— Идем, — повторила она.

— Куда?

— К морю. Туда, где мы впервые… где любовались… оранжевой луной,

И мы пошли.

Был такой же тихий теплый вечер, как в ту нашу первую встречу. Воздух был пропитан пьянящим ароматом цветущих акаций. И снова над морем была полная луна.

Мы забрались на «нашу» скалу, и внизу все так же лениво плескалась волна.

— Прохладно, — сказала Лия, прикрывая ладонями плечи.

— Тогда идем.

Она взглянула на меня и удивленно и обиженно. Мы вернулись в город.

— Ты будешь скучать… хоть немного? — спросила Лия, прощаясь, и, не дождавшись моего ответа, добавила — Через полтора месяца я буду ждать тебя возле Потемкинской лестницы. Помни об этом.

На рассвете я стоял у парапета на Приморском бульваре. Пойти в порт я не посмел. Ведь Лию провожали родители.

Медленно разворачивался в гавани белоснежный лайнер. Вот он уже обогнул маяк. Из-за горизонта поднималось солнце, и корабль, набирая ход, шел ему навстречу.

И я ведь мог быть на этом лайнере вместе с ней, если бы… И почему-то болезненно сжалось сердце…

А через два дня началась война. Улицы заполнили мобилизованные в новеньких, не помятых еще гимнастерках, встревоженные женщины, во дворах уже сражались мальчишки.

Не дожидаясь повестки, я пошел в военкомат. «Когда потребуется, вас вызовут», — одно и то же отвечал начальник осаждавшим его людям…

Над городом все чаще появлялись вражеские самолеты, протяжно выли сирены. Люди укрывались в бомбоубежищах, погребах или наспех вырытых щелях. С вокзала непрерывно отходили воинские эшелоны, поезда с эвакуированными женщинами и детьми.

Фронт приближался.

Хорошо, что Лия далеко, что она вне опасности, думал я, хоть и очень горько, что мы, вероятно, никогда больше не увидимся.

Работы у меня было по горло — статьи, зарисовки, очерки о героических защитниках города. В тот вечер я бежал в порт к катерникам, вернувшимся с боевой операции. И вдруг еще издали, возле Потемкинской лестницы, увидел Лию. Я даже глазам своим не поверил. Ведь она на Кавказе. Но это была Лия. Она бросилась мне навстречу и припала лицом к груди. Я обнял ее. Никто на нас и внимания не обращал, столько было в те дни неожиданных встреч, а еще больше — разлук.

— Как ты здесь очутилась? — спросил я, усаживая Лию на парапет. — Весь ваш ансамбль вернулся?

— Я приехала одна, боялась… — у нее перехватило дыхание, губы дрожали. — Боялась, что больше тебя не увижу. Вот… уже две недели сюда хожу, не знала, где искать, но была уверена — ты придешь. Ты непременно придешь!.. — Она положила руки мне на плечи. — И пришел! Наконец-то я увидела тебя!

Пронзительно завыла сирена. Над морем из-за туч вырвались фашистские бомбардировщики. Я схватил Лию за руку, и мы побежали, чтобы где-либо укрыться,

— Сюда, сюда! — кричала нам девушка с противогазом через плечо.

Мы оказались в пустой парадной и, прижавшись друг к другу, прислушивались. Ожесточенно били зенитки с кораблей. Грянул взрыв. Стены качнулись. Сверху посыпалось стекло, штукатурка. Только теперь мы заметили, что над нами стеклянная крыша. Черная стрела на стене указывала ход в бомбоубежище.

Тускло освещенный подвал был переполнен. Женщины, дети и старики сидели на узлах. Кому негде было сесть, стояли. Прижавшись друг к другу, мы шептались с Лией всю ночь. Зенитки то умолкали, то опять начинали строчить, отгоняя от города вражеские самолеты.

Только с рассветом утихла стрельба. Прозвучал сигнал отбоя.

Мы с Лией вышли из бомбоубежища. Над городом клубился густой черный дым. Улицы были засыпаны стеклом, щебнем, кусками штукатурки. Вдоль тротуара лежало вырванное с корнем дерево. На углу разрушенное здание: осталась только высокая крутая лестница, повисшая над грудой камней.

— Беги скорее домой, Лия, мама, наверное, страшно переживает, с ума сходит.

Еще в укрытии она рассказала, что на второй день войны мать проводила отца на фронт и осталась одна с маленькими детьми.

Я посоветовал Лии скорей отсюда с мамой и малышами уезжать,

— Как я могу уехать без тебя?

— Сейчас война, и ты должна позаботиться прежде всего о сестренке, о братике, о маме, о себе самой. Потом поздно будет, не выберетесь. Немец уже около Днестра. Уезжайте, пока еще есть возможность. Я постараюсь сегодня же достать вам талоны на пароход. Соберешь самые необходимые вещи. Что же касается меня, то неизвестно, где я буду завтра.

Лия слушала меня молча. Она была опечалена, но не могла возразить. На углу Прохоровской, где начиналась Молдаванка, Лия по привычке остановилась. Она жила где-то неподалеку. Но где, на какой улице, в каком доме — я так и не знал.

— Тебе надо идти, — сказал я.

— Не могу, я так боюсь, что никогда тебя не увижу.

— В три часа дня я буду тебя здесь ждать, — обещал я ей.

— Точно в три?

— Точно.

— Пожалуйста, ну, пожалуйста, не опаздывай…

— Я приду вовремя.

— Помни, без десяти три я уже буду здесь.

— Ну иди, иди, — поторопил я ее.

Она пошла, вдруг остановилась, оглянулась, помахала рукой и исчезла за углом дома.

Я постарался как можно быстрей справиться со всеми делами, а потом стал бегать из одного учреждения в другое. Я должен был помочь Лии и ее семье эвакуироваться. Наконец мне удалось достать талоны на пароход.

С чувством огромного облегчения поспешил я на Прохоровскую. Но Лии еще не было. С нетерпением поглядывал я на угол дома, из-за которого она вот-вот должна появиться. Какими томительными были эти минуты. Прошло уже четверть часа, а ее все нет. И вдруг — опять сирены. Налет. Женщины, подхватив на руки ребятишек, бегут к бомбоубежищу. У входа — крики, плач детей, толкотня. Улица быстро опустела. Но я не мог уйти. Земля дрожала, где-то рвались бомбы, а я все стоял.

Скоро воздушная тревога прекратилась. На улице снова появились люди. Теперь-то уж Лия придет.

Я ждал долго. Стало темнеть.

Лия не пришла.

Я возвращался домой удрученный, расстроенный.

Что случилось? Где ее найти, как отдать талоны на пароход? Ведь корабль с рассветом уходит. А я, столько времени встречаясь с ней, не узнал ее адреса.

В коридоре меня встретила соседка. Часа два назад принесли повестку: завтра в одиннадцать я должен явиться в военкомат.

Я успею… я еще успею узнать, где живет Лия. А пока нужно разобраться с рукописями, дописать очерк.

Рано утром я побежал в адресное бюро. Успею и на Молдаванку, и в редакцию, успокаивал я себя.

Если б еще сесть на трамвай. Но трамваи не ходили.

Почти весь квартал лежал в руинах. Лишь кое-где — уцелевшая стена с проемами окон и дверей, через которые видно было безмятежно голубое небо.

Не найти мне теперь Лии. Времени у меня в обрез.

Через несколько часов вместе с другими мобилизованными я уже был в переполненном эшелоне, который медленно отходил, оставляя на перроне плачущих, растерянных женщин. А вдруг и Лия… Но нет, здесь ее не могло быть.

Уже на фронте я услышал печальную весть. Город наш заняли гитлеровцы, и я со страхом думал о Лии. Где она? Удалось ли ей эвакуироваться…

Домой я вернулся уже после окончания войны. Город был разбит: разрушенные дома, горы щебня, взорванные мосты, братские могилы…

Может, в одной из них… Но я не хотел об этом думать и целыми днями ходил по городу, вглядываясь в лица женщин. Подолгу стоял на углу Прохоровской, где уцелело всего два дома, и каждый вторник ждал Лию на Приморском бульваре…

Шли годы, и я потерял всякую надежду когда-либо ее встретить. Потом женился на милой и доброй женщине своих лет… Она умерла от родов… Мы совсем недолго прожили вместе. И вот сегодня я услышал о Лии. Я считал часы, оставшиеся до встречи с почти незнакомой мне женщиной, подругой Лии.

III

К автобусной остановке я пришел задолго до назначенного времени. С привокзального сквера тянуло сладким ароматом распустившихся после дождя гладиолусов.