Владимир Сирин Я объездил, о Боже, Твой мир, Оглядел, облизал, – он, положим, Горьковат. Помню шумный Каир: Там ботинки я чистил прохожим. Также помню и бойкий Бостон, Где плясал на кабацких подмостках... Скучно, Господи! Вижу я сон, Белый сон о каких-то берёзках... Ах, когда-нибудь райскую весть Я примечу в газетке раскрытой, И рванусь, и без шапки, как есть, Возвращусь я в мой город забытый. Но, увы, приглядевшись к нему, Не узнаю... и скорчусь от боли... Даже вывесок я не пойму: По-болгарски написано, что ли?! Поброжу по садам, площадям, Большеглазый, в поношенном фраке... «Извините, какой это храм?» И мне встречный ответит: «Исакий». И друзьям он расскажет потом: «Иностранец пристал, всё дивился!»... Буду новое чуять во всём, И томиться, как вчуже томился. Алексей Ачаир Мы живали в суровой Неметчине, Нам знаком и Алжир и Сиам, Мы ходили по дикой Туретчине И по льдистым небесным горам. Нам знаком и Париж, и Америка, И Багдад, и Лионский залив. Наш казак у восточного берега – Упирался в Дежнёвский пролив. Легче птиц и оленей проворнее, Рассыпались на тысячи мест; Доходил до границ Калифорнии Одинокий казачий разъезд. И теперь, когда чёрные веянья Разметали в щепы корабли, Снова двинулись в страны рассеянья Мы от милой, чумазой земли. На плантациях, фермах, на фабриках, Где ни встать, ни согнуться, ни лечь В Аргентине, Канаде и Африках Раздаётся московская речь. Мы с упорством поистине рыцарским Подавляем и слёзы и грусть, По латинским глотаем кухмистерским Жидковатые щи – «а ля рюс». А в театрах глядим с умилением (Да, пожалуй, теперь – поглядишь!) На последнее наше творение – На родную «Летучую мышь». В академиях, школах, на улицах, Вспоминая Кавказ и Сибирь, Каждый русский трепещет и хмурится, Развевая печальную быль. Не сломала судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли... А за то, что нас Родина выгнала – Мы по свету её разнесли. * * * Кадетские съезды, организовавшие заново кадетское братство, рассеянное по всему миру – вплоть до Шанхая, Австралии, Новой Зеландии, стран Южной и Северной Америк, не говоря о странах европейских, возникли вскоре после окончания Второй мировой войны. Как народ дисциплинированный и четкий, кадеты выявили большинство своих друзей, рассеянных в русском изгнании, уцелевших после стольких испытаний, после страшной всемирной бойни. Готовясь к съездам, организаторы их составляли списки не только делегатов, но всех выпускников кадетских корпусов... Фамилия кадета В. Перлова не значится ни в одном из этих послевоенных списков. А стихотворение, «залетевшее» на мой письменный стол случайным образом (из зарубежной переписки), зримо рисует картинку служебного быта в Первом Русском корпусе, расквартированном в двадцатых годах в сербском городе Белая Церковь, где учился юный поэт. Случайно узнал я, что этого мальчика-кадета (седьмого выпуска) в алых погонах, склонившегося во время ночного дежурства над тетрадным листом, ищущего рифму позвончей и поточней, звали не иначе как Вася. Возможно, он, как и многие его однокашники, позднее погиб на Второй большой войне (так называли нередко вторую мировую русские офицеры-эмигранты). Кто ответит теперь?! А стихи сохранились. Василий Перлов Уже за полночь. На ночном Дежурстве я сижу. На стены желтые, потом На плац сквозь сон гляжу. В казарме мир и тишина, Всё спит, везде покой, Один лишь я не знаю сна, Да сербский часовой... И вспомнил я Святую Русь, Родимый край, Москву, Куда душой своей стремлюсь, Где сердцем я живу. И понеслись передо мной Минуты и года: Вот покидаем край родной, Вот привезли сюда... Тоска пришла на место сна, Слеза на грудь стекла... Вокруг всё та же тишина, Всё та ж ночная мгла. Октябрь 1923 г. * * * С той и с другой стороны в революции и гражданской войне немало было юных голов, одержимых то красной, то белой идеей, готовых отдать свои жизни за собственные убеждения. Мальчишки Советской России в семидесятых годах с восторгом следили за киношными героями – «красными дьяволятами». Не думаю, что они выдуманы, были прототипы. И множество их было – в красных войсках. А мальчики из русских офицерских семей, воспитанники кадетских корпусов и реальных училищ, в пятнадцать-шестнадцать лет сбегали из-под родительской опеки в Добровольческую армию Деникина, затем к Врангелю... Судьба поэта, князя Николая Всеволодовича Кудашева – прямая иллюстрация той эпохи. Белые воины впоследствии называли её, эту эпоху, «окаянными годами русской смуты». В красном стане – «борьбой против царизма и буржуев». Будущий поэт Коля Кудашев родился в 1903 году в Кременчуге. В 1919 году из шестого класса реального училища вступает вольноопределяющимся в Белую Армию и с батареей, входившей в состав конного корпуса генерала Шкуро, уходит в поход. Бои. Тяжелая контузия. Колю определяют «куда полегче» – на бронепоезд «Дозорный». Затем он с командой разведчиков 135-го пехотного полка участвует в десантной операции, в которой полк полностью погибает. Впоследствии это трагическое событие он запечатлел в стихотворении «135-й пехотный».
Шестнадцатилетний белый воин, раненный, чудом спасшийся, приказом Главнокомандующего направляется в Феодосийский Интернат при Константиновском военном училище, впоследствии вместе со сводным Полтавско-Владикавказским корпусом, преобразованном в Крымский кадетский корпус, эвакуируется в Югославию. Там Кудашев оканчивает корпус. Затем – Николаевское кавалерийское училище, получает производство в корнеты, несет службу в пограничных войсках в составе 12-го русского Гусарского Ахтырского полка. |
