И второе: откуда уверенность, что снята она с руки красногвардейца, а – не наоборот? Жестокости были с обеих сторон: вырезали погоны на коже плеч белых воинов, бросали в топки кораблей морских офицеров. Живыми. Расстреливали без суда и пр. и пр. К нашему общему стыду – РУССКИЕ ЗВЕРСТВОВАЛИ НАД РУССКИМИ.
Кому бы эта «перчатка» ни принадлежала, пора её забыть и ею не хвастаться».
В стране содом. И все – в содоме.
Пожар назначен мировой.
И пахнет спиртом в Совнаркоме –
Из банки с царской головой.
Примкнув штыки, торчит охрана,
Свердлов в улыбке щерит рот.
А голова, качаясь пьяно,
К столу Ульянова плывёт.
Он в размышленьях: «Вот и сшиблись!
Но ставки слишком высоки!»
Поздней он скажет: «Мы ошиблись!»
Но не поймут ревмясники.
В морозный день эпохи мрачной,
Да, через шесть годков всего,
Они, как в колбу, в гроб прозрачный
Его уложат самого.
И где-нибудь в подвале мглистом,
Где меньше «вышки» не дают,
Из адской банки спирт чекисты
Глумясь и тешась, разопьют.
И над кровавой царской чаркой,
В державной силе воспаря,
Они дадут дожрать овчаркам
Останки русского царя.
Еще прольются крови реки
Таких простых народных масс.
Тут голова открыла веки,
И царь сказал: «Прощаю вас...»
Он всех простил с последним стоном
Еще в ипатьевском плену:
Социалистов и масонов,
Убийц и нервную жену.
...Летит светло и покаянно
На небо царская душа.
И зябко щурится Ульянов,
Точа клинок карандаша.
Еще в нём удаль боевая.
Еще о смерти не грустит.
Но час пробьёт... Земля сырая
Его не примет, не простит.
Стихи эти написал в начале «перестройки», в пору всяких эйфорий и смутных умозаключений, теперь же (как их не оценивай!) публикую в подкрепление возмущений кадета Ольховского.
А в памяти, как связующая нить, широко отгремевшая в России и за её пределами история преследования московской прокуратурой поэта и редактора газеты «Пульс Тушина», моего друга Владимира Фомичева. В ходе следствия и заседаний суда по «делу» Володи допрашивали авторов газеты, не москвичами интересовались тоже. Следовательница из конторы «По борьбе с организованной преступностью» настоятельно спрашивала: «Кто вам подсказал тему стихотворения «Совнарком...»? И каким образом переправляли вы эти стихи в московскую редакцию «Пульса»?»
Кто бы рассказал сейчас, как, наверное, округлились мои глаза от сего «странного» вопроса?! Какое выражение было на моем лице? Что-то ж было «написано» тогда на нём, черт побери?! «Переправляли» – это ж, конечно, из той «оперы», когда подразумевается некая законспирированная организация!
Шел на допрос по повестке, врученной (всученной) мне со злорадством «заклятыми друзьями» из писательского союза. Шел, как ходил по Южной Америке, весь в белом! Шел я, как мечтал когда-то возникнуть в Рио-де-Жанейро Остап Бендер – в белых штанах! Шел – и бутон белых завязок-шнурков на белейших кроссовках цвел под ярким летним солнышком откровенно вызывающе и дерзко.
В висках так же вызывающе звенели строчки Даниила Андреева:
Перед бурями иных времен
Отдохни, прекрасная Земля!
Странным «видением» обладали ельцинские следователи, всерьез интересуясь способом «переправки стихов» в редакцию московской газеты, когда, хоть и бедственная, но еще существует почтовая связь, где, правда, по утверждению гоголевского Хлестакова, наверное, и сейчас всякий почтмейстер «подлец, пьёт горькую». Да суть не в этом. Прокуратура демократов, в данном случае с «головой царя Николай 2-го», выступила прямым образом в защиту Владимира Ильича – от моих художественных «нападок», когда таких нападок, пожестче и позлее, была полна вся свободная российская пресса!
Вождя товарища Ленина прокуроры, занимавшиеся нашими «делами» по «Пульсу Тушина», косвенно, но «защитили». Чего, впрочем, не наблюдал я – ни ранее, ни позднее – по отношению демократов к другому вождю: И.В. Сталину.
Было над чем задуматься!
* * *
И вот «борцы за свободу» подкинули идею – «примирения и согласия!» Ну, эти либералы с криминальными наклонностями, «краса и гордость» контрреволюции 1991-го – оборотни разного толка, внучата расстрелянных НКВД криминальных деятелей «ленинской гвардии», которых Сталин, сохраняя их «лицо» перед международной общественностью, объявил тогда «политическими противниками», сексизвращенцы всех мастей, шуты и шутихи с телевидения – иного придумать и не могли. На оригинальное, на духоподъёмное, победив, они просто оказались не способны. Как говорил когда-то Сергей Есенин, они – «Бумаги даже замарать / И то, как надо, не умеют...»
Но они – при свалившейся им, будто бы из ниоткуда, власти, наслаждались этой разбойной удачей, помогая изничтожать «лишнее» народонаселение в стране, которая и в урезанном виде казалась им непозволительно просторной.
Примирение и согласие? С новыми разбойниками?..
Пока потенциальный мой читатель переваривает вышесказанное, воспользуюсь паузой в читательском восприятии и расскажу ему, читателю, на сию тему одну далекую историю.
...Жаркий московский денек лета 1963 года. С увольнительной в кармане, в белой форменке и матросской бескозырке, я, служивший в элитном батальоне охраны Главштаба ВМФ, отправился по адресу, врученному мне одним литературным приятелем, в Старо конюшенный переулок Красной Пресни. Приятель сказал, что там живет боевой старикан, орденоносец гражданской войны, который не чужд сочинительства, мол, познакомитесь – будет к кому наведываться, забегать на чашку чая!
Не сразу я отыскал жилище орденоносца гражданской, оно оказалось в ветхой одноэтажной хибаре (в ту пору эти «клоповники» еще стояли в центре Москвы). Долго стучал в серые, траченные временем, доски сенных дверей. Наконец, в глубине полупещерного пространства проскрипел хриплый, но бодрый от клик, мол, подождите, не «гоните лошадей», открою. Заскрежетал металл о металл, что-то с шумом оборвалось, ударилось об пол. Потом чьи-то руки стали откручивать проволоку запора сенных дверей, за которыми переминался я в своих надраенных ботинках, в сомнении: туда ли собрался проникнуть, не ошибся ль адресом?
Наконец, освобожденная от железных и проволочных запоров, распахнулась сенная дверь, возникла невысокая, полноватая фигура искомого орденоносца при пепельной курчавой бороде и очень ясных и живых кавказских глазах.
– А, вот ты какой, морячок! – скользнул взглядом дед по моей «легкоатлетической» комплекции бегуна на средние дистанции, со звоном отбросив в запаутиненную тьму ржавое ведерко. На «Авроре» поплотней и пошире в плечах были ребята... Да не стесняйся, проходи. А то, что запираюсь на железяки, так это от энкавэдистов. Сразу-то не дамся в руки!
