– Пройди в церковь, – зашептал на ухо Георгий Григорьевич. И заметив мою нерешительность, опять прошептал настойчиво: – Знаю, что некрещеный... Но ведь твои родители – православные...

Остро захотелось курить. Всю дорогу я крепился с некурящими спутниками, а здесь, приметив укромную толчею пальм в даль нем углу церковного двора, решительно зашагал в манящем направлении. Сладостно наглотавшись дыма болгаро-советского «Опала» – остатков дорожного запаса, вернулся на место.

Потом стали подходить соотечественники. Пожимали руку.

— Так это вы из России?

Праздные вопросы. Утвердительные мои кивки: да, мол, из России! И ничего не оставалось теперь делать, как по очередному и настойчивому наставлению Волкова пройти в церквушку. Служба, по всему, заканчивалась: народ выстраивался в очередь, с поклонами целовал крест и руку священника. Когда дошла очередь до моего целования, как-то обрадованно, по-флотски, растопырив своего «краба», сунул я руку для приветствия. Отец Сергий, сверкнув взором, принял мою ладонь в свою, приподнял ладонь к моим губам. Получилось все ж необходимое касание. Кажется, кровь прилила к щекам: сообразил, что делаю недопустимые вольности. Но целование креста с Иисусовым распятием прошло, впрочем, согласно ритуалу и канонам...

На дворе опять подошли соотечественники:

– Вы из России? Сколько же вам лет?

– Да вот, – сказал, – за свои сорок семь сегодня впервые целовал крест.

– Ну в этом вы не виноваты.

Не виноват. В селе у нас было когда-то две хороших церкви. Одну, староверческую-двоеданскую, переделали под клуб, где крутили кино и танцевали под гармошку. От другой, полукаменной, мирской-православной, помню только сохранившийся мощный фундамент, который потом был растащен по кирпичику на банные каменки... Конечно, не виноват.

Проходим в дом и матушка Ольга, замечу, в прошлом закончившая в Сербии эвакуированный из Новочеркасска Мариинский Донской институт, рассказывает о том, почему мало прихожан: русских в Валенсии становится всё меньше. Молодые уезжают на жительство в США, в Канаду. Старые умирают.

– Вымираем мы, русские, – вздыхает Георгий Григорьевич.

За скромным ужином – рыба под маринадом и по фрукту манго на тарелке – попали на постный день, отец Сергий, в миру Сергей Павлович, рассказывает свою историю. Он тоже в детстве, в Сербии, окончил русский кадетский корпус. Затем выучился на агронома. По приезде в Венесуэлу специальность пришлась впору. Государство выделило семье Гуцаленко сорок гектаров пашни. Дали трактор, сеялки, другие необходимые прицепные орудия для обработки земли. Первый тогда президент Венесуэлы был разумным правителем. По его инициативе распределили пахотную землю так, чтоб рядом жили две европейские семьи (русские или немцы) и две венесуэльские. Местные жители учились у европейцев умелому хозяйствованию. Раньше, если венесуэльцу давали землю, он ничего, кроме кукурузы, не умел выращивать. А какова «агротехника» была? Идёт крестьянин по участку, протыкает заостренной палкой лунки в земле, бросает в лунки зёрна, затирает пяткой. Следующий шаг – новая лунка...

– А у нас было до трёхсот кур, – подхватывает разговор матушка Ольга, – всех надо было накормить, сделать прививки, то от одной, то от другой болезни... Потом попробовали разводить и выращивать свиней – семьдесят голов держали. Чем кормила? Покупали комбикорма, делала разные мешанки, пойла. Потом свиньи тоже начали болеть, погибать. Ведь не было у нас хороших помещений с бетонными полами. Пойдут дожди – слякоть и грязь, и, конечно, болезни... Взялись выращивать кукурузу. Новая напасть: набеги обезьян – выламывали початки. Набегали и крупные ящерицы. Динозавры этакие!.. Жора, ты помнишь, как с винчестером за ними охотился? Заметят, что с ружьём вышел, прячутся за стволы деревьев. Прошел, они тут как тут. Как ножницами стригут посевы. Ну еще эти красные муравьи! Тоже стригут, как косилкой. Вот и мечешься, бывало, то с ружьём, то ядов подсыпаешь, то на «джипе» объезжаешь поле, спугивая тучи перелётных птиц... Разводили как-то рис. Пока зреет, не трогают. А как созрели колосья, тут они, утки, и нагрянут. Не столько съедят, сколько стеблей поломают, пригнут...

Отец Сергий в простой деревенской рубахе навыпуск с утра хлопочет над кормом для кроликов. Подсушивает какую-то траву, перебирает капустные листья, морковку, за которыми успел съездить на базар, лихо вкатив затем во двор на этом своём зеленом авто, напомнившем мне послевоенную российскую «Победу». Зашел в дом, снял рясу, сияющий на груди крест с цепью. И вот, расположившись по-крестьянски на бревнышке, занялся привычным утренним делом. По складу характера он философ. И страстный, как признался мне, книгочей. Называет имена наших знаменитых писателей – Распутина, Астафьева, знаком с патриотическими статьями Карема Раша, просит, по возможности, передать ему поклон и лучшие пожелания. Рассуждает о политике в Советском Союзе, о движении «Память», идеи которого он приветствует, говорит и «об этих самых дерьмократах», которые разваливают страну.

– Разваливают... Вот потому-то, отец Сергий, я и определил как главный редактор позицию своей газеты, как позицию сопротивления. Дома не все поняли нас. Но, удивительно, хорошо это поняла и поддержала русская патриотическая эмиграция. Вы поддержали в Венесуэле. Идеи и способы возрождения России.

– Россия возродится только через Бога! Такова её миссия. Но сионисты могут погубить её. И не только Россию. Конец мира близок! – рассуждает он, пока я в каком-то прихлынувшем восторге перед его «внешним видом» – не приходилось видеть попа в простом крестьянском облачении! – наблюдаю, как он сортирует эти кроличьи яства.

– Близок. Возможно. Но это ж не означает конец человечества? Так ведь, отец Сергий?

– Верно, не означает. В Библии сказано, что один мир уже приходил к концу. Помните историю с Ноем и взятыми в его лодку тварями? В Евангелии от апостола Петра сказано о том, что Бог не пощадил первого мира, но в восьми душах сохранил семейство Ноя, праведника правды, когда навел потоп на мир нечестивых... С той поры образовался другой мир, который просуществовал вот до наших с вами дней. С войнами, преступлениями, новы ми насилиями. Уцелеет ли он, как прежний? Думаю, Господь Бог поступит по справедливости. А нечестивцы земные уже привели мир к этому страшному итогу...

– Отец Сергий, – в прихлынувшей тревоге завозражал тут я, но если судьба человека предопределена свыше, так стоит ли бороться за судьбу?

– Стоит! Вот, смотрите, я давлю пальцем на стол с такой же силой, с какой стол давит на мой палец. Понятно? Ну вот, так и судьба человека определяется его деяниями.

Всё так. Но, знаете, мне, не большому знатоку Библии, все же помнятся некоторые высказывания апостолов, соратников Христа. К примеру – «Восстанет народ на народ, и царство на царство», «Будут глады» или «Будут большие землетрясения»...

– Всё уже налицо, Николай Васильевич...

Поговорили...

Во второй половине дня едем двумя машинами на старое кладбище, где похоронена мать Волковых, Ольга Павловна. Скончалась она четыре года назад в возрасте девяносто шести лет. Как многие зарубежные русские, в тропических и европейских странах прижившиеся, приметил уже я, долгожители. Хотя, кажется, всё должно быть наоборот. Но, видимо, есть нечто такое в выпавших жизненных испытаниях, что даёт человеку не только крепость духа, но и привносит в него физическую крепость. И здесь стоит повториться о судьбе волковской семьи, сказать высоким слогом: прошла Ольга Павловна со своей семьей все невзгоды века. Бегство из России, из родного Крыма, в 20-м году. Муж, шестеро детей. Мужа в сорок третьем, повторюсь, растерзали красные югославские партизаны. Мирного православного священника, который был офицером в минувшем далеке. В сорок пятом расстреляли старшего сына. За то, что тоже бывший «белый».

Отслужив молебен у холмика-памятника Ольги Павловны, отец Сергий «разрешает» походить по печальному погосту. Здесь, в буро- красной южно американской земле нашли последнее пристанище и вечный покой католики и православные, буддисты и магометане, иудеи ортодоксальные и язычники индейцы. Больше католических крестов. Русскими откуплено несколько уголков кладбища, где стоят православные восьмиконечные кресты, лежат мраморные плиты – еще незанятых, открытых могил. А рядом полоску земли откупили китайцы. Есть первые китайские захоронения.