Пудель сенатора Армстронга был острижен по-европейски: тело бритое, помпоны на ногах и на хвосте, афро на голове. Сам сенатор был ухожен столь же тщательно: седые волосы уложены в идеальную прическу. Он наклонился, засунув руку в полиэтиленовый пакет, подобрал собачьи экскременты и ловко вывернул пакет наизнанку. Выпрямился и заметил, что я стою рядом.

— Сенатор, — сказал я.

— Да? — настороженный взгляд.

Мы стояли в овальном парке, окруженном кованой металлической оградой, в одном из самых фешенебельных районов Бостона.

— Ник Хеллер, — представился я. — У вас найдется время?

Я связался с ним через общего друга, рассказал, в чем дело, и спросил, нельзя ли к нему зайти.

— Идемте со мной, — сказал он. Я подошел вместе с ним к мусорному контейнеру, куда он и выбросил пакет. — Да, мне жаль, что с дочерью Маркуса вышли какие-то неприятности. Ничего нового? Я уверен, там просто семейная ссора. Такой уж возраст.

У Армстронга был бостонский аристократический выговор. Он был из старой бостонской семьи. Мы остановились у его дома.

— Итак, если я могу чем-то помочь, спрашивайте, — сказал он. Улыбнулся своей знаменитой улыбкой, благодаря которой и избрался в сенат четыре раза. Какой-то журналист однажды сравнил улыбку Армстронга с «теплым огнем очага». Вблизи, однако, она больше напоминала электрический камин.

— Отлично, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вашей дочерью.

— С моей дочерью? Вряд ли Тейлор за последние месяцы хоть раз видела эту девушку.

— Они встречались вчера вечером.

— Для меня это новость. К тому же, боюсь, Тейлор все равно нет дома.

— Возможно, вы не в курсе, — сказал я. — Она наверху.

Гейб по моему поручению следил за ее бесконечными постами в Фейсбуке и слал мне эсэмэски. Не знаю уж, как он это делал — он не был во френдах у Тейлор на Фейсбуке, — но, очевидно, нашел способ.

— Я точно знаю, что они с матерью…

— Сенатор, — сказал я. — Пожалуйста, позовите ее. Это важно. Или мне просто позвонить ей на сотовый?

Конечно, на самом деле у меня не было телефона Тейлор, но, как оказалось, он мне и не понадобился. Армстронг пригласил меня в дом, больше не стараясь скрыть раздражение. Фирменная улыбка для избирателей погасла. Электрокамин выключили.

Тейлор Армстронг вошла к кабинет отца, словно школьница, которую вызвали к директору, — стараясь скрыть тревогу под маской недовольства. Села в большое, покрытое килимом кресло.

Я уселся в кресло напротив, а сенатор Армстронг перебирал какие-то бумаги на своем простом письменном столе красного дерева. Делал вид, что не обращает на нас внимания.

Девушка оказалась красивая. Волосы у нее были черные, явно не натурального цвета, и глаза ярко накрашены. На ней была коричневая замшевая маечка на лямках, джинсы скинни и короткие коричневые кожаные сапожки.

Я представился и сказал:

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет Алексы. Она пропала. Ее родители очень волнуются.

Она смотрела на меня с капризным выражением лица.

— Вы с ней не разговаривали?

Она покачала головой:

— Нет.

— Когда вы ее видели последний раз?

— Вчера вечером. Мы ходили в бар.

Хорошо, хоть об этом не соврала.

— Может быть, пойдем прогуляемся? — сказал я.

— Прогуляемся? — переспросила она таким тоном, словно я предложил ей откусить голову живой летучей мыши.

— А что? Подышим свежим воздухом.

Ее отец сказал:

— Вы можете поговорить здесь.

На несколько секунд ее лицо стало растерянным. Наконец, к моему удивлению, она ответила:

— Я не против выбраться из дома.

Мы пошли от Луисбург-сквер вниз по крутому холму, вдоль Уилоу-стрит.

— Мне показалось, ты не прочь закурить.

— Я не курю.

Но я сразу же почувствовал запах дыма, как только она спустилась вниз и вошла в кабинет.

— Не бойся, я не донесу твоему отцу.

Она пожала плечами и вытащила из маленькой черной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку «Дюпон».

— Я ему даже про фальшивые права не скажу, — добавил я.

Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.

Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.

— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.

— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.

— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?

— Не больше, чем всегда.

— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?

— Нет.

— У нее есть парень?

— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.

— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…

— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.

— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?

Она покачала головой.

— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.

— Вы ушли из бара вместе?

Она поколебалась:

— Да.

Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.

Наконец она выпалила:

— С Лекси что-то случилось?

Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.

— Возможно.

— Возможно? Что это значит?

— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.

Она швырнула сигарету на землю.

— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?

— Ты запомнила его имя?

Она не смотрела мне в глаза.

— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.

— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?

Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.

— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.

— Они ушли вместе?

— Наверное. Точно не знаю.

— Как это ты не знаешь?

— Я же раньше ушла.

Я не стал указывать на противоречие.

— И сразу поехала домой?

Она кивнула.

— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».

Она пожала плечами.

— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?

Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.

— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.

Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.

Я позвонил Дороти:

— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?

— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.

— У меня есть одна идея, — сказал я.

Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.

Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.