Он отдавал этой работе все свое время с шести часов утра до полуночи; лишь изредка он возвращался раньше в какой-нибудь не занятый работой вечер, когда ему вдруг приходило в голову пойти домой, – и тогда он спешил объяснить, что его отпустили немножко раньше времени. В манерах его появилось что-то резкое, беспокойное; если только он не спал и не переодевался, он тотчас старался убежать из дому… Все это, вместе взятое, сильно озадачивало и мать и отца. Отель! Отель! Вечно он торопится в этот отель, но из его слов можно лишь понять, что ему там очень нравится и что с делом своим он как будто справляется. Работа эта куда приятнее, чем возня с содовой водой, и он надеется, что сможет зарабатывать здесь больше, и очень скоро, но когда – точно не знает… Однако сверх этого он ничего не хотел или не мог рассказать.

Отец и мать Клайда все время чувствовали, что из-за истории с Эстой им следует уехать из Канзас-Сити и поселиться в Денвере. А Клайд упорнее чем когда-либо хотел остаться в Канзас-Сити. Они могут ехать, но у него здесь хорошая работа, и он намерен за нее держаться. Если они уедут, он найдет себе комнату, и все будет хорошо. Но этот план совсем не нравился родителям.

А какая огромная перемена произошла в жизни Клайда! В тот первый вечер, ровно в пять сорок пять, он явился к мистеру Уиплу, своему ближайшему начальнику, и был им одобрен, – не только за то, что на нем хорошо сидел форменный костюм, но за свой вид в целом, – и с этой минуты весь мир для него преобразился. Клайд и еще семеро юнцов выстроились перед мистером Уиплом в служебном помещении, которое примыкало к бюро по обслуживанию, и начальник осмотрел их; после этого, как только часы пробили шесть, весь отряд промаршировал по вестибюлю мимо главного бюро и большой лестницы к конторке Уипла и дальше, к длинной скамье. Здесь все восемь мальчиков уселись (Клайд – последним в ряду) в ожидании вызова, готовые броситься выполнять любое поручение; сменившаяся команда мистера Уипла была отведена в помещение для служащих и там отпущена. Пост Уипла за конторкой занял сменивший его мистер Барнс.

Дзинь!

Зазвонил звонок у конторки номерного клерка, и первый мальчик убежал.

Дзинь! – прозвенело снова, и вскочил второй мальчик.

– Очередной! К центральному входу! – крикнул мистер Барнс, и третий мальчик заскользил по мраморному полу к двери и подхватил чемоданы входящего гостя, чьи белые бакенбарды и не по возрасту светлый шерстяной костюм даже неопытный глаз Клайда различил за сто шагов. Таинственное и священное видение – чаевые!

– Очередной! – снова позвал мистер Барнс. – Узнай, чего желает девятьсот тринадцатый. Воды со льдом, наверно.

И четвертый мальчик исчез.

Клайд, все время передвигавшийся по скамейке вслед за Хеглендом, которому было поручено подучить его немного, весь обратился в зрение и слух. Нервы его были так натянуты, что он с трудом дышал, поминутно вздрагивал и никак не мог усидеть спокойно; Хегленд наконец сказал ему:

– Брось ты трусить. Держи крепче вожжи, понял? Все будет в порядке. Меня сперва тоже трясло, с новичками всегда так. Но этак не годится. Полегче надо, вот что. И нечего таращиться по сторонам – смотри прямо перед собой, будто тебе и дела нет ни до кого.

– Очередной! – опять крикнул мистер Барнс.

Клайд едва соображал, о чем говорит Хегленд.

– Сто пятнадцатый требует бумаги и перьев.

Пятый мальчик скрылся.

– Где вы берете бумагу и перья, когда надо? – умоляюще, тоном приговоренного к смертной казни, спросил Клайд своего наставника.

– Я же говорил тебе – у клерка, где ключи выдают. Вон, налево. Он даст и бумаги и перьев. А воду со льдом берешь в том зале, где мы сейчас строились на поверку. Вон там, в углу, маленькая дверь, видишь? Парню, который наливает воду, иной раз дашь десять центов, – его тоже надо задобрить.

Дзинь! – звонок номерного клерка.

Шестой мальчик, не говоря ни слова, отправился выполнять какое-то поручение.

– И еще запомни, – продолжал Хегленд, видя, что подходит его очередь, и спеша дать Клайду последние наставления, – коли захотят чего выпить, напитки получишь вон там, за столовой. Да не путай названий, а то гости разозлятся. А коли вечером будешь показывать номер, спусти шторы да открой свет, а коли надо чего в столовой, разыщи там старшого да сунь ему в руку – понял?

– Очередной!

Хегленд вскочил и исчез.

Теперь Клайд был первым номером. Четвертый номер уже снова сел около него, зорко поглядывая – не понадобятся ли где-нибудь его услуги.

– Очередной! – возглас Барнса.

Клайд вскочил и стал перед ним, радуясь, что никто не входит с чемоданами, но терзаясь страхом, что не поймет поручения или выполнит его недостаточно быстро.

– Узнай, чего хочет восемьсот восемьдесят второй.

Клайд помчался к лифтам с надписью «для служащих», помня, что именно этим путем он поднимался с Оскаром на двенадцатый этаж; но другой мальчик, выходивший из лифта для гостей, указал ему на его ошибку.

– Вызвали в номер? – окликнул он. – Тогда иди к лифту «для гостей». А эти два для служащих и для тех, кто с вещами.

Клайд поспешил исправить свой промах.

– На восьмой, – сказал он.

В лифте больше никого не было, и маленький негр-лифтер заговорил с Клайдом:

– Новенький, да? Не видал вас раньше.

– Да, я только что поступил, – ответил Клайд.

– Ну, вам тут понравится, – дружелюбно сказал мальчик. – Тут, знаете, всем нравится. Вам какой этаж, восьмой?

Он остановил кабину лифта, и Клайд вышел. От волнения он забыл спросить, в какую сторону ему идти, и теперь, начав искать нужный номер, быстро убедился, что попал не в тот коридор. Пушистый коричневый ковер под ногами, светлые, окрашенные в кремовый цвет стены, мягкий свет, льющийся сквозь белоснежные шары, вделанные в потолок, – все это казалось ему атрибутами наивысшего социального благополучия, почти неправдоподобного совершенства, – так далеко это было от всего, что он знал.

Наконец, отыскав номер 882, он робко постучал и через мгновение в приоткрывшуюся дверь увидел кусок синей в белую полоску пижамы и выше – соответствующую часть круглого румяного лица и один глаз, окруженный морщинками.

– Вот тебе доллар, сынок. – Казалось, что это говорил глаз, и сейчас же появилась рука, державшая бумажку в один доллар. Рука была толстая и красная. – Сбегай к галантерейщику и купи мне пару подвязок. Бостонские подвязки, шелковые. Да поскорее!

– Слушаю, сэр, – ответил Клайд и взял доллар.

Дверь захлопнулась, а Клайд уже мчался по коридору к лифту, гадая про себя, что такое «галантерейщик». Хотя Клайду было уже семнадцать лет, он не знал этого слова, – никогда прежде не слышал его или, может быть, слышал, но не обращал внимания. Если б ему сказали «магазин мужского белья», он бы сразу понял. Но ему велели пойти к «галантерейщику», а он не знал, что это такое. Холодный пот выступил у него на лбу. Колени подгибались. Черт! Как теперь быть? Что, если он спросит у кого-нибудь, даже у Хегленда, и его сочтут…

Он вошел в лифт, и кабина пошла вниз. Галантерейщик… Галантерейщик… И вдруг его осенило. Допустим, он не знает, что это такое. Но в конце концов нужна пара шелковых бостонских подвязок. Где же достать шелковые бостонские подвязки? Ясно, там, где вообще покупают принадлежности мужского туалета. Ну конечно! Магазин мужского белья. Надо сбегать в магазин. И по дороге вниз, заметив, что и этот негр-лифтер смотрит приветливо, он спросил:

– Не знаете, где тут поблизости магазин мужского белья?

– В этом же здании, как раз около южного входа, – ответил негр, и Клайд, испытывая величайшее облегчение, поспешил туда.

Он все еще чувствовал себя неловко и странно в туго затянутой форменной куртке и в этой забавной круглой шапочке. Ему все казалось, что она вот-вот слетит с головы, и он исподтишка то и дело старался надвинуть ее поплотнее. Вбежав в ярко освещенный магазин, он торопливо сказал:

– Мне надо пару шелковых бостонских подвязок!