Вот это человек. – это не я. Человек простого, прямого, близкого долга. И с тем вместе всегда готовый хладнокровно Погибнуть за убеждения. Завидую ему.

«Напиши, что я нужен тебе. – и приеду, брошу сестер. По теперь должен думать о них».

А я – презренный эгоист, живу для себя. Правда, у меня нет обязанностей по родству. Мои маленькие сестры еще не нуждаются в моих заботах. На это у меня, может быть, и достанет совести, не быть дурным братом. Но пока я свободен, я должен был бы тем безграничнее предаться делу, делу. А я забываю все для Анюты.

Забываю и хочу забывать. Пусть я эгоист. Но хочу и буду наслаждаться жизнью.

Опять надобно приковать себя к месту, пока станет овладевать сон и мною.

Анюта без конца описывала мне свои тогдашние наряды в тот вечер, перед приходом Черкасова: похохочет моим шуткам, сама пошутит. – и через несколько минут. – ни я, ни сама она, мы не знаем, как. – опять наряды. Она была счастлива ими.

Теперь, мне кажется, я в самом деле начинаю любить се. Но тогда я только был раздражен привлекательностью ее милого тела, прекрасным ее лицом, белизною и очаровательною упругостью груди, справедливыми мечтами, что и все формы ее так же восхитительны. О ее нравственных достоинствах или недостатках я судил совершенно равнодушно. Я не приходил в умиление от ее страстных воспоминаний о нарядах. И теперь, хоть стал любить ее, не могу сказать, что люблю в ней эту страсть. Но и тогда я находил ее слабость извинительной. А теперь понимаю, что глупо было и думать «извинительная слабость», потому что эта слабость вовсе не нуждается в извинении. Она может казаться мне признаком недостаточного развития – только. Мне может не нравиться, если человек не знает арифметики, географии, не умеет читать. Но можно ли говорить: «Надобно извинить ему это, потому что никто не хотел учить его» – что тут извинять? – Он кругом прав. – Так и та недостаточность развития, при которой наряды занимательнее всего на свете. Может ли человек, не желать быть счастлив? Может ли не дорожить тем, что делает его счастливым? – Ей не было не только доступно. – не было хоть бы понаслышке известно никакое другое счастье, кроме доставляемого нарядами.

Вообще во мне всегда возбуждало хохот, когда я читал упреки молодым женщинам за пристрастие к нарядам. Я видел пожилых мужчин, мрачных деловых людей, которые были в восторге от того, что могли украсить себя игрушкою, гораздо менее красивою, нежели хорошенький фермуар. – могли нарядиться в костюм, несравненно менее красивый, нежели бальное платье с кружевами. Я не видел пожилых деловых людей, которые не гордились бы и не восхищались бы своими игрушками и нарядами больше, нежели какая бы то ни было молодая женщина своими брильянтами и платьями. Пока я не увижу, что пожилые, деловые люди стали менее смешными детьми, нежели молоденькие женщины, я не могу думать, что страсть молоденьких женщин к нарядам нуждается в извинении. Молоденькие женщины могли бы отвечать своим порицателям:

Младшие, менее опытные, они должны брать пример со старших, более опытных. Это нравственная необходимость. Это закон природы.

Я могу думать, что отцы и деды подают дурной пример, стараясь блистать, добиваясь всяческих удовлетворений глупому своему властолюбию и тщеславию; усиливаясь всячески производить эффект, одерживать победы, затмевать соперников. Я могу желать, чтобы они перестали подавать пример служения пустоте. Но пока он подается, невозможно, чтобы не подражали ему, не старались ослеплять и молоденькие женщины.

Мне мерзки фарисеи, нападающие на пристрастие женщин к нарядам. – из этого ли пристрастия угнетаются народы и льется кровь? – Из-за женского ли тщеславия? – Лекарь, прежде вылечись сам. – вынь бревно из твоего глаза, и тогда говори о щепке в глазу твоей дочери или внука.

«Я женюсь. Я не перестану жить с тобою. Но надобно выдать тебя замуж». – Анюта была опечалена этими словами. Но могла огорчаться и помимо пристрастия к нарядам и роскоши. Она понимала, что у нее будет отнято больше, нежели то, без чего можно было б и обойтись. Она должна была стать бедна. Такой большой крутой упадок ломает человека и помимо всякой суетности.

За кого он может отдать ее? Кто женится на ней?

Ее предместница была выдана за очень мелкого полицейского и жила бедно. Но муж был обыкновенный маленький чиновник, не хуже других маленьких чиновников; жена его шила не хуже других маленьких чиновниц.

Анюта не могла надеяться, что найдется ей хоть такой муж. Ее предместница была отдана в жены своему мужу. Анюте было сказано: «Не печалься, я буду жить с тобою по-прежнему». - какой найдется жених, чтобы жениться только для принятия чужой любовницы в свою квартиру?

Разумеется, нашелся бы хороший и очень хороший человек, если бы за это было даваемо большое повышение по службе, или если бы давались порядочные деньги. – Но подчиненные Ивана Ильича превосходно знали, что нет, и не может быть хорошего расчета повенчаться с его любовницею. Они видели пример, как он награждает за женитьбу на его фаворитке. Да хоть бы и не видели бы, знали бы, что нечего ждать от него; известно было, какой тугой человек. Пусть эта фаворитка идет не в отставку, как та, а сохраняет его в своих объятиях. – все-таки мало толку для мужа.

Какая надобность Ивану Ильичу, чтобы его любовница имела лишнее? – Никакой. Ему нужно только очень немногое: нужно, чтоб у любовницы была чистая комната, в чистой комнате должна быть хорошая постель; сама любовница должна быть в хорошем белье. – только, больше ничего не нужно для Ивана Ильича. – И Анюта поняла, и подчиненные поймут, что не следует надеяться, чтоб у нее было больше.

Но он захотел быть щедр. Он сказал, что, кроме кровати, постели, белья, дает ей полдюжины из платьев, которые носила она в его квартире, дарит ей три перстенька и браслет из вещей, которыми она пользовалась. Это лишнее, даваемое без надобности, стоило рублей до пятисот. – Она была отчасти удивлена таким великодушием. Она увидела, что он любит ее гораздо больше, нежели она могла думать.

Точно, он любил ее. Он сказал, что жена у него будет хоть не такая красивая, как Анюта, но зато окажется горячее Анюты. – так он думает: чуть тронет её, у нее глаза масленые. – и притом недурна. – вот какая будет у него жена, а все-таки он будет приезжать к Анюте каждый день: так он привязался к Анюте. – И не это одно доказательство его привязанности. Он объявит, что, кто женится на ней, будет сделан помощником квартального надзирателя. Это много; можно бы обещать должность поменьше, и было бы довольно. Но для Анюты так и быть: пусть будет ей в приданое должность помощника квартального, и притом в хорошем квартале.

Муж будет отлично содержаться при жене. А у Анюты будет гораздо больше, нежели необходимое. Пусть не беспокоится: муж будет все отдавать ей; – если что и утаит, то самую малость: доходы известны; а доходы очень хорошие.

Так он был заботлив и щедр. Он не пожалел бы назначить мужу должность и еще гораздо лучше; но думает, нехорошо было бы для него самого. Могла бы пойти молва: «Смотрите, на какие места он сажает мужей своих любовниц», пожалуй, оно и не велика беда, но все-таки нехорошо. Пусть же Анюта будет довольна.

Итак, было объявлено: кто женится на Анюте, будет помощником квартального надзирателя.

Награда более, нежели достаточная. Но и не такая, чтобы сбежались толпы охотников из подчиненных. Всякий, кто был не пьяница, не картежник, рассуждал: набью себе как-нибудь деньжонок, или увидят мое усердие. – куплю или дадут мне должность помощника. – хоть не сейчас, хоть со временем, но лучше подожду: по крайней мере, когда женюсь, то, если буду сам жить со своею женою, не надо будет содержать любовницу. А тут женись. – и опять держи постороннюю девку, – нет расчета – жениться так. Двойной расход.

Нельзя было не ждать, что жених будет не горький пьяница, Анюта плакала в его ожидании. Даже стала худеть. – Но не успела много похудеть: не терпело время, Ивану Ильичу недолго оставалось до свадьбы.