Шепа Мотыга с нетерпением ждал Янинку. Это не мешало ему проворно сгружать кирпич с пыльной подводы и складывать его возле недостроенного хлева, который свежеобструганными стропилами упирался в прозрачно-голубое небо.

Хоть бы скорее вернулась Янинка! И, представляя себе ее загоревшее лицо, обрамленное светлыми пушистыми волосами, голубые глаза, ямочки на щеках, когда она улыбалась, Шепа чувствовал, в груди — то справа, то слева — что-то скользит, щекочет словно кусочек гладкого льда, отчего замирает сердце. Время от времени Шепа приподнимал обтрепанную соломенную шляпу, надвинутую на самые брови, и, прищурившись, смотрел в степь. Потом переводил взгляд на артезианский колодец, где к вечеру, при заходе солнца, сбивается стадо и коровы надолго припадают к длинным деревянным корытам с чистой прохладной водой.

Зачем это ей, Янинке, вдруг понадобилось сегодня идти встречать стадо? Как будто коровы сами не нашли бы дороги. А вот коней давно бы пора гнать на пастбище. Но без Янинки Шепа в ночное не поедет. Если управится, найдет еще какую-либо работу. Даже такую, какую сейчас можно бы и не делать. Будет здесь крутиться, пока Янинка не появится с вечерним стадом.

Тогда они сядут верхом на лошадей и погонят табун в балку.

Алуштинская пегая кобылица подошла к краю загона, вытянула небольшую красивую голову с волнистой гривой и негромко заржала, глядя на дорогу, которая, извиваясь, шла в гору между золотистыми полями к молодой, недавно возникшей здесь еврейской деревне. Потом лошадь повела головой и большими грустными глазами уставилась на заходящее солнце, которое играло, как рыжий жеребенок, — то пряталось, то снова показывалось из-за золотых ветвей молодого сада.

Кто бы мог подумать, что за таким закатом последует грозовая ночь.

Шепа Мотыга взял путы и стал развязывать узлы. Пот катился из-под соломенной шляпы и, задерживаясь на широких черных бровях, скатывался по лицу, по шее за ворот рубахи. Даже вечер не приносил прохлады. Давно уже стоит эта нестерпимая жара, иссушая землю, и пшеница, не созрев, начинает желтеть.

Мысли у Шепы были невеселые: а может, Янинка не захочет поехать с ним в ночное, и зря он держит в загоне голодных коней. Давно пора им быть на пастбище. Он не замечал, что он перебирает давно уже распутанные веревки. Он оглянулся. Откуда-то из Кривой балки донеслась песня.

Вчера, когда они там, в балке, пололи кукурузу, Янинка подняла голову, улыбнулась и весело спросила:

— Федора знаешь? Федора Анцековского?

Конечно. Как же не знать председателя Айджурского сельсовета.

— Чего это ты вдруг вспомнила Федора? — спросил он.

Она рассмеялась и пошла дальше по своей делянке.

Вечером, когда закладывали фундамент под конюшню, она с Шепой еще раз заговорила. Все слышали, как она сказала: ни с кем так легко и весело ей не работается, как с ним. Теперь она всегда будет с ним в паре.

— Ты, Шепа, надежный, как гора.

Очень довольный, он что-то буркнул.

Ему тоже легко и радостно работать рядом с Янинкой. Она еще увидит, какой он крепкий и неутомимый. Покажет, на что способен. Да вот и сегодня: сам и привез, и разгрузил и бревна и кирпич. Никто еще за день не привез столько. И Шепа удовлетворенно оглядел двор, обставленный подводами, арбами, мажарами, косилками, заваленный бревнами и кирпичом.

Занятый своими мыслями, он не сразу увидел приблизившееся стадо. Рябая корова с отяжелевшим выменем, хлестнув себя длинным хвостом по спине, пустилась к огороду, откуда доносился сладкий запах созревших дынь. Нинка, едва касаясь земли босыми ногами, помчалась за ней. Забежав вперед, широко раскинула руки и отогнала корову. Пестрое ситцевое платье плотно облегало стройную фигуру девушки, мягкие глубокие складки спадали на крепкие, красивые ноги.

Шепа не мог глаз от нее отвести.

— Ты еще не вывел лошадей в ночное? — с укором спросила Янинка, увидев его возле загона.

— Я пока… вот видишь, кирпич, бревна… — растерянно бормотал Шепа, помогая ей привязать корову. — Тебя ждал. Сейчас вместе поедем.

— Еще чего?! — с досадой отозвалась Янинка и, взяв ведро, пошла к корове. — Ну, рябая, убери ногу!

Шепа потер правый глаз, потом левый. «Всегда, когда теряешься, глаза начинают чесаться. Не хочет Янинка ехать в ночное, и не надо, — подумал Шепа. — Возьму с собой Кудлатого, будет веселее. Куда это путы подевались…»

— Вот тебе и на! Забыла, что сегодня и мой черед, — недовольно взглянув на Шепу, сказала Янинка и, зажав юбку коленями, присела возле коровы на корточки, тряпкой стала вытирать вымя.

— Не надо было забывать, — буркнул Шепа и пошел разыскивать путы.

…Синие сумерки опустились на долину, когда Шепа и Янинка погнали лошадей ТСОЗа[1] в ночное.

Девушка ехала молча, опустив голову, она была не в духе. Собиралась сегодня пойти в Джелал на комсомольский вечер, и вот пожалуйста — паси коней! А на вечере будет Федор. Он ведь тоже рассчитывает на эту встречу. Столько дней уже не виделись. А Федор нужен ей, нужен, как дождь этим полям. Могла бы завтра поехать в ночное. Ведь Федор будет ждать. Хотя… может, так даже лучше! Пусть думает, что не спешит она увидеться.

Пегая кобылица, на которой ехала Янинка, весело заржала, повернув голову к лошадям, привязанным к ее уздечке.

На буланом жеребце покачивался Шепа. Он то похлопывал коня по холке, то поглаживал его густую черную гриву. Никогда Шепе не было так хорошо и радостно. В небе плескалась луна, и мягкий голубоватый свет колыхался над полями.

Степь притихла. Только из-за Джелальской горы время от времени слышался отзвук далекой песни. Парни и девушки шли в клуб на вечеринку.

— Шепа, — вдруг позвала Янинка, — Шепа!..

Он придержал Буланого, и она взглянула на него большими ласковыми глазами.

— Что, Янинка? — радостно откликнулся Шепа.

— Зачем я тебе нужна? — тихо сказала она. — Разве ты сам не справишься? Будь другом, попаси сегодня ты, а завтра — я.

Шепа нахмурился и, не ответив, ударил босыми пятками жеребца в бока.

— Подожди! Не скачи так! — кричала ему вслед Янинка. — Что ты помчался как оглашенный?!

…Аншл Коблицер, конюх соседнего ТСОЗа, возвращался домой. С бахчи он завернул по кривой меже в соседнюю украинскую деревню, чтобы договориться о породистом жеребце для гнедой кобылы. Вот уже несколько дней, как гнедая мечется, томится, рвет сбрую. Он глаз с нее не спускает, боится, чтоб не пристал к ней какой-нибудь захудалый черт, непородистый жеребец. Какой же был бы он, Аншл, конюх, если бы допустил это. Надо было подыскать жеребца породистого для Гнедой, чтобы получился жеребенок такой красавец, что хоть показывай на выставке.

Потомство от Вороного, которого он видел в украинском селе, будет что надо. Обо всем договорено. Завтра утром приведут жеребца. Аншл был доволен, он достиг своего. Остановился, собираясь закурить. Вдруг в сизой мгле увидел он клубящуюся пыль и различил на дороге силуэты всадников, скакавших навстречу. Подождав немного, Аншл крикнул:

— Кто это? Янинка, ты?

Девушка натянула уздечку, кони остановились. Аншл Коблицер пригладил рыжие курчавые волосы и, улыбаясь, спросил:

— Э-э… Янинка, куда ты, красавица, направилась? — и озорные искорки блеснули в его глазах.

Янинка безразлично поглядела на него.

— А ты чего прогуливаешься тут?.. Ваши земли ведь, кажется, возле Старого колодца?

Аншл оттолкнул лошадь, подошел ближе к девушке.

— Откуда? Я, видишь ли, был в Добрушино. Подыскал там жеребца. Пусть берут сколько хотят, на все согласен. Последнюю рубаху и ту бы отдал. Но жеребенок будет красавец. На тебя похожий, Янинка, дорогая!

— Скорее на тебя, — недовольно буркнул Шепа.

Аншл даже и не оглянулся на него, подошел к девушке и взял ее за лодыжку. Янинка рассмеялась и дернула ногой.

— Отпусти, слышишь? Отстань!..

Аншл неохотно отступил.

— Если б ты видела Вороного, черт побери! Мощный, могучий! Получим от него жеребенка такого, что хоть сразу в упряжку. Вот будут и у нас породистые кони. Это так же верно, как то, что ты яблонькой расцвела. Эх, как щечки твои пылают, Янинка, дорогая, чтобы ты здорова была!