен. Я говорю вам, что он хотел другого. Для вас это совсем неважно? — Я пытаюсь быть вежливой с матерью любимого мной мужчины. — Вам безразлично, чего хотел Бен?

Сьюзен скрещивает руки на груди и переносит вес с ноги на ногу.

— Не надо говорить мне о моем собственном сыне, ладно, Элси? Я воспитала его. Я знаю, чего он хотел.

— Вообще-то, не знаете. Не знаете! Я разговаривала с ним об этом два месяца назад.

— А я говорила с ним об этом всю его жизнь. Я его мать. Это не я повстречала его всего каких-то пару-тройку месяцев назад. Да кто ты такая, чтобы говорить мне о моем собственном сыне?

— Я его жена, Сьюзен. Я не знаю, как еще донести это до вас.

Нехорошо это прозвучало.

— Я никогда не слышала о тебе! — всплескивает руками свекровь. — Где брачное свидетельство? Я не знаю тебя, а ты стоишь здесь и указываешь мне, что нужно делать с останками моего единственного сына? Прекрати. Я серьезно. Ты всего лишь короткий эпизод в жизни моего сына. А я — его мать!

— Я понимаю, что вы его мама…

Она обрывает меня, наклонившись вперед и тыча пальцем мне в лицо. Самообладание покидает ее, с лица сходит спокойствие:

— Послушай меня. Я не знаю тебя и не доверяю тебе. Мой сын будет кремирован, Элси. Так же, как его отец и мои родители. И в следующий раз подумай хорошенько, прежде чем указывать мне, что делать с собственным сыном.

— Вы возложили организацию похорон на меня, Сьюзен! Не в силах были заниматься этим сами и взвалили это на меня! Сначала вы не даете забрать мне его бумажник и ключи — ключи от моего собственного дома! — а потом внезапно решаете скинуть похороны на меня. Когда же я пытаюсь всё организовать, вы начинаете руководить всем из-за кулисья. Вы даже не уехали из Лос-Анджелеса. Вам нет нужды оставаться в отеле, Сьюзен. Вы можете вернуться к себе домой. Почему вы всё еще здесь? — Я не даю ей ответить. — Хотите мучить себя, потому что Бен не рассказал вам о том, что женился? Так мучайте! Мне плевать! Только не надо кидаться из крайности в крайность. Для меня это невыносимо.