гостиничные ванны, потому что не могу заставить себя не думать о разных микроорганизмах.

И под микроорганизмами я имею в виду действительно гадкие вещи принадлежащие другим

людям. Сначала я вычищаю ванну голубым гостиничным гелем и мочалкой, а затем наполняю

ее до краев горячей водой. Я отмокаю в течение часа, пока моя кожа не становится разбухшей, гладкой и похожей на кожу трупа.

Я втираю лосьон от кончиков пальцев ног и продолжаю до самого лица. Он какой-то

обжигающий и смутно пахнет аммиаком и цветочным освежителем воздуха. От лосьона у

меня слезятся глаза. Я оборачиваю свои влажные волосы полотенцем и надеваю банный халат.

Замечаю, что их два. Я никогда не увижу Мози в одном из них. Торт и мороженое на

журнальном столике и мороженое превратилось в суп. Поднимаю чашку и все равно выпиваю

его. По крайней мере, мороженое не лжет мне. Съедаю торт за четыре подхода до нелепости

наполненной вилкой. Вероятно он размазался по всему лицу, но я упиваюсь обжорством.

Я плюхаюсь на кровать и переворачиваюсь на спину. Хватаю телефон, нажимаю кнопку

воспроизведения и слушаю его голосовое сообщение.

Лана, ты спишь и выглядишь чертовски милой. Даже несмотря на то, что ты

обслюнявила подушку и чуть не заехала мне коленом по яйцам. Я не хочу пугать тебя, но я

так же не хочу отбросить коньки, не объяснив тебе некоторые вещи. Вопрос, который ты

всегда задавала о подпольной группе художников ─ ответ «да». Я не могу сказать тебе

больше, потому что поклялся держать это в секрете. Но мне не нравиться хранить от тебя

секреты, так что, когда-нибудь я расскажу тебе об остальном. Еще один факт, о котором,возможно, ты уже знаешь. Мирамонтес ─ мой отец, биологический отец. Он приехал и

нашел меня, когда мне было тринадцать. Хотел забрать меня, угрожал убить, если я с ним

не пойду. Он не стал отвечать на мои вопросы о Бризе или о том, что он конкретно сделал.

Я знал, кем он был и это противоречило всему во что я верил. Я послал его на хер и он сказал, что убьет меня. Я пришел бы к Бризе раньше, если бы знал насколько она плоха.

Единственное, что я смог узнать, когда начал искать, что у него были строительные

комплексы в Хуаресе, Тихуане и Мехико. Я прошу прощение за то, что так долго тянул, чтобы рассказать тебе об этом. Я хотел быть тем, кем ты хотела меня видеть, возможно, больше, чем хотел быть самим собой.

Так что, если я отброшу коньки, деньги на твоем счету. Они чертовски грязные и

запятнаны кровью ─ но потрать их на детей, которые в этом нуждаются. Никто не

сделает это лучше тебя. И единственная просьба, о которой я тебя попрошу ─ нарисуй мой

портрет, если меня не станет. Я хочу, чтобы это сделала ты, а ни кто-то из членов группы.

Потому что я хочу, чтобы люди запомнили меня таким, каким меня видишь ты, Лана. Это

то, каким я хочу быть. Я люблю тебя, Лана, и люблю то, как ты любишь меня.

Я даже не могу заплакать, эмоции с такой силой обрушиваются на меня, как быстро

движущиеся цунами, сметающее все, за что я могла бы зацепиться и бросающее меня туда, где

ему угодно меня видеть. Я верю, что это оно и есть. Знаю, другого раза не будет. Любовь

между нами это единственная вещь на всем белом свете, которую я по-настоящему могу

назвать своей.

Я натягиваю через голову футболку Мози и натягиваю его джинсы. Я слегка

разочарована тем, что они мне не так велики. Нет причин беспокоиться о бюстгальтере, косметике или укладке волос. Мози любит меня. Я не идеальна, но и он тоже. Дважды

подвернув джинсы, я проскальзываю в свою обувь. Что-то подсказывает мне поторопиться.

Если Мирамонтес действительно когда-то угрожал убить его, тогда это мое дело спасти его и

сбежать вместе с ним.

Глава 36

Мози лежит на больничной кровати, его бронзовая кожа четко контрастирует с белыми

простынями и белой палатой.

Я сажусь в кресле у его кровати и наклоняюсь, скользя пальцами по его руке. Его веки

подрагивают, когда я прикасаюсь к нему.

─ Док, это ты? ─ бормочет он.

─ Это я.

─ Он уже ушел?

─ Кто? Твой отец?

Веки Мози резко поднимаются и он изо всех сил старается сфокусироваться, пока его

расширенные глаза привыкают к светлой палате.

─ Лана, который сейчас час, черт возьми?

─ Сейчас только четыре утра.

Мози стонет и создает много шума, вытягивая свои руки и крутя головой, чтобы

ослабить шею.

─ Почему это должна была быть твоя почка, Мо?

─ Чтобы минимизировать любую возможность отторжения. А что? Что он тебе сказал?

─ спрашивает он, наконец-то посмотрев на меня. У него огромные и невинные глаза, он уже

предвидит мой гнев.

─ Была ли история о пересечении границы правдой?

─ Это правдивая история, Док. Думаешь, я смог бы придумать что-то настолько

неприятное в своей голове?

─ Конечно, смог бы, ты художник

─ Единственная часть, о которой я умолчал это то, что моя мама и я, мы оба знали

парня, который открыл дверь грузовика. Он предпочел нам, деньги, но Бриза оказалась кстати, когда его новая жена захотела обзавестись детьми. Человек, открывший дверь, был тем, кто ее

снова захлопнул, лишая нас света.

Я съеживаюсь от его откровения. Это делает травму только хуже. Я ненавижу Бето

Мирамонтеса. Я хотела бы воспользоваться возможностью и плюнуть на его дурацкую,

шелковую рубашку. От лекарств голос Мози кажется скрипучим. Его глаза расширены, а его

волосы впервые неидеальные, как в рекламе Pantene.

─ О чем еще ты мне солгал?

─ Хмм, давай посмотрим?

─ Я серьезно, Мойзес! Никогда больше ничего не скрывай от меня.

─ Я не лжец, Лана. Клянусь Богом, я не такой.

─ Я должна узнать, что из всего этого было неправдой.

─ В тот день в твоем кабинете в Pathways, когда я сказал, что не считаю тебя

хорошенькой. Я всегда считал тебя красивой.

─ Уффф. Ладно. Это глупо, что еще?

─ Когда я сказал тебе, что пришел пораньше, чтобы подготовить классные комнаты и

перенести художественные принадлежности, я их подготовил и все перенес, но только после

того, как вскрыл замок.

Не могу ничего с собой поделать и улыбаюсь, несмотря на то, что сопротивляюсь

этому каждой мышцей своего лица.

─ У меня был твой домашний адрес до того, как я сел в автобус направляющейся в

Детройт. Я слямзил его с письма из жилищного суда на твоем столе.

Он закрывает свое лицо руками, но сквозь его растопыренные пальцы я вижу, как на

нем расползается улыбка.

Мое лицо сдается и улыбается, но слезы продолжают бежать по моему лицу, и я борюсь

с желанием ударить его, только потому, что он больной.

─ В подвале было муторно, но той ночью было не так уж плохо на диване. Твоя мама

проснулась и дала мне дополнительное одеяло. На самом деле я просто хотел почувствовать

твою попку.

Я громко смеюсь над этим и моя ладонь взлетает, чтобы ударить его по руке.

─ Хочешь узнать самую большую ложь?

─ Нет, ─ говорю я. ─ Заткнись!

─ Той ночью в гостинице…

─ Да?

─ Когда я сказал, все в порядке и нам необязательно трахаться.

─ Ага.

─ Это было ложью, Лана. Мы должны были трахнуться, ─ Мози облизывает свои губы

и улыбается мне. Это самая теплая и самая красивая улыбка, которую я когда-либо видела. И

это все мое. Рука Мози дотягивается до меня и он хватает подлокотник кресла, на котором я

сижу и тащит его по полу, пока он не достигает одного уровня с краем больничной кровати.