- Давай, Джон Уесли. Мы опоздаем.

Нора видела, как отец Уесли свирепо смотрит на нее через дверь стойла. Он одарил Уесли мрачным взглядом прежде, чем уйти.

- Сейчас же, Дж.У., - крикнул он.

- Ты можешь пойти со мной, - сказал Уесли.

- Куда мы идем?

- Нужно кое с кем встретиться насчет лошадиных бегов.

Нора остановилась на выходе из стойла.

- Пожалуйста, скажи мне, ты сказал это не в буквальном смысле.

Глава 13

Север 

Прошлое

Кингсли вошел в сад рядом с часовней. Пока он бродил по мощенной тропинке среди цветов, его окружали кусты роз, горящие красным цветом. Сад был гордостью отца Генри. Чтобы сохранить цветы живыми в таком негостеприимном климате, требовалась постоянная работа и уход. Каждую свободную минуту, что выпадала отцу Генри, его можно было найти в саду.

- Мой сад-это моя Гефсимания*(Гефсима́ния — местность у подножия западного склона Елеонской горы, в долине Кедрон, восточнее Старого города Иерусалима, в Израиле. Гефсима́нский сад  традиционно почитается, как место моления Иисуса Христа в ночь ареста: согласно Новому Завету, Иисус и его ученики регулярно посещали это место — что и позволило Иуде найти Иисуса в эту ночь.),- шутилотец Генри, и Кинг всегда улыбался. Он не понимал шутку, если это, на самом деле, была не шутка.

Кингсли пришел сюда, чтобы убежать от мальчишек из его комнаты в общежитии.

Приход лета ознаменовал окончание учебного года. Атмосфера неистовства была слишком даже для Кингсли. Другие ученики не могли дождаться, когда родители заберут их из ссылки и вернут в мир девушек и фильмов, и возможности спать, сколько душе угодно. Это все будет в той же мере доступно и Кингсли через два дня, когда за ним приедут его бабушка и дедушка. Но в отличие от других мальчишек в школе, он не мог ликовать по этому поводу.

Стернс уничтожил его. Уничтожил все. Летнее возвращение к цивилизации не радовало. Три месяца он будет без Стернса, даже без мимолетного взгляда на него. Кингсли уже предвкушал мучения этого времени, проведенного порознь. Каждый луч желтого солнечного света будет напоминать ему о волосах Стернса. Каждый раз, глядя в чистое серое вечернее небо, он будет видеть в нем глаза Стернса. Каждый раз, касаясь себя, Кингсли будет представлять руки Стернса на своем теле, вместо своих собственных. Не то, чтобы Стернс когда-нибудь прикасался к нему так, только в мечтах Кингсли. Но с того дня, в общежитии, когда Стернс скрутил его на кровати, все изменилось между ними.

Они практически перестали разговаривать. Но по какой-то причине, Кингсли чувствовал себя даже ближе к нему. Всякий раз, когда он находил Стернса, сидящим в одиночестве за чтением или письмом, он брал свое домашнее задание и садился на пол возле кресла Стернса. Почему пол, а не диван, стол, другое кресло, Кингсли не знал. Но всякий раз, когда он вспоминал о подушечке пальца Стернса, ласкающей место на запястье, где бился его пульс, Кингу хотелось опуститься на колени, сесть у ног Стернса и остаться там навсегда.

Его тоска от мысли, что он так много времени проведет вдали от Стернса, отправила Кингсли в сад отца Генри. Он хотел попробовать то, чего никогда не пробовал раньше. Возможно, это было влияние Стернса... Кинг видел его в часовне буквально вчера, он молился в тишине битый час с четками в руке. Кингсли знал, что это был целый час, поскольку он сидел за три скамьи позади него и наблюдал за ним все это время. Ровно через час, Стернс поднялся со своего места и развернулся.

- О чем ты молился, mon ami? – спросил Кингсли.

- Молился о том, о чем молюсь, каждый день с тех пор, как встретил тебя, - сказал Стернс, крутя четки вокруг ладони.

- И что же это?

Стернс открыл ладонь, чтобы показать бусинки четок, которые он перебирал между пальцами как паутинку.

– Сила воли.

Он закрыл руку снова и положил ее на грудь над сердцем. Стернс покинул часовню, но Кингсли остался.

Сила воли. Эта фраза сказала Кингсли все. Ему не были нужны никакие другие намеки, никакие другие слова. Теперь он знал правду. Но вместо того, чтобы освободить его, правда потянула Кингсли еще глубже в загадку, которой был Стернс.

Сила воли.

Это означало одно, только одно. Стернс хотел его.

Пальцы Кингсли сжались в кулак. Стернс молился о том, чтобы противостоять соблазну. Значит должен и он.

Сорвав с куста самую большую, самую первозданно чистую из красных роз, Кингсли держал ее в руке, уставившись на сердцевину цветка.

- Assistez-Moi. Помоги мне, - молился Кинг, переходя на французский язык. Он не мог себе представить, как Бог говорит на любом другом языке, кроме его родного. - Assistez-Moi, s’il vous plaît, mon Dieu.

Кингсли открыл глаза. На краю сада, в тени дерева, стоял Стернс, наблюдающий за тем, как он молится. Из-за нервозности, роза выпала из его руки.

Стернс сделал шаг вперед. Кингсли сделал шаг назад. Стернс остановился. Кингсли побежал.

Школа была словно оазис в пустыне деревьев. Ничего, кроме густого леса, окружавшего это место… лес, холмы, скалы, долины. Кингсли, как правило, находил его чем-то страшным, угрожающим, неким лабиринтом. И теперь, он бежал туда, спасаясь.

Но деревья не особо могли защитить его. Пока Кинг мчался заброшенными тропами, ветви с зелеными листьями хлестали его, обжигая кожу, лицо. Но он не мог остановиться. Позади него слышались шаги. Кингсли мог только заставить ноги нести его еще быстрее, невзирая на боль от избивающих его ветвей, несмотря на страх, что практически валил его наземь.

Он выбрался на поляну. Небо над ним окрасилось заходящим солнцем в красный цвет. Наступали сумерки, и он мог потеряться здесь, в лесу. В одиночку или хуже. Не один.

Он подскочил и обернулся, поскольку звук трескающихся веточек предупредил его о присутствии кого-то другого. Кингсли не колебался. Он сорвался с места, углубляясь дальше в лес. Купол деревьев закрылся над ним. Упав на четвереньки, Кингсли пополз через небольшое отверстие, закричав, когда шипы кустарника вонзились в его лоб. Его зрение окрасилось красным от крови. Но он двигался вперед, прорвался сквозь куст, поднялся и начал бежать снова. Или попытался. Но взявшаяся из ниоткуда рука схватила его за рубашку и прижала к дереву. Кора врезалась в его спину. В полумраке Кингсли едва мог видеть. Он ощупывал темноту, ощутив ткань под своими руками, и рванул ее. Его пальцы коснулись чего-то холодного. Он дернул, и оно сорвалось ему в руку. Хватка на нем на мгновение ослабла, достаточно для того, чтобы Кингсли обрел почву под ногами и бросился снова бежать.

Пот и кровь струились по его лицу. Кингсли вытер глаза. Его зрение прояснилось, и он обнаружил, что держит маленький серебряный крестик на тоненькой цепочке. Кингсли держал его высоко, поднимаясь вверх по склону горы, шаги, по-прежнему преследовали его.

На следующей поляне, он остановился и упал на колени. Ему некуда было больше бежать. Хватая ртом воздух, он услышал звук ботинок, скользящих по одеялу из листьев. Пальцы Кингсли сжались вокруг крестика. Не имеет значения, что с ним произойдет, он просто так не сдастся.

Ни один из них не проронил ни слова. Кингсли предпринял еще одну последнюю попытку сопротивляться, пока Стернс раздевал его донага и бросил грубо на живот. У него не было сил ни на что, кроме капитуляции. Каждое маленькое движение заставляло его стонать от боли. Это было не так, как он хотел, не здесь, не на лесной земле, сокрушенный, окровавленный и перепуганный. Но он примет эту боль, это унижение. О единении он молился, он примет все это.

Стернс погладил Кингсли от его шеи к бедру. Да, Кинг решил, это было в точности так, как он хотел.

Одна рука вытянута на восток. Другая на запад. Он крепко зажал крестик между пальцами. Когда Стернс толкнулся в него, Кингсли закричал. Стернс закрыл ему рот рукой. Кингсли прикусил его ладонь и кивнул, радуясь пальцам между зубами.